Шесть месяцев..
Том
Я сидел на стуле в кабинете доктора Моррисона. Не в той белой смотровой, где он обычно меня принимал, с длинным белым столом и маленьким подносом с инструментами, латексными перчатками и шприцами в индивидуальных упаковках. Эта комната предназначалась для пациентов, которые получали лечение. Пациентов, которые все еще боролись.
Сегодня я был в личном кабинете доктора Конрада Моррисона - сердечно-сосудистого хирурга и специалиста по трансплантации сердца. Это было не поле боя, а место, где выпивали шампанское победы… или поднимали белые флаги капитуляции.
Билл сидел рядом, ссутулившись, грызя ноготь большого пальца и стуча ногой. Я чувствовал, как энергия младшего брата выплескивается наружу. Он взял желтый отблеск своего страха и разжег, пока тот не раскалился докрасна, готовый вспыхнуть.
Я ожидал, что меня охватит ужас. Но я ничего не чувствовал. Никакого страха. Даже его. Я ушел за границу страха. Будто онемев.
Мы прождали в кабинете пять минут. Я смотрел, как часы отсчитывают каждую минуту. Пять минут, которые казались годами, а у меня не было времени. Дверь открылась, и вошел мрачный доктор Моррисон с папкой под мышкой. Мое позаимствованное сердце ударилось о грудную клетку, разрушая оцепенение. Я сразу захотел вернуть его. Ничего не чувствовать было лучше, чем окунуться в пронизывающий до костей ужас.
Я вцепился в подлокотники кресла, чтобы не соскользнуть вниз.
Доктор Моррисон был похож на преподавателя обществознания в восьмом классе: лет пятидесяти, с редеющими волосами, высокий и долговязый. У него был острый взгляд. Глаза хирурга, в которых отражались богатство медицинских знаний и опыта.
Он слабо улыбнулся и протянул руку для рукопожатия.
- Том. Рад тебя видеть. Простите, что задержал вас.
Я приподнялся на ватных ногах и пожал ему руку.
- Никаких проблем, - сказал я, разглядывая папку, зажатую у него под мышкой. В ней были анализы тканей, диагностика, анализ крови, лабораторные исследования, информация о срочной операции, длинный список иммунодепрессантов и, наконец, результаты биопсии. Их было семнадцать. Восемнадцатая была накануне. Ее результаты будут решающими.
- Билл, - кивнул доктор Моррисон. Он не протянул руку, и Тео не поднялся со своего места, только кивнул в ответ. Его нога начала отстукивать ритм быстрее. Доктор Моррисон повернулся ко мне: - Результаты вашей последней биопсии - не такие, на которые мы надеялись…
Он заговорил, и я услышал слова, вереницу медицинских терминов, с которыми я так часто встречался за последний год, так что мне не требовался перевод для дилетантов. Такие слова, как атеросклероз, стеноз, васкулопатия сердечного аллотрансплантата и ишемия миокарда. Сплетение латыни с английским, соединенное наукой и авторитетом и собранное наконец воедино, чтобы вынести диагноз.
- Мне очень жаль, Том, - голос доктора Моррисона был тяжелым и низким, - жаль, что у меня нет новостей получше.
Я молча кивнул. Мне придется рассказать маме.
Эта мысль глубоко проникла в меня, как кипящий яд, выжигая последнее оцепенение. Меня чуть не вырвало прямо на колени. Каким-то образом мне удалось заговорить.
- Как долго?
Доктор Моррисон сцепил пальцы:
- Учитывая быстрое развитие болезни, шесть месяцев - весьма щедрая оценка.
Я кивнул, мысленно прикидывая в уме.
Шесть месяцев.
Моя художественная инсталляция должна быть закончена для выставки в галерее в октябре, через пять месяцев.
Времени у меня в обрез.
Билл вскочил со стула, возвращая меня в настоящее. Он вышагивал, как пантера, не сводя темных глаз с доктора Моррисона. Боль в его голосе поражала:
- Шесть месяцев? Что случится за эти шесть месяцев? Ничего. К черту ваши шесть месяцев. Он возвращается в список, верно? Список доноров? Если это сердце не работает, тогда вы даете ему другое.
Доктор Моррисон поджал губы.
- Есть некоторые этические последствия…
- К черту последствия, - сказал Билл, - если он есть в списке, значит, есть. Появляется новое сердце, и он его получает. Верно? - он повернулся ко мне с горящими глазами. - Правильно?
Я не мог взять еще одно сердце, отобрав у кого-то из ожидающих возможность прожить с ним долгую и счастливую жизнь. У меня был редкий тип тканей. Самый редкий. Найти донора, который был бы близок к такому же, было почти невозможно. Тринадцать месяцев назад, стремясь спасти мою жизнь, они дали мне лучшее сердце, какое только могли, самое близкое, и моя иммунная система разрушила его. И она сделает то же самое с другим.
- Да, Том снова в списке, - он повернулся ко мне: - Но твой редкий тип ткани снова будет фактором, и хроническое отторжение проявится снова, а то, как ваши почки справляются с иммунодепрессантами… Я не могу обещать, что совет директоров одобрит повторную имплантацию…
Я чувствовала гнев Билла, он был словно горячий ветер в спину.
- Что значит - не одобрит? Они просто… они позволят ему… - Он был на грани, я слышал и больше не мог этого выносить. Я должен был защитить младшего брата, как и всегда. Беречь его. Я поднялся на ноги, теперь мои ноги были сильными.
- Спасибо, доктор Моррисон, - я протянул руку, - мы будем на связи.
Доктор Моррисон тоже встал, но не пожал мне руку. Вместо этого он по-отечески потрепал меня по щеке, - я буду молиться за тебя, Том.
- Молитва, - выплюнул Билл на стоянке, - какого хрена, а? Что хорошего в молитвах? Он же ученый. Ему нужно затащить свою задницу в лабораторию или еще куда-нибудь и придумать, как остановить этот чертов отказ сердца.
И тут меня осенило. Все это. Словно молния ударила в макушку и рванула вниз, едва не разрубив пополам.
Я схватил Билла за руку, и он резко остановился.
- В чем дело? Том? Скажи, в чем дело?
Я притянул его ближе, кровь прихлынула к мозгу, и слова вырвались из легких порывом воздуха. Голова распухла. Я чувствовал, как время бежит мимо, секунда за секундой, а я еще не мог закончить. Я еще не закончил.
- Помоги мне, Билл.
- В чем дело?
- Ты должен мне помочь.
- Ты… тебе нужен доктор?.. - он обвел взглядом ряды припаркованных машин, готовый позвать на помощь.
- Ни один врач. Больше нет. Билл, послушай меня. Мне нужна твоя помощь.
- Расскажи мне, - попросил он, - что тебе нужно? Что угодно, Том.
- Помоги мне закончить, - сказал я, сверля его взглядом, - я должен закончить ее, Билл. Инсталляцию. Несмотря ни на что. Мне нужно оставить после себя что-то.
- Не говори так, - сказал он, - ты никуда не исчезнешь…
Я должен был заставить его понять. Я обнял брата, крепко прижал к себе. Он был твердым и настоящим, в то время как я уже рассеивался в воздухе, частица за частицей.
- Не дай мне исчезнуть, Билл. Пожалуйста. Помоги мне… - глаза Билла вспыхнули от моих слов, и он болезненно сжал мне руки.
- Я помогу тебе, - сказал он сквозь стиснутые зубы, - я помогу тебе. Все, что ты хочешь или в чем нуждаешься… я здесь. И ты тоже. Ты не исчезнешь, Том. Черт возьми, не так.
Я кивнул и сделал несколько глотков воздуха.
- О’кей. Хорошо, спасибо. Прости, я запаниковал, но теперь все в порядке. Извини. Пойдем. Теперь мы можем идти.
Я пошел дальше, и ему ничего не оставалось, как последовать за мной. Я чувствовал, он наблюдает, как ястреб. Его твердость еще больше успокаивала. Не его гнев был щитом между ним и миром, а то, что лежало под ним. Его преданность тем, кого он любил. Непоколебимый и нерушимый. Постоянный.
Кровь отхлынула от головы, и мое одолженное сердце успокоилось. И все же с каждым ударом оно отсчитывало время. У меня было конечное число импульсов, которые можно было сосчитать и измерить.
Шесть месяцев.
- Я справлюсь, - подумал я, когда мы забрались в пикап Билла. Если я составлю расписание и буду придерживаться его. Если бы я работал столько, сколько мог, без остановок, я бы сделал это. Я бы оставил что-то после себя. Я бы не просто дышал, а использовал свой воздух, чтобы наполнить и сформировать расплавленное стекло, сохранить мое дыхание в нем, и когда оно затвердеет, часть меня останется запертой внутри навсегда.
«Навсегда, - подумал я, чувствуя, как свинцовая тяжесть исчезает, как уменьшается темная тень, тянущаяся за мной, даже в ярком солнечном свете пустыни. - Немного надежды, которая поможет дойти до конца. Цель. Пора приниматься за работу».