9.У неё был ребёнок. Эпилог.
Ставим звёздочки! Подписываемся на тгк:reginlbedeva!
Похолодало вдруг все вокруг только взгляд его голубой видела и пистолет, что так зловеще сверкал. Кивнул Вадим сначала на пистолет, потом на Кощея и дёрнул, сымитировав выстрел, потом кивнул на выход из ресторана, мол, пошли. Маша сглотнула, но медленно поднялась, пока Кощей был увлечён разговором с другим вором в законе.
Только они на улицу вышли, как холодный кружок ствола казался разваленный, что прижался к её затылку. Весь мир сузился до этого прикосновения, обещающего конец. «Господи, – пронеслось в голове с последней надеждой, – прости меня за все грехи». Она медленно, будто под водой, закрыла глаза, и сквозь ресницы проступили первые слёзы.
— Я ж тебя любил... – его голос прозвучал приглушённо, еле слышно. В нём не было ни злости, ни боли – лишь ледяная, бездонная пустота.
Эти слова стали последними, что она услышала в этом, как казалось, она осознала в самом конце, самом красочном и прекрасном мире. Не услышала – уловила. И в тот же миг оглушительный удар разорвал тишину, а вслед за ним – и всё её мироздание. Её тело, такое лёгкое и внезапно бессильное, мягко осело на грязный, холодный асфальт. А из-под затылка медленно и торжественно растеклось алое пятно.
Женское тело обездвиженное рухнуло на асфальт, а сумасшедшие глаза Вадима спокойно смотрели, как из затылка струйка съедает, оставляя лужицу на асфальте. Пару секунд поглядел и обратно в зал зашёл, перезарядив наган, встал ровно, прищурился, руку вытянул, прицелился, на курок нажал. Пока все только спохватились, что парень пистолет наставляет, пуля пролетела через зал, откинув Кощея на спинку стула, оставив от пули ручеёк крови, что стекал по лбу.
Женские вскрики – и вот авторитеты уже несутся на него со всех ног, но успел. Приставил к челюсти пистолет и одной рукой нажал. Три души унес праздник...
Три горя, слёзы материнские и отцовские. Хоронила вся Казань, казалось, вся Казань лила слёзы по авторитету и его не менее авторитетной подружке. Горевала, конечно, только криминальная часть города, другая радовалась.
Тишину холодного и самого страшного кабинета патологоанатома разрезал тихий, сдавленный вздох врача. Он отступил от стола и, не поднимая глаз, промолвил:
— Галина Александровна... Вы не знали? Она была на втором месяце. У неё был ребёнок.
Слова повисли в воздухе, тяжёлые и невыносимые. Сначала непонимание, потом ужас, медленно сползающий по коже ледяными мурашками. Галина Александровна не закричала. Она тихо осела на стул, как будто у неё внезапно забрали кости. Её руки вцепились в шапку, но не было сил даже на то, чтобы разрыдаться. Только беззвучные, судорожные вздохи, от которых разрывалась грудь. Её девочка. Её нерождённый внук. Две жизни вместо одной. Две пустоты, которые теперь никогда не заполнить.
А рядом Барон, могучий и непоколебимый, вдруг съёжился, стал меньше. Он отвернулся к замёрзшему окну, его плечи содрогнулись. Он сжал кулаки так, что кости побелели, но это не могло остановить единственную предательскую слезу, которая прожгла щёку. Он представлял, каким бы был мальчик. Или девочка. Внук вора в законе. Самый защищённый ребёнок на свете. Мечта, которую он даже не успел осознать, уже была мертва.
А пацаны из «Дом-Быта» тихо обсуждали ситуацию:
— Он же как узнал, что ему Мурка изменила, сам изменился. Видели, какой ходил? Больной на голову стал, лярва одна говорила, что с ума он сошёл совсем. Что на баб смотреть больше не может и забухал он как, — рассказывал Цыган, а товарищи кивали, соглашаясь.
И лежали рядом Вор и воровка, а на огромном памятнике стояли они вместе, улыбаясь самыми счастливыми улыбками...
Конец.