Глава 22. Нова
Восемнадцатое декабря
- Просто купи мне новые книги и скажи, что я красивая. Все! Этого будет достаточно! - Заявляет Лавли, пересказывая свои недоотношения с лучшим другом.
- Недостаточно, - морщится Джордан, измазанный мукой, словно призрак пекарни. - Я сделал все это, а Планета продолжает закатывать на меня глаза.
И я тут же это делаю - нарочно демонстративно, пихая его в бок. Ведь он рушит наш женский диалог о первых влюбленностях, парнях-мудаках и будущем разбитом сердце.
- Разве Марк не водил тебя на свидание недавно? - Старается непредвзято звучать ее мама.
- Мы просто поели пиццы на ужин, - фыркает Лав. - Он же не может просто делать все эти милые вещи, а потом называть меня своим другом.
- Та же претензия, - бурчит Джордан себе под нос, достаточно громко, чтобы мы все услышали.
- Просто скажи ему обо всем прямо, - пожимаю плечами я, возвращаясь к миске Джордана.
Он наблюдает за моими руками, пока я подмешиваю сахар, и в этом есть что-то... настораживающе интимное.
Кухонный остров в доме его родителей завален мукой. Она везде: на досках, на полу, в волосах Джордана и на моих щеках. Пироги лепятся прямо в этом хаосе - Лав, забыв про обязанности, болтает. Тереза - их мама - с неизменным терпением дорезает начинку из яблок, вишни, малины и чего-то пряного с корицей. Все пахнет детством, которого у меня не было.
А наши с Джорданом пальцы касаются друг друга, когда мы одновременно хватаемся за тесто в миске. Он не убирает руку сразу. И я тоже.
- Ты только мучаешь себя этим, гадая, что именно он имел в виду, когда что-то сказал или сделал, - тихо говорю я, вглядываясь в завихрения теста.
- Ты сама-то так делаешь? - Снова морщится Джордан.
- Речь не обо мне, - хмыкаю я, не смотря на него. - Но будь я стервозной красоткой, как Лавли, только так бы и ставила всех на свои места.
- Спасибо, подруга, - грустно хмыкает Лав, утыкаясь лбом мне в плечо. - Только ты меня понимаешь.
- А я понимаю, - шепчет Джордан мне на ухо, - что ты тоже определенно стервозная красотка. Еще две секунды - и я захочу размять не только тесто.
- Иу, - морщится Лавли, услышав это. - Снимите-ка себе номер.
- Еще два дня, - хмыкает Джордан, а я сжимаю губы, чтобы не покраснеть.
Чтобы не думать о том, что мы действительно будем в одном номере. Пять ночей. Наедине. Особенно с учетом того, что сейчас происходит между нами.
Он целует меня, обнимает, касается как будто... я принадлежу ему. Но когда мы остаемся вдвоем - он исчезает. Он отстранен. Осторожен. И все это разбивает меня до мелочей, потому что я больше не понимаю, кто он мне. И кем я хочу быть для него.
Но я тянусь к нему, потому что здесь, с его семьей, мне нужно за что-то держаться. Это слишком хорошо, чтобы быть правдой. Слишком домашне. Слишком тепло.
До Рождества неделя, но раз мы уезжаем - празднуем заранее. Утро прошло в суете: Лав, Тереза, Джордан и я пекли пироги. Тереза что-то напевала себе под нос, размахивая скалкой. Лав щебетала, смеясь над тем, как Джордан нечаянно перевернул миску с начинкой, а я... просто вдыхала в себя все это. Смех. Хаос. Жизнь.
Моя рубашка испачкана в муке, волосы выбились из хвоста, а ладони липнут от теста. Джордан ловит момент, чтобы мазнуть мукой по моему носу. Я щелкаю его по руке в ответ, но не ухожу, когда в этой игре что-то слишком живое.
Тереза относится ко мне так, как будто я ее дочь. Спокойно поправляет мой фартук, говорит, что мне не стоит быть такой аккуратной - ведь здесь можно быть собой. Лавли болтает со мной о глупостях, советуется, кидает подколы, и я понимаю: она действительно считает меня подругой. И здесь я снова чувствую себя... принятой.
Но все это время я упорно стараюсь не думать о том, что я здесь временная. Это не моя семья. Не моя жизнь.
Он не мой.
- Мы дома! - Отзывается Бекка с прихожей. - И нам срочно нужна всеобщая помощь!
Тереза как раз ставит последний пирог в духовку, а мы с Джорданом домываем посуду. Поэтому мы откладываем все и выходим - помогать разгружать украшения из машины Сэта. Елка, коробки, гирлянды. Мы с Финном перебрасываемся шуточками, за что получаем гневный взгляд Джордана. Лавли что-то напевает себе под нос, Бекке я доверяю одну из своих камер, позволяя снять что-то нам на память, пока Тереза и Сэт кажется наслаждаются всем этим зрелищем. Потому что все это... так по-настоящему. Так по-семейному.
- Мы сейчас будем украшать дом к Рождеству, - деловито заявляет в камеру Бекка, пока мы с Лавли улыбаемся на фоне. - Это наша семейная традиция. Обычно мама всем раздает...
- Кстати, об этом! - Вспыхивает Тереза. - Все за мной!
Они - ее дети, ее муж - идут за ней, как под гипнозом.
Я остаюсь в дверях. Это их традиция. Я... не одна из них. Но Джордан уже тянется ко мне, когда Тереза опережает его:
- Ты тоже, Нова. Не думай, что тебе от этого скрыться.
Они с сыном всегда звучат так, будто это не я недостаточна для них - а они боятся, что недостаточны для меня.
Но Джордан все равно ждет меня. Его ладонь оказывается на моем затылке, поцелуй - в точку между виском и щекой. Слишком нежный. Слишком личный.
- Обещай не смеяться, Планета, - шепчет он, глаза блестят.
- Что происходит? - Хмыкаю я, уже чувствуя, как уголки губ поднимаются.
- Оо, тебе это определенно понравится.
И он прав.
Тереза раздает нам красиво упакованные свертки - белые с красной лентой. Я разворачиваю свой и мгновенно начинаю смеяться.
- Это бесподобно, Тереза! - Уверяю я, разглядывая свой рождественский уродливый свитер.
- Что у тебя написано? - Хохочет Лав.
- «Слишком милая, чтобы быть в «непослушном» списке».
- «А я в «непослушном» списке», - морщится Джордан. - Это несправедливо.
- Это невероятно. Спасибо большое, Тереза.
- Для тебя, милая, все что угодно, - она касается моего лба губами.
Как будто оставляет настоящий материнский поцелуй.
- Тебе идет, - хмыкает Джордан, когда мы возвращаемся в гостиную.
- Свитер?
- Быть непослушной.
- Джордан! - Я смеюсь, наваливаясь на него. - Ты невыносим!
Он улыбается своими ямочками, а я падаю в него еще глубже.
- Именно поэтому я в списке «непослушных», Планета.
- Оо, - тяну сквозь улыбку, - Я это заметила, приятель.
- Я тебе не приятель, - серьезнее говорит он, притягивая меня ближе. - Еще бы братом меня назвала.
- Я в свитере твоей семьи, - хмыкаю я, пряча смущение. - Мы почти как брат и сестра.
- Меня сейчас стошнит, Планета. - Он хватается за горло, морщится, и я не могу не рассмеяться. - Ты сегодня не в настроение для грязных разговоров, я понял, только прекрати это.
Мы собираем елку под рождественские песни, которые звучат из старенькой колонки, будто из детства, с шипением и щелчками на фоне. Во всем доме пахнет апельсинами, еловой хвоей и выпечкой. Мы смеемся до слез, спорим, кто хуже вешает игрушки - и Джордан, конечно же, подтрунивает меня, потому что моя снежинка очень символично висит вниз головой. Все, как будто мы... просто семья. Как будто я действительно часть всего этого.
Я не помню, когда в последний раз чувствовала себя так. Уютно. Смешно. Живо. Словно сердце вынырнуло из-подо льда и греется в ладонях. Настолько счастлива, что забываю, что все это - временно.
Оглядываюсь через плечо, и в этот момент в шуме и смехе вдруг замечаю, как папа Джордана, аккуратно развешивает красные рождественские носки над камином. Сэт делает это так внимательно, будто каждый должен висеть ровно, будто от этого зависит что-то важное. Один - для себя. Другой - для Терезы. Финна. Лавли. Бекки. Джордана. И... для меня.
Мужчина поправляет мой носок, чтобы тот аккуратно весел рядом с соседним, а потом слегка отступает, как будто оценивает композицию.
И в груди вдруг становится странно тесно. Тепло до боли. Слишком тепло, чтобы быть реальностью. Слишком много, чтобы мне это было позволено.
- Он сам его сделал. - Тереза оказывается рядом, и я вздрагиваю.
Не потому что пугаюсь, а потому что... мне сразу становится неловко.
Я не должна быть здесь. Не вот так. Не как часть этой семьи.
Я - лгунья, которая вторглась в чужое. Которая притворяется, будто это ее тоже касается.
Они не должны быть со мной такими. Теплыми. Добрыми. Добровольно приоткрывающими двери, в которые я вообще-то зашла по сценарию.
Я же уйду. Уйду, когда все это закончится.
А они - уже слишком дороги мне, чтобы это не оставило трещину.
- Я...
Но Тереза смотрит так внимательно, будто давно все поняла. Она едва заметно берет меня за руку, и я внезапно чувствую, как хочется снова спрятаться в шею Джордана, чтобы никто не видел моего лица.
- Я не знаю, в каких ты отношениях со своей семьей. Но я хочу, чтобы ты знала, Нова, мы всегда здесь для тебя.
Сердце мгновенно сдавливает и я не сразу понимаю, что не дышу.
- Тебе здесь всегда рады, не важно, что происходит между тобой и Джорданом.
- Мы просто...
- Это не важно, милая. - Она не требует оправданий и от этого все внутри будто размыкается. - А ты - да. Ты важна, Нова, и ты должна это знать.
Я сглатываю. Мне хочется кивнуть сильнее, но получается только неуверенно. Как будто тело боится поверить в то, чего всегда так не хватало.
- Тебя всегда ждут в этом доме. Что бы ни случилось. Ты знаешь это?
Ее слова заходят слишком глубоко. Слишком точно. Как будто Тереза вынула из меня все, что я пыталась прятать, и держит это в ладонях.
Слезы подступают к горлу, но я сдерживаюсь.
- Тогда пообещай мне, что если тебе когда-нибудь что-нибудь понадобится... - Тереза запинается, и я замечаю, как чуть блестит ее взгляд, - ты придешь к нам. С Джорданом или без. Но ты сделаешь это.
Я не уверена, что смогу сделать это. И все же я киваю. Потому что это Тереза. Потому что я хочу быть той, кто заслуживает такого приглашения.
- Хорошо.
Она поджимает губы в знакомой улыбке и обнимает меня, мягко, не сдавливая - просто позволяя расслабиться.
- А теперь давай веселиться, пока у нас есть время до пирогов.
Я непроизвольно хмыкаю. Внутри щелкает что-то хрупкое, но нужное - как будто в груди разливается глупое, теплое "да". Все вдруг почти кажется... правильным. Как будто на секунду я действительно принадлежу этим людям.
Я пытаюсь позволить себе это. Хотя бы сегодня. Хотя бы на один вечер. Потому что не могу удержаться.
Меня здесь принимают. Просто меня. Никаких условий. Никаких обязательств. И что бы ни было между мной и Джорданом, чем бы это все ни закончилось - это ощущение уюта не становится менее настоящим.
- Ты в порядке, Планета? - Спрашивает Джордан, когда мы возвращаемся в кухню к пирогам.
Он серьезен, а в его взгляде - легкое напряжение. Он закусывает внутреннюю сторону щеки, будто сдерживает вопрос, который давно хочет задать.
Я тяжело выдыхаю.
- Только не ври мне, - предупреждает он, прежде чем я успеваю ответить.
- Вообще-то, - хмыкаю я, пихая его в бок, чтобы немного сбить напряжение, - да, я в порядке. Просто обсуждали женские секретики.
Он вглядывается в меня. Глубоко. Почти болезненно. Пытается разобрать по глазам, вру ли я.
Но я не вру. Это действительно были секретики. Мои. Слишком личные. Слишком неуверенные.
- Хорошо, - кивает он и касается губами моего виска. - Займи мне место, я принесу тебе чай.
Я делаю, как он просит. Но сперва помогаю Финну накрыть стол - потому что иначе не могу. И только потом сажусь на то же место, что и раньше. Как будто пытаюсь зацепиться за прошлое. За уют, который не хочется терять.
Комната оживает. Семья смеется, перебивает друг друга, разливает чай, просит добавку. Запах пирогов впитывается в воздух, а тепло - в кожу. Мы даже успеваем сыграть в монополию под три съеденных пирога, и никто не спорит, что игра нечестная. Все настолько по-домашнему, что я забываю, как зовут мою тревогу.
Мы не замечаем, как время убегает за полночь. Бекка и Финн уже ушли спать. Лавли и Сэт доигрывают партию с азартом, будто от нее зависит их жизнь. Тереза говорит с мамой Винса по телефону в соседней комнате, и только мы с Джорданом снова моем посуду.
- Тебе все понравилось? - Спрашиваю я, просто чтобы услышать его голос.
- Кроме твоих грязных разговорчиков, Планета.
Он морщится, а я смеюсь. Своим настоящим, живых смехом.
- Теперь ты знаешь, каково это - быть мной.
- Это не то же самое, - хмыкает он, как будто оправдывается.
- Неужели?
- Идем. - Он выключает воду. - Кое-что покажу.
Я следую за ним, обогнув кухню, выходя в коридор. Здесь темно, но не страшно - только уютный свет от панорамных окон и уличных фонарей, отражающийся в медленно падающем снеге. Я снимаю свитер, когда становится уже слишком жарко. Остаюсь в черной майке, и кожа мгновенно остывает. Джордан что-то бормочет себе под нос, щелкая пальцами.
- Что? - Переспрашиваю я, останавливаясь за ним.
- Я молчу.
- Ну, - хмыкаю я, скрещивая руки на груди, - сейчас ты пялишься.
Потому что он и правда делает это. Смотрит на меня, будто не может не смотреть. Взгляд медленно скользит от плеч к груди, как будто он ждал этого весь вечер.
- Хей, - защищается он, - я весь день смотрел, как ты носишься в этом рождественском позоре. Я заслужил хотя бы майку.
Я смеюсь, и он тоже улыбается. Честно. Слишком тепло.
- Извини, - говорю, будто мы не обсуждаем мою грудь, - я была занята пирогами и декором, совсем позабыла о твоих страданиях.
- Я определенно страдал, Планета. - Его руки ложатся на мою талию. Уверенно. Жадно. Тянут меня ближе. - Мне пришлось сорок минут смотреть, как ты облизываешь ложку.
- Я не...
- Не специально? Я знаю.
Он хмыкает. Я хватаюсь за его плечи - и это безопасно, тепло. Я тону в нем, будто в горячем шоколаде, который нельзя перестать пить.
- Поэтому я не специально представлял, как ты это делаешь не с ложкой. И без одежды.
- Мог бы сказать об этом в кухне, милый.
Мой смех выходит напряженным, почти нервным. Я... я не знаю, как от этого защищаться. Я не хочу защищаться.
- Мог. Но тогда бы у меня не было оправдания поцеловать тебя.
- А какое оно сейчас?
Он поднимает голову, и я делаю то же самое. Маленькая веточка омелы свисает с потолка, украшенная красным бантом прямо над нами.
- А сейчас мы стоим под омелой, Планета.
- Значит, мне уже ждать извинений?
- Я больше не извиняюсь за поцелуи, красотка.
- Почему?
- Потому что теперь я знаю, что ты тоже их хочешь.
И он целует меня.
Его губы накрывают мои - жаркие, требовательные, настойчивые. Его ладонь проскальзывает вверх по моей спине, захватывая затылок, пальцы вплетаются в волосы, тянут голову назад, открывая меня полностью.
Я отвечаю, приоткрывая рот, впуская его язык, ощущая, как между нами взрывается это безумное напряжение.
Его язык скользит по моему, влажный, уверенный, а в груди все сжимается сладким огнем. Я цепляюсь за его плечи, ощущая напряжение под пальцами, скольжу вверх к его затылку, зарываясь пальцами в его волосы. Ненамеренно тяну их, ловя его стон и позволяю себе быть девчонкой, целующейся с горячим парнем в темноте - так, чтобы нас не застукали его родители... и это чертовски нравится мне. Нравится определенно больше, чем должно.