Глава 20: Точка невозврата
Габриэль зашла в медицинский кабинет, привычным движением поправляя хвостик. Её взгляд сразу же упал на пышный букет ромашек, стоявший на столе перед доктором Пруной.
— Вам кто-то подарил цветы? — улыбнулась она, отвлекаясь от мыслей.
Мужчина усмехнулся и покачал головой:
— Вообще-то это тебе, Габри.
Она приподняла бровь, медленно приближаясь к столу.
— От кого?
— Там записка, посмотри, — он подмигнул, делая вид, что отворачивается. — Я не смотрел, честное слово!
Карлес взяла маленький конверт, аккуратно вскрыла его и прочитала:
«Самой прекрасной!»
Она прикусила губу, чтобы скрыть улыбку. Сердце неожиданно забилось чаще. Неужели от Педри? Да кто же ещё мог...
— Ну что, угадала, от кого? — улыбнулся доктор, наблюдая за её реакцией.
— Возможно, — она опустила глаза, но уголки губ всё равно предательски дрогнули.
Пруна вздохнул, снял очки и протёр их платком.
— Габри, я понимаю про молодость. Романы, эмоции... — он покачал головой. — Но тебе нужно быть осторожнее. В первую очередь думай о себе.
Она кивнула, но её взгляд снова скользнул к цветам.
— Я знаю.
Доктор Пруна отодвинул стул и жестом пригласил её сесть.
— Твой отец звонил мне на прошлой неделе, — сказал он, аккуратно складывая очки. — Интересовался твоими успехами.
Брюнетка закатила глаза, машинально перебирая лепестки ромашек.
— И что говорил?
— Он волнуется, Габри. Ты ведь его единственная дочь, — Пруна налил ей чаю в маленькую чашку. — И он прекрасно знает, что ты способна на большее, чем просто...
— Чем просто быть помощницей в футбольном клубе? — она резко перебила, подняв на него взгляд. — Я на стажировке, напомните ему об этом.
Доктор покачал головой:
— Я хотел сказать — чем просто быть в чьей-то тени.
Габриэль вздохнула, обхватив чашку ладонями. Тёплый пар окутал её лицо.
— Папа хотел, чтобы меня сразу взяли в хирургию. Но так не бывает. В конце концов, я всё ещё учусь в университете. И я...
— Стараешься из всех сил, — закончил за неё Пруна. — И знаешь что? Ты чертовски хороша в своём деле.
Она слабо улыбнулась.
— Спасибо. Но для отца это всё равно провал.
— Тогда пусть это будет твой провал, — твёрдо сказал доктор. — Твой путь. Твоя жизнь.
Девушка задумалась, глядя на цветы. Где-то там, среди этих белых лепестков, пряталась её маленькая тайна — надежда, что не всё в этой жизни решает фамилия и ожидания родителей.
— Ладно, — она встала, бережно прижимая букет к груди. — Скажите папе, что у меня всё под контролем.
Мужчина усмехнулся:
— Лучше скажи ему сама.
— Когда-нибудь, — она уже открывала дверь, но задержалась на пороге. — Док... ничего же страшного, что я оставлю цветы здесь до вечера?
Старый врач хитро прищурился:
— Пусть все любуются.
Габриэль кивнула и вышла из кабинета. Она сделала несколько шагов по коридору, как вдруг резкий толчок в плечо заставил её пошатнуться.
— Видела, цветочки тебе подарили, — прошипела Бернандита, притормозив рядом. Её губы растянулись в едкой ухмылке. — Тайный поклонник?
Карлес спокойно поправила халат, не снижая шага.
— Нет, — равнодушно пожала она плечами. — Педри.
Эффект был мгновенным. Бернандита замерла на месте, широко распахнув глаза. Её подведённые стрелкой веки дёрнулись, а ярко-красные губы беспомощно задергались, будто рыба, выброшенная на берег.
Габриэль лишь довольно улыбнулась и продолжила идти, наслаждаясь наступившей за спиной гробовой тишиной. Она вышла на улицу, и тёплый солнечный свет сразу окутал её с головы до ног. Воздух был наполнен ароматом свежескошенной травы и цветущих где-то неподалёку лип. Над головой кружили голуби. Где-то вдалеке слышался смех футболистов из академии, игравших на соседнем поле.
Она прикрыла глаза, подставив лицо солнцу, и глубоко вдохнула. На мгновение все проблемы — отец, карьера, Бернандита — казались такими далёкими...
— Место свободно?
Брюнетка вздрогнула. Педри стоял перед ней, заслоняя солнце. В его руках были две бутылки с холодной водой, на которых уже выступили капельки конденсата.
— Я... — она растерялась. — Да, конечно.
Он опустился рядом на скамейку, протягивая одну бутылку. Их пальцы едва коснулись, и Габриэль почувствовала, как по спине пробежали мурашки.
— Жарко сегодня, — сказал Педри, откручивая крышку. — Особенно в халате.
Девушка фыркнула, делая глоток воды:
— Ты бы попробовал проработать в нём весь день.
Наступила лёгкая пауза, наполненная лишь пением птиц и далёкими криками с футбольного поля. Брюнет нервно постукивал пальцами по бутылке.
— Спасибо за цветы, — начала она.
Габриэль увидела, как лицо Педри изменилось — его брови поползли вверх, глаза округлились, губы слегка приоткрылись. Настоящее, неподдельное удивление.
— Они... не от тебя, да? — протянула она, чувствуя, как внутри всё сжимается.
Гонсалес поджал губы, его пальцы сжали бутылку так, что пластик затрещал.
— Хотел бы, чтобы они были от меня. Но... увы.
Он сделал глоток воды, слишком долгий, чтобы выглядеть естественно. Его взгляд скользнул по её лицу, будто ища подсказку.
Габриэль откинулась на спинку скамейки, глядя в голубое небо.
— Тогда от кого же? — её голос звучал скорее задумчиво, чем расстроенно.
Парень резко провёл рукой по подбородку, где пробивалась легкая щетина.
— Наверное, кто-то из персонала, — он намеренно сделал голос равнодушным, но его нога нервно подрагивала. — Или... может, тот новый физиотерапевт? Он часто заглядывает в ваш кабинет.
Габриэль едва заметно улыбнулась, ловя его ревнивые нотки.
— О, так ты следишь, кто ко мне заходит?
Педри покраснел до корней волос.
— Я просто... — он замялся, потом вздохнул. — Ладно, да. Мне интересно.
Они замолчали. Ветер принёс запах свежескошенной травы и далекие крики с поля. Гонсалес вдруг посмотрел на неё.
— В любом случае, — его голос звучал неестественно бодро. — Если этот... кто бы там ни был... начнёт приставать к тебе, я...
— Ты что? — Карлес подняла бровь.
— Я лично разберусь с ним, — пробормотал он, отводя взгляд. — Как один из капитанов команды, я обязан поддерживать... медицинский персонал.
Габриэль рассмеялась.
— Как благородно с твоей стороны, капитан, — она улыбнулась. — Тогда, может, для профилактики ты сам подаришь мне цветы? Чтобы другим неповадно было.
Педри замер, потом медленно улыбнулся — по-настоящему, впервые за весь разговор.
— Договорились. Но только... — он наклонился ближе. — Скажи, какие у тебя любимые цветы?
Девушка прикрыла глаза, чувствуя, как тепло разливается по всему телу.
— Ромашки, — прошептала она. — Но только если они от тебя.
Гонсалес рассмеялся тихо, как будто боялся спугнуть этот момент. Его плечо слегка приподнялось под её щекой, и она почувствовала, как его дыхание стало ровнее, спокойнее.
Они сидели так, не нарушая тишину. Где-то ветер шевелил листву, а солнце медленно клонилось к закату, окрашивая небо в золотистые тона.
Габриэль не хотела двигаться. Не хотела, чтобы это закончилось.
И, судя по тому, как осторожно Педри прижался к ней чуть сильнее, он тоже.
***
Элизабет сидела на холодном полу ванной комнаты, поджав колени к груди. Свет от экрана телефона мерцал в темноте, бросая синеватые блики на её бледное, искажённое страданием лицо. Губы дрожали, пальцы сжимали телефон так, будто она боялась, что он взорвётся у неё в руках.
На экране — девушка с заплаканными глазами, её голос прерывался от слёз, слова путались, но смысл был ясен, как лезвие ножа:
« — Он...он затащил меня в номер... Я не хотела, я кричала... Он сказал, что если кому-то расскажу, то...»
Она замолчала, закрыв лицо руками, её плечи тряслись от истерики. Потом резко вдохнула, словно собираясь с силами, и продолжила, уже почти шёпотом:
« — Он ударил меня... Я не могла дышать... Он смеялся...»
Блондинка почувствовала, как внутри неё что-то рвётся.
Это не он. Это не может быть он.
Но девушка на экране продолжала, и каждое слово било, как молотом:
« — Я не спала три дня... Я до сих пор не могу есть... Я вижу его лицо, когда закрываю глаза...»
Элизабет резко выдохнула, и вдруг её собственное дыхание стало неровным, прерывистым. В глазах помутнело, горло сжалось. Она попыталась сказать что-то, но вместо слов из груди вырвался только сдавленный стон.
А девушка всё говорила, и слёзы текли по её лицу, оставляя блестящие дорожки:
« — Я не знаю, как жить теперь... Я боюсь выходить на улицу... Я не хочу, чтобы это видели, но...но все должны знать, кто он на самом деле...»
И тут Элизабет поняла, что тоже плачет.
Горячие слёзы катились по щекам, падали на колени, на телефон. Она не могла остановиться. Её тело содрогалось, но звука почти не было — только хриплые, прерывистые всхлипы, будто кто-то душил её изнутри.
Это не он. Не может быть.
Но почему тогда так больно? Почему кажется, что земля уходит из-под ног? Почему она чувствует себя так, будто её предали?
Девушка на экране замолчала, но её тихие всхлипы ещё долго звучали в наушниках. Элизабет не выдержала — вырвала их и швырнула в стену.
Телефон выскользнул из пальцев и упал на кафель с глухим стуком. Она схватилась за голову, сжала виски, будто пытаясь выдавить из себя эту боль, эти слова, этот ужас.
Но они оставались.
В ушах стоял звенящий гул, заглушающий всё: шум города за окном, капли воды, даже собственное дыхание. Она чувствовала только тяжесть. Как будто её залили свинцом, вколотили в землю, придавили плитой.
Дышать было больно.
Думать — невозможно.
Она больше не знала, во что верить.
Видео. Слова. Обвинения. Его лицо. Его руки. Его голос, который шептал ей «Я люблю тебя» — тот же голос, что на записи рычал: «Заткнись».
В голове — каша из обрывков.
Он не мог.
Но он мог.
Он не такой.
Но он именно такой.
Она его знает.
Она его не знала вообще.
Элизабет содрогнулась всем телом, как будто по ней пропустили электрический разряд. Пальцы впились в волосы, сжимая пряди так сильно, что кожа на голове заныла от боли — но эта боль была ничто по сравнению с тем, что разрывало её изнутри.
— Нет... нет... нет... — её голос нарастал с каждым повторением, превращаясь в хриплый вопль.
Горло сжалось, дыхание перехватило, и тогда она застонала — дико, нечеловечески, как зверь, попавший в капкан. Слёзы лились градом, смешиваясь со слюной, капая на колени, на пол, на сжатые в бессильной ярости кулаки.
Она била себя по бёдрам, по груди, словно пытаясь выбить из себя этот кошмар.
Волосы прилипли к мокрому от слёз лицу, но она не замечала этого. Мысли сузились до одной невыносимой боли, которая разливалась по всему телу, жгла изнутри, не давая передышки.
Она упала на бок, свернувшись калачиком, и продолжала рыдать, теперь уже беззвучно — только судорожные вздохи и подёргивания плеч выдавали силу её отчаяния. Пальцы всё ещё сжимали волосы, вырывая целые пряди, но она не чувствовала этой боли.
Губы дрожали, шепча что-то бессвязное — то мольбу, то проклятия, то детские слова, которые когда-то утешали её в страшных снах. Но сейчас не было утешения. Не было спасения.
Только пол и холод кафеля под щекой. Только комок в горле, который не проглотить. Только пустота, которая останется с ней навсегда.
И тишина.
Глухая, беспощадная тишина, в которой эхом звучал один-единственный вопрос:
А знает ли она Пабло?
Элизабет всегда считала себя принципиальной. Ещё в средней школе она горячо спорила с подругами: «Жертву нужно слушать в первую очередь. Всегда. Без вопросов». Как просто было придерживаться этих убеждений, когда дело касалось абстрактных ситуаций и незнакомых людей.
Но сейчас...
Сейчас её мир раскололся надвое.
Она верила Пабло. Верила так сильно, что была готова пойти против всех — против друзей, против прессы, против целого мира. Даже когда появились первые обвинения, она сжимала его руку и шептала: «Я знаю, что это ложь. Мы пройдём через это».
Она защищала его с фанатичной преданностью. Блокировала пользователей, которые писали гневные комментарии. Удаляла из друзей тех, кто осмеливался усомниться. Готова была ненавидеть всех, кто посмеет обвинить его.
Но это видео...
Элизабет видела настоящую боль. Видела, как дрожат губы у этой девушки, как слёзы катятся по её щекам — не театральные, не наигранные, а те, что вырываются из самой глубины души. Она знала эту боль. Чувствовала её каждой клеточкой.
И не могла не верить.
Но и Пабло...
Как не верить ему? Человеку, который ночами гладил её волосы, когда ей снились кошмары? Который знал все её страхи и смеялся над её глупостями? Который целовал её шрамы и шептал, что они прекрасны?
Это не он. Не может быть он.
Но тогда кто этот человек на видео?
Элизабет чувствовала, как что-то внутри неё ломается — не резко, а медленно, неумолимо, как трещина в стекле.
Она верила ему до последнего. Но теперь... Теперь она не верила никому. Ни ему. Ни ей. Даже самой себе.
Хлопнула входная дверь.
— Я дома! — раздался голос Гави из прихожей.
Элизабет резко втянула воздух, прижав ладонь ко рту, чтобы заглушить всхлип. Но было поздно.
Шаги.
Быстрые, нервные. Он искал её.
— Лиз?
Он остановился у двери ванной. Стук.
— Лиз, ты там?
Девушка не отвечала. Она сжалась в комок, стараясь дышать тише, но слёзы текли сами собой, предательски горячие и солёные.
— Что случилось?! — его голос стал резче, обеспокоенным.
Молчание.
— Лиз, открой! — он потряс ручку.
Тишина.
— Если не откроешь — я выбью дверь! — в его голосе слышалась тревога. — Что с тобой?!
Долгий вдох. Дрожащие пальцы потянулись к замку.
Щелчок.
Дверь приоткрылась, и перед Пабло предстала совсем другая Элизабет — бледная, с опухшими от слёз глазами и трясущимися руками. Она не смотрела на него. Не могла.
— Что...что происходит? — он шагнул вперёд, но она отпрянула.
Он вновь протянул руку.
Она отшатнулась.
И в этот момент что-то умерло между ними.
— Что случилось?! — голос парня прозвучал тревожно. Он увидел её заплаканное лицо и замер. — Лиз...
Блондинка резко вдохнула, сжимая кулаки так, что ногти впились в ладони.
— Дай...дай мне пройти... — её голос прерывался, слова выходили сдавленными, будто сквозь узкое горлышко бутылки.
— Что?! — он растерянно моргнул. — О чём ты...
— Пожалуйста, Пабло... — она подняла на него мокрые глаза. — Просто... дай мне пройти.
Он медленно отступил, и она, пошатываясь, прошла в гостиную и опустилась на диван. Слёзы текли ручьями, она даже не пыталась их смахнуть.
Гавира стоял перед ней.
— Лиз, ради всего святого, скажи мне, что происходит! — голос его дрожал.
— Я видела... — она сжала виски. — Эту девушку... её видео...
— Боже, опять это! — он резко провёл рукой по лицу. — Это же ложь, Лиз! Разве ты не знаешь меня?!
— Я ДУМАЛА, что знаю! — она вдруг закричала, вскочив с дивана. — Но её глаза... её голос... Это не подделать, Пабло!
Он шагнул к ней, схватил за плечи.
— Посмотри на меня! — в его глазах стояли слёзы. — Разве я похож на того монстра?! Ты же знаешь, каким я был с тобой все это время!
Элизабет затрясла головой, истерика вновь накатывала.
— Я не знаю... не знаю больше ничего...
— Тогда позволь мне доказать! — он упал перед ней на колени, сжимая её холодные руки. — Я найду этих людей, я...
— ДОКАЗАТЬ?! — она вырвалась, отпрянув. — Ты видел это видео?! Она...она боится закрывать глаза, Пабло! Потому что видит ТВОЁ лицо!
Он побледнел.
— Это не я... — прошептал он. — Клянусь всем святым, это не я...
— А кто тогда?! — воскликнула она. — Двойник?! Проклятие?!
Гави опустил голову, его плечи дрожали.
— Я не знаю... но я найду правду. Ради нас. Ради тебя.
Она медленно покачала головой.
— Нет... я не могу...не могу так больше...
— Лиз...
Она медленно опустилась на край дивана, пальцы вцепились в обивку так, что суставы побелели. Слёзы капали на колени, оставляя тёмные пятна на домашних штанах.
— Ты...ты даже не представляешь, как мне больно, — её голос звучал хрипло, срываясь на каждом слове.
Слёзы начали оставлять мокрые дорожки на его щеках. Он протянул руку, но не осмелился прикоснуться.
— Лиз... прошу, — он говорил шёпотом, будто боялся, что голос подведёт. — Дай мне шанс. Один. Последний.
Девушка закрыла лицо руками, её плечи тряслись.
— Я хочу верить тебе... Боже, как же я хочу... — она всхлипнула. — Но каждый раз, когда я закрываю глаза, я вижу её. Слышу, как она плачет.
Он наклонился ниже, пытаясь поймать её взгляд.
— Я найду того, кто это сделал. Я докажу, что это не я. Просто... не уходи. Пожалуйста.
Элизабет подняла на него глаза — красные, опухшие, полные такой тоски, что у него перехватило дыхание.
— А если не сможешь? — прошептала она. — Что тогда? Я буду сходить с ума каждый раз, когда ты задерживаешься? Каждый раз, когда на тебя посмотрит другая девушка?
Он сжал её руки, прижимая их к своей груди.
— Я буду звонить каждые пять минут. Присылать фото. Делать что угодно. Только... — его голос дрогнул. — Только не разбивай нас. Не разбивай меня.
Она медленно выдохнула, смотря на их сплетённые пальцы.
— Я люблю тебя, — сказала она тихо. — И именно поэтому... я должна отпустить.
Пабло замер.
— Нет... — он покачал головой. — Нет, Лиз, ты не можешь...
— Я не перестану любить тебя, — она провела рукой по его щеке, стирая слезу. — Но сейчас... мне нужно немного времени.
Он схватил её ладонь, прижал к губам.
— Я подожду. Сколько угодно. Месяц. Год. Десять лет.
Она слабо улыбнулась сквозь слёзы.
— Не трать на это жизнь.
— Она бессмысленна без тебя, — его голос наконец сорвался.
Элизабет встала, её руки дрожали. Она сделала шаг вперёд, затем обернулась.
— Если это правда... если ты невиновен... — она сжала кулаки. — Тогда я вернусь. Сама.
Гави не стал её останавливать. Он просто сидел на полу, смотря, как она берёт дорожную сумку, как её пальцы скользят по дверной ручке шкафа.
— Лиз...
Она остановилась, но не обернулась.
Тишина повисла между ними. Они замерли в этом молчании.
— Я... пойду в душ, — наконец сказала Элизабет, голос её звучал хрипло.
Он лишь кивнул, не в силах произнести ни слова.
Шум воды наполнил квартиру, превратившись в белый шум, заглушающий мысли. Парень сидел, прижав ладони к глазам, пока капли не начали стекать по его запястьям — он и сам не понял, были ли это слёзы или вода с его мокрых от слёз пальцев.
— Пабло! — её голос прозвучал из ванной, резко, почти сердито. — Подай полотенце.
Он вскочил, будто получив удар током. Взял первое, что нашёл — большое, мягкое, тёмно-синее, то самое, которое они купили вместе некоторое время назад.
Дверь ванной была приоткрыта. Пар клубился, окутывая всё пеленой. Девушка стояла за матовой ширмой, её силуэт угадывался сквозь стекло — хрупкий, изломанный, прекрасный.
— Вот, — он протянул полотенце, не глядя.
Но когда она взяла его, их пальцы случайно соприкоснулись, и он не смог не поднять глаза.
Она смотрела на него.
Сквозь струйки воды, стекающие по её лицу, сквозь мокрые пряди светлых волос, прилипшие к щекам, сквозь всё это — она смотрела.
И в этом взгляде не было ни вопроса, ни сомнения.
Только молчаливое приглашение.
Он замер на мгновение, словно проверяя, не ошибся ли. Но затем её рука дрогнула, и он понял — нет.
Одежда слетела с него за секунду. Джинсы зацепились за лодыжку, он чуть не споткнулся, но ей было уже всё равно — она протянула руку, втягивая его внутрь.
Горячая вода хлестала им в спины, смывая следы слёз, смешивая их боль в один поток. Он прижал её к кафельной стене, и она впилась пальцами в его плечи — не то чтобы оттолкнуть, не то чтобы притянуть ближе.
— Я ненавижу свою жизнь, — прошептала она, но её губы уже искали его.
Они слились в поцелуе, яростном и отчаянном, словно пытаясь вдохнуть друг из друга жизнь. Его руки впились в её мокрые волосы, её пальцы оставили красные следы на его спине.
Губы Элизабет были солёными от слёз, но он пил эту боль, как утопающий глоток воздуха. Она кусала его нижнюю губу, то ли желая причинить боль, то ли боясь, что он исчезнет, если ослабит хватку хоть на секунду.
Он целовал эти невидимые следы горя, смешивая поцелуи с жадными прикосновениями губ к её шее, ключицам, плечам.
— Запомни, — прошептал он между поцелуями. — Запомни нас такими.
Её ответом стал новый виток страсти. Он поднял её, прижав спиной к холодному кафелю, и она обвила его бёдра ногами.
Это не был секс. Это было прощание — яростное, горькое, прекрасное в своей разрушительной силе. Каждое прикосновение оставляло след, каждое движение словно выжигало память о себе в плоти.
Вода лилась на них, горячая, почти обжигающая, но ни он, ни она не собирались её выключать.
Потому что пока она течёт — можно делать вид, что это дождь.
А слёз нет.
***
Гром гремел так, будто небеса разрывались на части. Дождь хлестал по крышам и тротуарам, превращая улицы Барселоны в бурные реки. В доме Педри было тепло и уютно — он сидел на ковре перед камином, перекидывая мяч Нило, который азартно ловил его зубами. На экране телефона мелькало какое-то глупое ток-шоу, но он почти не смотрел — лишь изредка бросал рассеянные взгляды, когда ведущие начинали особенно громко кричать.
Внезапно Нило насторожил уши и зарычал. Брюнет похлопал его по боку:
— Тише, мальчик, это просто гр...
Его слова прервал резкий стук в дверь. Три отчётливых удара — настойчивых, почти отчаянных.
Пёс заскулил, а Гонсалес нахмурился. Кто мог прийти в такую погоду? Он подошёл к двери и щёлкнул замком:
— Кто там?
В ответ — только вой ветра.
Когда он распахнул дверь, перед ним предстало видение, от которого кровь застыла в жилах.
На пороге стояла Элизабет.
Мокрая до нитки.
Без зонта.
С одной стороны большая сумка, с другой — собака.
В одной тонкой толстовке, которая прилипла к её телу, обрисовывая каждый изгиб.
Её волосы, обычно такие ухоженные, теперь мокрыми прядями прилипли к бледному лицу. Губы дрожали. Глаза блестели странным, почти лихорадочным блеском.
И в этот момент за её спиной, будто по заказу, ударила молния — ослепительная, фиолетово-белая, на миг осветившая всё вокруг.
— Боже... Лиз?! — Педри остолбенел.
Она стояла, не двигаясь, и капли дождя стекали по её щекам.
Или это были слёзы?
— Мы с Пабло расстались.
***
( tg: spvinsatti )