Fame

Его дом на самом деле больше походил на особняк, но, поскольку он находился в том же комплексе, что и другие особняки того же размера, его можно было назвать кондоминиумом. 

Глянцевая белая тема более современных домов пронеслась по всему дому, и я была уверена, что это стоило как минимум втрое всего моего обучения в течение четырех лет в крупнейшем университете штата Аризона. 

Он ввел код на внешней стене кондоминиума, и мы все проскользнули внутрь. 

Я отчаянно нуждалась в любой кровати, так как была настолько истощена морально и физически, что чувствовала себя так, как будто упаду в любую секунду.  Я сбросила сумку Дафны через плечо и посмотрела на Сойера, который был занят показом Эми все содержимое своего чудовищно большого холодильника. 

«Кхм. Мне просто нужно найти кровать, и я буду в порядке ...»

Я замолчал, очевидно, вторгаясь в их время общения с едой.

«Да. Позволь мне показать тебе мою гостевую комнату. Я собирался попросить Эми занять мою кровать, а я сяду на диван в гостиной наверху».  У него была гостиная наверху и внизу?  Я не должна была удивляться.  Он был невероятно богат. 

Мы были на первом уровне и прошли через большую комнату для развлечений, в центре которой стоял глянцевый черный рояль.  Дрожь пробежала по моему позвоночнику, когда я представила, как прохладные клавиши будут ощущаться под моими пальцами, когда музыка будет течь через мое тело в мой инструмент.

Мне не хватало ощущения, что я могу использовать пианино как продолжение себя, что я могу выражать свои эмоции через какой-то другой выход, но я отказалась от всего этого только для того, чтобы еще больше мучить себя, чтобы заставить себя почувствовать эту проклятую боль  это ласкало мой разум, как старого токсичного друга, от которого я не могла избавиться.

Музыка была моей отсрочкой, и я слишком долго ее лишала, и мне не терпелось заполучить его пианино.

Я отвела глаза от музыкального шедевра и следила за удаляющейся фигурой Сойера по всему его огромному дому, в то время как Эми оставалась у холодильника, просматривая полуночные закуски.

Я шаг за шагом приближалась к нему по матово-серому паркету под ногами и ощущала атмосферу домашней смены, когда он проводил меня к последней двери в тускло освещенном коридоре. 

«Вот комната для гостей». 

Он замолчал, мышцы его челюсти подергивались, как будто он хотел сказать больше. 

«Послушай, я просто хотел поблагодарить за помощь Эми сегодня вечером».

Я взглянула на него и почувствовал покалывание, пробегающее по моему телу везде, где его глаза касались.  Сначала он не встречался с моими глазами, глядя только на мою руку, пол, сторону моего лица ...

«Она в порядке, это все, что имеет значение. Плюс, Эми довольно сильна сама по себе, поэтому даже без моего вмешательства и тех парней, я думаю, она смогла бы позаботиться о себе». 

Возможно, я немного преувеличила, но ему не нужно было это знать.  Это заставило бы его почувствовать себя лучше из-за того, что Эми все еще вернется в школу, и, вероятно, он не стал бы так сильно волноваться. 

Подождите.

С каких это пор мне было важно, волновался ли Сойер?  Я должна была ненавидеть его ... но стоя перед ним, наблюдая, как он бьет себя за то, что не был рядом со своей младшей сестрой в трудную минуту, становилось все труднее и труднее убедить себя в этом.

Я все еще помнила все ужасные вещи, которые он сказал и сделал со мной, но по какой-то причине мое тело не могло догнать логику моего мозга.  Как будто он поджег меня, и мне нужна была его близость, чтобы погасить его ... или чтобы он ревел изнутри.

Его темно-синие глаза встретились с моими, и я изучила его черты, что показалось мне в миллионный раз: острая линия подбородка с короткими черными волосами на лице, как будто он не брился больше дня, угловатые скулы и слегка загорелая кожа, что кажется будто он работал на открытом воздухе, хотя его руки, вероятно, не видели каторжных работ за всю свою жизнь, если не считать мозолей от его гитарных струн.  Я сделала резкий вдох, когда он наклонился вперед и повернул дверную ручку, открывая мне комнату, и я поняла, что, должно быть, выглядела до смешного глупо, просто стоя и глядя на него, пытаясь понять, почему он заставил меня чувствовать то же, что и он. 

«Ну, если тебе что-нибудь понадобится, я на верхнем этаже». 

А потом он на вздохе ушел, и я тут же чуть не замкнулась в себе.  Я быстро закрыла за собой дверь и оценила современный декор, пытаясь понять, что, черт возьми, я делаю.

Сойер был врагом в этой ситуации.  Он был не из тех, к кому можно было бы испытывать такое влечение, и я знала, что лучше не позволять себе это чувствовать к нему.

  Я не только была слишком разрушена изнутри, но и слишком ушла в мир ненависти Сойера Ривза, чтобы позволить ему влиять на меня так, как он только что сделал.

Я бросила сумку на пол с силой, которую не имела в виду, но от этого мне стало легче.  Я прошла в ванную и включила воду до обжигающего горячего состояния, почти до такой степени, что кожа обгорает, но не настолько, чтобы сварить заживо… моя любимая температура.  Войдя в воду, я позволила ей смыть дневную боль и все остаточное влечение, которое я могла испытывать к Сойеру, но все, что это сделало - как-то обострило мои чувства к нему.

Я не могла перестать думать о том, как сексуально он мог бы выглядеть без рубашки, стоя в душе со мной, и образы заполонили мой мозг, как мои руки взбирались вверх и вниз по его телу, и не помогало то, что он был всего в нескольких шагах от меня.  Я не могла подавить поток сексуальной энергии, пронизывающий меня, поэтому я довела воду до ледяной температуры, которая только превратила меня в дрожащую кашу тревоги и причудливой похоти, которая пробежала по моим венам с угрожающей скоростью.

Я внезапно вспомнила времена, когда Райан намеренно сливал горячую воду, чтобы я не могла нормально принять душ, и из-за этого мне приходилось терпеть холодные ванны.

Мои похотливые мысли внезапно резко изменились, и я снова вспомнила о причине, по которой я больше не могла участвовать в нокдауновых драках с моим старшим братом.

Я опустилась на пол в душе и положила руки на колени, позволяя себе просто смотреть на стены, смыкающиеся вокруг меня, и пыталась позволить слезам упасть ... но они отказались.

Я уныло смотрела на плитку, покрывающую стены душевой вокруг меня, и чувствовала, что больше не могу дышать, хотя холодная вода, плескавшаяся мне на спину, очистила большую часть горячего пара, который когда-то вторгался в мое тело, как образы  Тело Сойера без рубашки.  Как я могла думать о нем таким образом, если мой разум знал все, за что он был ответственен?

Была ли я отвратительным монстром из-за того, что хотела чего-то, что, как я знала, в конечном итоге нанесет мне ущерб? 

Сойер никогда не знал о моих настоящих чувствах к нему, когда мы еще были друзьями, и я всегда сомневалась, что он когда-нибудь сможет чувствовать то же самое ко мне, поэтому я была в бесконечной токсичной спирали чувств к тому, кто их не заслужил  или даже хотят их в первую очередь.

Боже, я была более чем разбита.  Я была в беспорядке и знала, что меня ничем не исправить. 

Выключив воду, я забросила волосы в полотенце и снова надела свою прежнюю одежду, потому что я исчерпала изобилие одежды в своей сумке, которую я собрала для Дафны тем утром, что было похоже  целую жизнь назад.

Глядя в зеркало, я обнаружила, что щеки необычно розовели от обжигающей горячей до ледяной воды, а глаза немного распухли от всего того, что я плакал в течение дня, но по большей части внешне я выглядел нормально. Но внутри я был просто ... сломан. 

Я всегда думала, что мои глаза покажут свою разбитость внешнему миру, но если я наложила фальшивую улыбку и накрасила свои темные круги, это выглядело так, как будто все было в порядке, даже если я умирала внутри.

Это то, что я сделал на похоронах Райана ... не обязательно улыбкой, но я прикрыла свои темные круги и красные глаза, и я старалась не казаться настолько разбитой, чтобы люди вокруг меня не чувствовали себя так плохо со мной и могли сосредоточиться  на собственном горе.

Я давно поняла, что слишком много заботилась о том, чтобы сделать счастливыми окружающих меня людей, кроме себя, и я знала, что это делает меня тряпкой, но я не могла заставить себя измениться, как бы я ни старался, и это было одним из моих токсичных  черт характера, которые я только что начала принимать. 

Я перестала играть на пианино, потому что боль была невыносимой, и я не хотела, чтобы окружающие видели, как я борюсь, потому что я чувствовала, что им будет слишком больно, если они увидят меня такой. 

Забудь это.

Куда меня не вела игра на пианино?  Плавать в чане горя и траура, который я не могла контролировать, пока он не поглотил меня целиком, заставлял терпеть боль и учиться жить с ней, как если бы это была новая темная часть меня, а не что-то, с чем можно было бы справиться здоровым и здоровым образом.  Отпустить вовремя.  Может быть, наконец пришло время отпустить это ...

Я ворвалась обратно в гостевую комнату и, прежде чем осознала это, я оказалась у великолепного черного рояля посреди просторной гостиной, мимо которой я проходила ранее.  Сначала я только смотрела на нее, позволяя себе вспомнить тысячи раз, когда я садилась за клавиши и чувствовала, что теряюсь в музыке.  Затем я села на деревянную скамейку и, наконец, впервые за почти три года позволила себе разглядеть ключи.

Мои пальцы дернулись, отчаянно пытаясь ухватиться за инструмент и вернуть его в свою жизнь, как давно потерянный друг, с которым я так долго не здоровалась, но я остановилась. 

Я ощутила мерцающие черно-белые клавиши, которые наполнили бы воздух такими прекрасными звуками, если бы у меня было достаточно сил, дотронуться до них, и это было почти так, как если бы инструмент умолял меня отпустить мои закаленные умственные способности.  Заявить и высвободить все это в одном единственном действии, которое изменит ход моего процесса скорби к лучшему.

  Свист воздуха вырвался из моих легких, и мои руки поднялись сами по себе, остановились над пианино и были готовы, наконец, отпустить все это. 

А потом я начал играть.