2
— Во дела… Смотрите, а она чем-то на вас похожа. Точно, глаза голубые!
— Нет, Техьон, ты не уволен. Ты будешь при мне, пока я не отброшу кони. В конце концов, мой организм требует кого-то обзывать без последствий.
— Ну что опять?
— Ты идиот, вот что! У всех младенцев голубые глаза. Ну по крайней мере, светлые.
— С чего вы взяли, у вас есть дети?
— Господь миловал. Я сужу по котятам, те тоже рождаются с голубыми глазами. Все дело в недостаточном количестве мелатонина, а не в том, что у этой срыгнувшей особи мои гены.
— Вы думаете?
— Уверен. Я тебя сейчас прибью! Ты зачем мне своих пальцев наставил на записке? Дай сюда! — выхватываю из его рук с помощью салфетки листок и кладу на полку. — Так, — потираю виски, пытаясь прийти в себя. — Давай мыслить здраво. Сколько ей примерно?
— Я откуда знаю.
— А как ты думаешь?
— Ну, наверное, можно посмотреть по зубам.
— Точно, как у лошадей. И чем они гнилее, тем она старше. Ким, очнись! У нее зубов нет, она же маленькая.
— А вот это не факт, может уже и есть. У меня, кажется, есть идея, я мигом.
Секунда, и Техьон сверкнул ботинками, оставив меня наедине с ребенком. Смотреть на нее мне совсем не хочется, но я делаю совершенно противоположную вещь. Подхожу к дрыгающему конечностями ребенку и начинаю всматриваться в детское лицо. Как только я брезгливо осматриваю ее с ног до головы, ребенок как будто что-то чувствует и начинает в ответ пялиться на меня своими голубыми глазищами. Сложно оценивать внешность ребенка, когда я впервые вижу младенца в живую. Но, кажется, эта очень даже ничего, по сравнению со сморщенными краснокожими новорожденными, показанными в кино. Вновь осматриваю ребенка и понимаю, что он не может быть моим. Ну никак. Причем совсем. У меня всегда все под контролем.
— Я вернулся. Все готово, — поворачиваюсь на голос Техьон и застываю, глядя на весы в его руках. — Я в комнате отдыха их взял. Дженни постоянно взвешивается, правда ей это все равно не помогает.
— И все-таки ты идиот. На кой лад тебе весы?!
— Во-первых, весы нужны для того, чтобы взвесить ребенка. Зная ее вес, получим примерный возраст. А, во-вторых, прекратите обзываться, мне это не нравится. Обидно, знаете ли. Можно как-то по-другому меня называть?
— Можно, мордофиля.
— Это что еще такое?!
— Погугли на досуге, сын мой. Так, мне надоел этот балаган, — беру переноску и выхожу из уборной.
Толик тут же следует за мной.
— Доставайте малышку, сначала становитесь на весы вы, а потом вместе с ней. Узнаем разницу.
Видимо тупость-это заразно, иначе я никак не могу объяснить тот факт, что я делаю ровно так, как сказал Ким. Взвесился сам, а дальше затык. Подошел к ребенку и даже не представляю за что ее брать.
— Мне кажется, одну руку под головку, другую под спинку.
— Да что бы я без тебя делал.
Только я потянул руки к ребенку, как она начала заходиться в плаче. Какая это на фиг Чорин?! Это сирена! И только, когда она начала надрывать горло, я осознал, что это все же не шутка!
— Так, стоп. Почему на плач ребенка не бежит Дженни?! Где она?
— Понятия не имею, в приемной ее нет. Наверное, где-нибудь ест. Постойте… вы думаете, что это ее ребенок?
— Да, конечно, ее. Ну ты генератор идей! Подсунуть мне ребенка мог только тот, кто точно уверен, что он мой. Уж с Дженни я точно не предавался плотским утехам. Я бы запомнил. Давай Ким, мне срочно нужна Дженни, она и про возраст скажет и успокоит эту крикуху. Найди мне ее! Быстро!
— Уже бегу.
Не знаю сколько бегает Техьон, но мои силы на исходе. Такое ощущение, что крик реально разрывает барабанные перепонки, а ребенок и не думает успокаиваться. Подхожу к орущей девочке и все же беру ее на руки. На удивление плач становится чуть меньше, а потом и вовсе прекращается, когда ребенок начинает тянуться к моему галстуку. Делай что хочешь, только не ори, мысленно говорю себе я и подхожу к переноске. Как-то сразу я не заметил и только сейчас понимаю, что мать ребенка скорее всего не обладает финансовыми средствами. Переноска просто ужасная, вся старая и потертая, да и то, что надето на ребенке тоже оставляет желать лучшего. А это странно, учитывая тот факт, что все женщины, побывавшие в моей постели, как минимум обеспечены на десять лет вперед.
— Кто ж твоя мама, а, ребенок?
Девочка по имени Чорин, конечно же, не ответила на интересующий меня вопрос, она даже перестала пускать и пузырить слюни. Подозрительно успокоилась и… обделалась, судя по разливающемуся теплу на моей ладони. И не только теплу!
Не помню, чтобы когда-то я ощущал себя таким беспомощным идиотом. На руку смотреть страшно, стою сам как обделавшийся, не знаю, что делать. Прижимаю к себе ребенка, а та по закону жанра снова начинает плакать.
— Господи, за что мне это?! Пожалуйста, замолчи!
Кладу дурно пахнущее чадо обратно и пытаюсь сдержать рвотный порыв. Я не такая уж и брезгля, но вид собственной руки в чужих, пусть и младенческих какашках-не самое приятное из мною увиденных зрелищ. А когда я взглянул на свою рубашку, порыв извергнуть содержимое недавно съеденного завтрака только усилился. Господи, как на рубашку-то успело попасть?! Я в полном дерьме, во всех смыслах этого слова, а ребенок разрывается, что есть сил. Как в двадцать первом веке можно подсовывать младенцев без памперсов?! Ироды!
— Что за шум, а драки нет? — поднимаю голову на громкий Дженни голос. — Ха, мечты сбываются и без «газпрома».
— Чон Чонгук, я привел Дженни, как вы просили, а что это с вами?
— Что, что, — смеется Дженни. — Твоего начальника немножечко обкакали. Никогда не думала, что снова буду так радоваться детскому стулу. Но увидеть его на вас, дорогой Чон Чонгук, это как получить повышение зарплаты в десять раз.
— Теперь понятно почему так пахнет, — снова включается Ким.
— Да пошли вы. Уволю к чертовой матери. Обоих!
Иду быстрым шагом к уборной, и стараясь не смотреть на свою руку, смываю все, активно намыливая мылом.
— Зря стараетесь, ЧонЧонгук, ваша дочурка не перестанет плакать, пока вы не помоете ей попу, — сказала, как отрезала Дженни, поставив переноску на полку рядом с раковиной.
— Я?!
— Конечно, вы. Дочь-то ваша.
— Это еще надо доказать.
— Ну вот, в записке у вас тут пишут вполне уверенно, смотрите и ДНК теста не боятся.
— Да я вас всех убью сегодня. Положи записку, ты наставишь на ней своих пальцев!
— Тихо, не нервничайте. Вы же всегда такой интеллигентный человек. Вдохните глубже и берите Чоринку на руки.
— Это твоих рук дело? — вдруг осенило меня. Может и не настолько Техьон тупой и вместо тупости он ляпнул правду. — Ты подсунула мне своего ребенка, чтобы надо мной поиздеваться?
— Делать мне больше нечего, мои дети все при мне. Уж с вашими возможностями вы можете в этом убедиться только так. Хватит болтать, берите ребенка, снимайте ее трусишки и теплой водичкой мойте попу.
— Ты в своем уме?! Я должен мыть чью-то задницу?!
— Не чью-то, и не задницу, а попку вашей дочери. Давайте вперед или вам нравится плач ребенка? Не начнете сейчас ее мыть, у меня начнется стресс и как следствие преждевременные роды. А роды у повторнородящих часто бывают за считанные минуты. И принимать их будет вы. Оно вам надо?
— Господи, за что мне все это?!
— Заткнитесь уже и берите ребенка.
Несмотря на огромное желание заткнуть Дженни рот, понимаю, что она права, и никто кроме меня сейчас это делать не будет. Снимаю с ребенка испачканные вещи и кое-как взяв в руки крикушу подношу к раковине.
— Ну возьмите ее удобнее, а то уроните, еще и водой обольетесь. Да, вот так, — направляет меня Дженни и настраивает воду. — Давайте рукой смывайте.
Главное не смотреть, уговариваю себя я и смываю рукой детский сюрприз.
— Оно еще и не отмывается. Почему такое липкое?
— Скоро отмоется, не нойте.
Стараюсь не ныть и думаю только о том, что это сон. Это не может быть правдой.
— Ну вот, Чоринка уже чистая и почти не плачет. Держите бумажное полотенце и протирайте ее на сухо, — беру одной рукой поданное мне полотенце и начинаю протирать ребенка.
— Ну не так же, — бьет меня по руке Дженни. — Всегда все надо делать к попе, а не от нее. Понятно?!
— Понятно. На ухо мне не ори. Дженни, сколько ей по-твоему месяцев?
— Примерно шесть-семь. Точнее сказать не могу. Придется ее пока укутать в покрывальце, которое есть, а там Ким Техьон уже все принесет. Я ему список написала, будем надеяться на его скорость и ум.
— Мне кажется, тут не на что надеяться. Этот мордофиля ничего не купит.
Дженни, подает мне какой-то кусок ткани из переноски, благо, чистый, и сама укутывает ребенка. Кладет ее в переноску и глазами показывает мол забирай.
* * *
Пока Ким бегает за детскими вещами я судорожно перебираю в уме список бывших. Даже если брать разброс, что ребенку от пяти до девяти месяцев, все равно получается какая-то чушь. В это время у меня было две бабы, одна из которых уже замужем, вторая тоже собирается под венец. А если брать в расчет, что пуза я у них не видел, то это не мой ребенок. Это что получается, я только что мыл задницу чужому ребенку?! Мне надо срочно сделать ДНК, иначе я свихнусь. В голове мозговой штурм, но ни одной идеи, как этот ребенок может оказаться моим-нет.
— Так, няню я вам нашла. К часам четырем будет тут. Да не тряситесь вы так, я пока помогу вам.
А вот это странно. Причем очень. С чего бы этой пузатой ведьме мне помогать. Поглумиться-да. А она сидит с ребенком, попутно ища няню.
— Дженни, то, что сейчас происходит должно остаться между нами. Мне не нужны никакие огласки. Договорились? — смотрю на нее и понимаю, что темнит. Но пока допытываться не буду. Надо обязательно посмотреть камеры, где она шлялась, когда мне подкинули ребенка.
— Конечно. Сделаете ДНК тест в ближайшее время и все решится. Не ваша-так отдадим. Ну а если ваша, то учитесь быть папой.
— А чего терять время, вот сейчас и пойдем делать тест ДНК.
— Я все принес, — радостно восклицает Техьон.
— Вот и отлично, — с улыбкой на лице произносит Дженни. — Папаша, ко мне. — кивает в мою сторону. — Смотрим как надевается подгузник и запоминаем! Я сказала смотрим!
— Я смотрю.
Дженни расстилает пеленку на диван, кладет туда девочку и приподнимает ее за ножки. Не знаю, как она это сделала, но через считанные секунды ребенок уже в подгузнике и в шмотках, принесенных Техьоном.
— Ну все, папаша, идем проверять чье дите.
— Идем.