Тени, которые не взяло небо

Жизнь скоротечна. Не успеваешь оглянуться, как один её этап завершился, а на пороге уже новый. Она вышла из терминала, опустив голову, будто свет оказался слишком резким. На ней была тонкая чёрная кофта — как тень: теплая, тихая. Волосы растрепались после перелёта, и одна прядь всё время падала на щёку, словно пыталась спрятать её от моего взгляда. На плече висел рюкзак — новый, будто купленный специально для этой встречи. Он скрипнул под тяжестью вещей, и этот звук почему-то застрял во мне, как заноза под кожей. В ту секунду всё вокруг стало резче, чётче: приглушённый рёв машин, гул шагов прохожих, запах бензина и чьи-то духи с ноткой грейпфрута. Она вздрогнула, крепче прижав рюкзак к себе, и сердце моё ёкнуло — точно так же, как в детстве, когда я ронял стеклянный шарик с пятого этажа.

Тогда выглянуло солнце. Малахит её глаз осветил мой внутренний лабиринт — тот самый, где жило страдание, сплетённое из отцовских упрёков и школьных насмешек. Так началась наша история. Новая. Проросшая сквозь асфальт напротив аэропорта, где трещины на тротуаре складывались в узоры, похожие на карту неизвестных стран.

С тех пор дни потекли иначе. Мы мчались, как поезд без остановок — по маршруту «симпатия — влюблённость». Я ловил её взгляды, угадывал желания, слышал тонкие дрожания в голосе — и пытался творить чудеса. Однажды я целый час искал аптеку ночью, потому что у неё разболелся зуб, а потом мы ели мороженое на лавочке, смеясь над тем, как смешно она говорит с замороженной щекой. Первая встреча, первые взгляды — неловкие, стеснительные. Как у детей, впервые взявшихся за руки. Её ладонь была влажной, а моя дрожала, будто держала птицу, а не пальцы. Всё происходило быстро, ярко, как фейерверк: ночные прогулки без цели, спонтанные чаепития, когда весь город спал, тихие разговоры, свидетелем которым был лишь ноутбук, фоном крутивший очередной фильм.

Мы мечтали. Мы смеялись. Мы верили, что впереди — бесконечность. Казалось, сам воздух стал теплее: в нём растворились забота и внимание к мелочам. Я навсегда запомню, как она окунула ногу в озеро и промочила ботинок. Но она кричала: «Смотри, я русалка!» — и брызги сверкали на солнце, как чешуя.

— Не балуйся, упадёшь ведь, — сказал я.
— Ничего не случится, — ответила она, смеясь.

Я снял ботинок и отдал ей свой. Мы шли домой, хромая в унисон. Правая нога её болталась в моём кроссовке, моя впивалась в камни, лежавшие на асфальте. Она смеялась, а я надеялся: этот момент — навсегда. У входа она остановилась и сказала:
— Спасибо. Ну ты и дурашка.
И это прозвучало теплее, чем «люблю».

Незадолго до этой встречи был её день рождения. Скоро должен был быть мой. Мы запускали бумажные фонарики — как желания, отпущенные в небо. Один никак не хотел взлетать. Она сказала: «Это потому что желание слишком личное. Небо его не принимает».

— Видишь, в нём горит огонёк. Это наша любовь, — сказал я.
— Значит, мы создали вечный двигатель. Он будет гореть вечно, — ответила она.
Но ветер уже гасил пламя, и тень от фонаря дрожала на её лице, как предчувствие.

Вместо кафе и ресторанов — смех на лугу, дурачества, шорох травы. Мы покупали у бабушек огурцы — и они были слаще клубники. Одна старушка подарила нам ветку сирени, и она стояла в банке из-под кофе, пока лепестки не осыпались, как фиолетовые слёзы. Всё это длилось долго. Мы постепенно вписывались друг в друга — неловко, но точно. Она заполняла пустоты, в которые я боялся заглянуть с детства. Как-то ночью я рассказал ей про пьяные крики за стеной в детстве, а она обняла меня так, будто могла защитить от тех лет. Мы не строили планы, не говорили о доме. Мы строили уют — пространство, где можно быть собой и знать, что тебя не оттолкнут.

А потом пришло расстояние. Учёба в разных городах, обещания писать, звонить, не теряться. Первое время мы стали даже ближе. Откровеннее. Переписка избавила от смущения, дала свободу быть настоящими. Мы раскрывались с другой стороны. Она прислала фото с седым преподавателем, а я — аудио с криками чаек над общежитием. Голос в трубке стал заменой теплу. Но год выдался сложным. Учёба тянула силы. Я терял её среди дедлайнов и бессонных ночей. Замкнулся. Иссяк. Стал сухим и отстранённым. Как-то я три дня не отвечал на сообщения, а потом соврал: «Прости, интернет». Она поверила. Или сделала вид. Сообщения стали короче. Редче. Я не слышал её слов:

— Мне тебя не хватает.
— Ты меня разлюбил?
— Почему ты стал реже общаться?

Это были не упрёки. Это были просьбы. Мольбы. Я был ей нужен — а я этого не понял. Может, потому что отец всегда говорил: «Слезы — слабость». А её голос в трубке звучал мокро от слёз.

Когда трудности прошли, я увидел, как в её словах появилось что-то чужое. Она искала то, что когда-то давал я. И нашла. В её статусах появились песни, которые я не узнавал, а в подписи к фото — цитаты с чужими инициалами. Корабль, который мы строили вместе, начал гнить. Сначала палуба, потом мачты, пока волны не стали лизать пробоины. В её жизнь вошёл другой. Не враг. Просто оказался рядом в нужный момент. В тот момент, когда я ещё выбирался из своей тьмы. Он дал ей то, что я прятал на дне: внимание, которое не боится быть навязчивым.

Так я начал терять её. Медленно. Как солнце, опускающееся за горизонт, оставляя лишь прохладный шлейф неба. Она не ушла сразу. Но началась тишина. Даже её «привет» в мессенджере звенело, как пустой стакан.

Я пытался вернуть всё назад. Завести тот самый моторчик, что вёл нас вперёд. Я отдавал всё. Себя. До капли. Но счастье не берёт взяток. Однажды я приехал без предупреждения, купив билет на последние деньги. Она открыла дверь в чужом "халате", и за её спиной зазвучал мужской "кашель". В какой-то момент я понял: это я позволил ей отдалиться. И теперь уже не вернуть, не расплатиться юностью за упущенное.

Я взлетел с ней так высоко, что забыл, каково это — быть внизу. И, когда упал, мир стал серым. Чужим.

Жизнь коротка — я знал это и раньше. Но именно она доказала: всё может измениться в любую минуту. И ты даже не успеешь заметить. Разве что услышишь скрип рюкзака в толпе и обернёшься — но это будет уже другая тень.