Встреча В Парке

Гуляя по городу, иной раз прохожу я по короткой и узкой улице, служащей даже не для проезда автомобилей или прохода людей, а больше как рудимент организма всего города, похожая как раз-таки на ненужный аппендикс. И, если уж вспоминают про аппендикс, тот тут же сзади плетется и его воспаление - аппендицит; в рамках нашего города это маленький и зашоренный не то сквер, не то парк. Он выглядел неопрятно, сколько я себя помню: разве кусты стали больше и пышнее, а тропинки в нем затерялись, как пупок в складках живота человека с ожирением. Исходя из эстетических - и не только (в парке обитали неизвестно какие существа или люди) - соображений, я туда не ходил вообще никогда. Площадью брошенный участок был от силы 50 на 60 метров, и если бы не растительность, то казался бы он еще меньше.
   И ходил я снова мимо этого сквера: пришлось ждать одного человека. Я сел на скамейку, спиной к кустарной щетине парка, прямо под незажженный фонарь (было чуть за полдень) и стал ждать. Не помню, сколько я там просидел, но спустя не очень долгое время из парка донеслись крики. Крики, скажу, очень типичные для города: не за помощью кричат чаще всего, не от боли или страха, может, еще чего-то там. Чаще кричат от алкоголя, и тот раз не был исключением. Кричал человек с таким задором, что можно было подумать, будто вместе с рвотными массами через его рот выходит пищевод, трахея, желудок etc. Что же я? Я не обращал внимание, конечно, до поры до времени. Сколько это продолжалось? Минут двадцать, не сказать больше. Я уже тогда понял, что встреча не удастся, поэтому встал и пошел гулять дальше, в одиночку. Черт же меня дернул свернуть в тот парк, на тот крик!
   На подходе сразу воняло бездомностью. Думаю, все знают, как пахнут бомжи, ага. Не приблизился я еще и на десять метров к первому кустарнику, как слизистую носа прожег аммиачный смрад; всё-таки пошел дальше. Почему же я пошел туда, раз не ходил всю жизнь? Скажете, что и дальше бы не ходил, а ведь всё бывает в первый раз.
   Тропинка была как рисунок кожи с витилиго: пятна земли, асфальт, земля, асфальт и так далее. Разумеется, что не в равных пропорциях. Из асфальта кое-где уже росла трава, даже белые цветы. А земля была мокрой и вязкой от прошедшего утром дождя, и я ступал мимо нее, по островкам твердой материи асфальта, чтобы не случилось чего. Я шел на звуки кричащего (бомжа?), на усиливающийся запах, и чувствовал себя Алисой в книге Кэррола: вот сейчас я познаю глубину кроличьей норы.
   Несмотря на то, что на улице было ясно и светло, в парке росли деревья до десяти-двенадцати метров в высоту, с густыми кронами, и тут, внизу, была полутьма, как в комнате для курения опиума с приглушенным в ней светом. Я шел прямо, осторожно и как можно быстрее и, как это бывает при многозадачности, не получилось ни осторожно, ни быстро. Решил идти просто осторожно, может, из-за давнего, еще из детства тянущегося страха, будто из кустов на меня набросится какой-нибудь маньяк, или бомж, или алкаш (почему-то бомжей я боялся больше всего). Страх этот дополнился, когда однажды с друзьями я сходил в "лабиринт страха", и аниматор, высунувшись из-под черных штор, схватил меня за ногу. С тех пор мне снились кошмары, как я иду по глухому лесу, а в ноги мне, словно с челобитной, прыгают бомжи, маньяки, алкаши или другие. Я уже давно понимал абсурдность этого страха, ведь я же должен услышать нападающего, пусть он и крадется?
   Однако я увидел скамейку. Я очень удивился скамейке и, был бы я сумасшедшим хоть на грамм больше теперешнего, сказал бы ей с облегчением: "Привет, скамейка". Скамейка была без многих дощечек, с множественными надписями черным маркером и со всякими выцарапанными скрижалями. Крик все еще не переставал, просто в один момент я уже не замечал его, и он стал уже намного ближе. Я шел на звук чуть быстрее, в голове умножая примерную ширину на примерную длину парка.
  "Три километра!- думал я.- Да ведь сюда труп кинешь - и кто найдет? Тем более в таких зарослях." Действительно: заросли, да такие, что волей-неволей ожидаешь встретить Тарзана или хотя бы другое, дикое, доселе невиданное существо.
   Я свернул налево с основной дорожки и увидел скамейку, на которой сидел явно бомж. Я был рад, что кричал не какой-нибудь вендиго, и уже хотел быстро пройти мимо и пойти наконец домой, когда:
  -Эй, па-а-рень!- окрикнул меня бомж.
  Идти вперед? Идти назад? Заговорить с ним?
  -Парень, чё жизнь-то такое говно?
  Он заинтересовал меня; обычно просят закурить.
  -Жизнь говно, батенька,- ответил я,- что работать надо, а не сидеть и кричать.
  Честно, я хотел просто убежать, пока он не сказал, хрипло и по-алкогольному(можно вообще так?):
  -Да дети же... дети же сидят и кричат! А я иди и работ-а-ай!
  Мне правда стало интересно, да еще и так, как не было, наверно, ни с одним "нормальным" собеседником. Я присел рядом на сырую лавочку.
  -Детям работать нельзя,- сказал я,- а вот вам-то что работать мешает?
  Его седая борода зашевелилась, точно там в момент оказалась тысяча-другая шершней.
  -Меня из дома выгнали.- сказал он как бы себе в оправдание.
  -И что, что выгнали? Можно устроиться на работу, скопить денег...
  -Какая тут работа,- перебил он,- я ж книги пишу всю жизнь!
  -Правда? И что за книги? Скажите названия, может, я и читал?
  -"Преступление и наказание" - слышал? А-ха-ха-ха-ха,- он выпучил глаза так, что они стали похожи на две звезды смерти,- ах-ха-ха-ха! Шучу я.
  Я промолчал.
  -Да нет, серьезно я книги пишу.- сказал он после минутного молчания.
  -И про что же пишете?- сказал я с максимальной неприязнью, которую вообще только можно всунуть в разговор с бомжом.
  -Про другие миры, ну, это, фантастику пишу. Писал.- он закинул ногу на ногу и обхватил колено двумя руками, так что стал похож на Достоевского и я почти поверил, что он писал "преступление и наказание": если не оригинальное, так хотя бы свою интерпретацию.
  -Я вот что заметил,- сказал я, окончательно влившись в разговор,- популярна сейчас фантастика, фэнтези, и вы это тоже должны знать...
  -Ты мне дальше писать предлагаешь?- сказал он и отпил боярышника.
  -Дайте договорю. Так вот ощущение есть, что люди хотят просто убежать от реальности.
  -И я хочу. А ты не видишь?
  -Вижу, вижу. И вы зарабатывали с писательства достаточно, чтобы жить на эти деньги?
  -Ага, так оно и было. Потом, правда, меня из дома выперли.
  -Не за пьянство ли?
  -Да какое пьянство тут!- сказал бомж,- я ни капли в рот, пока сюда не пришел. Эт' меня дочь с квартиры скинула, а я сижу тут и кричу матом.
  -А Эдгара По знаете?
  -Знаю такого.
  -Так вот он, говорят, напивался, прежде чем писать свои рассказы.
  -Ну это удовольствия никакого: ни напишешь хорошо, ни напьешься нормально.
  -Все равно ведь он стал известным, а вы?
  -Что я?
  -Можете сказать мне вашу фамилию или псевдоним?
  -Мне, наверно, тебе и пузо почесать? Ты пришел ко мне...
  -Постойте, а разве не вы меня звали?
  -Та я...
  -Нет-нет,- сказал я,- вы меня сами подозвали, а теперь говорите уже как дон Карлеоне, а говорите: писатель. Уж знали бы правила приличия.
  Он сделал вид котенка, которого окунули в собственную лужу.
  -Нет, пардоньте,- сказал он,- фамилию я вам не скажу. Пусть будет нашей маленькой тайной...
  Его прервал звонок телефона. Он вытащил из внутреннего кармана потасканной куртки "лопату" и ответил на звонок:
  -Да...да... сейчас, иду уже.- сказал он, вставая со скамейки и протягивая мне грязную руку.
  -Всего доброго, до свидания!- сказал он мне на прощание. Я пожал ему руку, а он побежал прочь, и движениями своими он напоминал бигфута.
  Так это был бомж или хипстер?