Возвращайся, сделав круг

Извините, что обращаюсь, но, может быть, вы знаете, изобрели ли в наш век технологий такую систему, чтоб стирали память? Частично, как в «Вечном сиянии»? Что? Можете предложить только сотрясение мозга? Я же попросил... Частично... И об одном человеке...

От отчаяния я прочитал весь интернет на тему, как это сделать. Чего там только нет: от наркотических веществ типа скополамина, до «срочно обратитесь к психологу». Все это не то. Иллюзия «Вечного сияния чистого разума» растворилась, как и шанс все забыть.

Ну что ж, у меня теперь только один выход, и он, родимый, сейчас прямо передо мной. Я решил не изощряться и не «уходить красиво», просто веревка и табуретка. Знаете, люблю классику. Ой, вот только не надо тут свое мнение мне навязывать: ты же еще молод, у тебя столько всего впереди, а ты, как дурак, решил повеситься из-за девушки! Это не из-за девушки. Это из-за жизни, которой больше нет. А нет ее потому, что все пусто. Каждый континент пуст, каждый остров пуст, каждое море – пустое. И я. И вы. Всё вроде бы живое, двигается, дышит, но каждую секунду что-то умирает и так будет продолжаться бесконечно. Вот почему бы и мне не умереть.

Я сомневаюсь, что в те секунды, когда я буду судорожно трястись под потолком, по инерции пытаясь схватить последнюю дозу кислорода, моя жизнь пронесется перед моими глазами. Очень сомневаюсь, что мой мозг, который в панике будет пытаться спасти вверенный ему в подчинение организм, будет рассказывать сам себе о том, как он временами офигенно жил раньше. Очень сомнительная перспектива. Так что, пожалуй, я вспомню все сам перед... ммм... действием.

С чего же мне начать? Я же первый раз это делаю... Может, мне вспомнить о первом воспоминании из детства? А какое было первым? Когда я играю с бабушкой в карты? Хм, не думаю, что это первое... Во сколько ребенок может научиться играть в карты... в три или четыре? Это точно не первое воспоминание... А что же могло быть раньше? Им может быть воспоминание, когда я упал на улице и порезал руку? Это точно было очень давно. Вот он, тот шрам, который сопровождает меня уже два десятилетия... Меня пугает насколько он старый. Зато он всегда со мной, а вот люди уходят и уходят нескончаемым потоком грусти. Ладно, допустим это первое воспоминание. Сколько же часов пройдет до тех пор, пока я продиктую сам себе свою жизнь? Нет. Это плохая идея. Может, пройтись по главным главам почти законченной книги «Наш дорогой Н. и его вечные проблемы. Автобиография»? Опять же, как я решу, что эти события были важные, а еще эта глупая хронология... Память – не пленка фильма, она не покажет тебе все последовательно, а жаль. Тогда, наверное, стоит вспомнить просто главные события.

Помню, как я ударил совочком в песочнице по голове Ярика, с тех пор мы лучшие друзья. Да, это точно важное событие. Как легко было быть ребенком... Отводят тебя в садик, ты кушаешь, рисуешь, бегаешь, бьешь по голове совочком Ярика, и все такие счастливые. Дома ждет мама с вкусным ужином, пытается выучить с тобой стихи к утреннику, которые ты до сих пор учишь с трудом. А как же было маме сложно втолковать их в меня, не представляю даже, откуда у женщин столько терпения. У настоящих, любящих женщин, а не у той суки!

Так, я отвлекаюсь. Хорошо. Детский сад есть. Школа... Что было в школе? Что-то хорошее? Помню, как почему-то пошел на «стрелку». Был мерзкий октябрьский день и шел дождь, который пробирал меня до костей, но я все равно шел к дому девочки, которая собирала себе детскую армию для защиты. Она поругалась с какой-то другой девчонкой, и как средство решения проблемы они выбрали собрать толпу на толпу. До сих пор не понимаю, зачем я тогда поперся туда? Врожденное чувство справедливости, что ли? Я помню, как мы стояли друг напротив друга на школьном дворе, толпа на толпу, а эти телки (все-таки не поворачивается назвать их девочками) кричали друг на друга и спорили, как оказалось, из-за какого-то пацана. Я послушал и плюнул на это дело. Развернулся и пошел домой, надеясь, что там есть чай с малиновым вареньем, который меня согреет. Мерзкие октябри. Наконец-то они прекратятся!

11 лет на школьной скамье, а, хоть убей, ничего не вспоминается. Какие-то отрывки, как я сижу за партой, как меня выгоняют с уроков разные учителя. Замечу, это всегда происходило незаслуженно, я уверен в этом. Помню, как у меня появилась первая компания друзей: нас было четверо – как говорится, мужская элита класса. Мы не были задирами, мы просто были крутые. Четыре парня баскетболиста, лицо школы. Я – местный отличник, Виталик - первый музыкант школы, Илья – чемпион области по боксу, а Витя – сын самых богатых людей города. Мы были, как говориться, «дрим тим». Нас знали все не только в нашей школе, но и во всем городе. Если я шел прогуляться каким-нибудь теплым вечером мая по центральной улице города, то язык уставал здороваться со всеми мимо проходящими людьми от тринадцати до семнадцати лет. Это были золотые времена. А потом мы все разъехались и перестали общаться. Каждый раз я думал, что нужно встретиться всем вместе еще раз, но каждый раз я почему-то убирал руки от телефона, когда уже готов был позвонить кому-то из них. Так никто и не решился встретиться, пока мы учились в институте. А теперь уже поздно. Мы не встретимся, потому что меня больше не будет.

Институт... Я не помню последние два года института потому, что мне было так плохо, что либо друзья насильно тащили меня сдавать хвосты в институте, либо я лежал в своей кровати пьяный. Все это прерывалось на крики в телефон. Никто и никогда больше не сможет меня так изводить. Мне было очень жаль два своих разбитых телефона, свои вечно разбитые костяшки рук об стену, всю это разбитую посуду. За что мне это все? Я не хотел, чтобы все вышло так. Как же я ее ненавижу. Как же меня выворачивает наизнанку от того, что я знаю, что она все еще дышит, ходит, веселиться, смеется, где-то работает, с кем-то переписывается, с кем-то посещает бары, с кем-то бывает на концертах. Как же меня это выводит из себя. Забей? Вы говорите мне забей, серьезно? Вы что, никогда никого не любили? Видимо так. Но я-то ее ненавижу. Да почему я даже теперь все еще говорю ее словами? Нет, точно ненавижу. Не хочу, чтоб этот человек вообще появлялся на свет.

Я иногда задумываюсь, что же такого может сделать самый близкий человек на свете, чтоб ты желал его смерти? И каждый раз, пытаясь рыться в этой куче разрозненных воспоминаний, я не понимаю, что сработало триггером для этого. Как вы говорите, от любви до ненависти один шаг, так, да? Нет. Там пропасть, там гигантская пропасть, и чтоб построить через нее мост, который доведет тебя до ненависти, это о-го-го как нужно постараться. И она постаралась. Сука.

Так, о чем это я... О воспоминаниях... Я же сам сказал, что нужно вспомнить лучшие моменты, а я вспоминаю что-то либо общее, либо не особо хорошее. Видимо лучшие дни у меня превратились в комок, который просто отпечатался на подкорке, и ни в какую не хочет разделяться. Может, все мои воспоминания, это просто проблемы, из которых я просто не нашел выход? Похоже на то... Ладно, что я еще могу вспомнить...

Я помню один момент. Это было на третьем курсе. Я снова поругался с ней. Было лето, оно могло быть хорошим, если бы не она в моей жизни. В 10:50 вечера я выбежал из общежития и помчался в сторону единственного магазина поблизости. Я хотел выпить. Я успел за минуту до закрытия и купил себе пару бутылок вина. Куда теперь идти? В лес. За общежитием был прекрасный лес, который как будто обнимал студенческий городок со всех сторон. Я углубился в него, шагая по давно знакомым тропинкам. В наушниках играл до ужаса банальный Radiohead на повторе. Я дошел до центральной поляны, сел за боковой деревянный столик и просто уставился в пустоту, не выпуская бутылку из рук. Видимо, у меня был настолько отчаянный вид, что ко мне подошел парень, неровно шагающий мимо. Он был большой, килограмм 120, в косухе, с хвостом, и явно нетрезвый. Про себя я подумал, ну вот, отличная концовка херового вечера, сейчас он надает мне по морде. Я снял наушники и услышал: «Парень, все нормально? Сигареты оставить?» Я опешил, такого я от этого металлиста точно не ожидал. Я ответил, что у меня есть, спасибо. «Ну, смотри. Не грусти.» И нетвердой походкой он пошел дальше по аллее. Я тогда задумался над тем, что вот видишь человека в первый раз, выдумаешь о нем свои личные небылицы, а на самом деле он оказывается совсем другим, далеко не тем, кем ты его себе представлял. Так было и с тобой, сука.

Но на самом деле эта ночь мне запомнилась другим. Я допил первую бутылку и решил, что с меня хватит. Хватит грусти и страданий, хватит каких-то странных мыслей, которые только отдаляют меня от реальности. Просто хватит. И я сделал то, на что бы обычно не решился, потому что никогда не позволял себе делать, что хочу. Я пошел в центр этой большой поляны и лег. Просто лег на спину и уставился в бесконечные звезды, которые хоть уже немного и двигались в такт с моим опьянением, но не переставали быть от этого менее прекрасными и недоступными. Обычно я не позволял так себя вести так... спонтанно, что ли. Просто захотел лечь на землю и лег. И это одно из лучших моих воспоминаний: эта мягкая трава с ее божественным запахом, это отсутствие людей и эти танцующие передо мной звезды, и они танцевали только для меня.

Мне кажется, что я осознанно избегаю воспоминаний о ней. Я не могу сфокусироваться не то что на хорошем воспоминании, а просто на любом. Перед глазами летают какие-то образы, похожие на маленьких винных мушек, которые снуют туда-сюда, и никак не останавливаются. Я слишком долго пытался все забыть, видимо, это вышло, но совсем не так, как я хотел. Я забыл факты, сухие факты о том, что происходило, но, к сожалению, я помню все эмоции. Это-то меня и добивает. Не нашли еще на этой большой и бессмысленной планете лекарство от того, как перестать быть человеком. А жаль, я бы с удовольствием был бы той самой винной мушкой, чей век так короток и так бесчеловечен. Вы можете сказать, что люди – это произведение искусства природы – ее венец, но скажем честно, с тобой она откровенно напортачила, сука. Так что я бы предпочел быть винной мушкой.

Я вдруг вспомнил кое-что. Хронология теперь тоже будет нарушена, как и установка до этого – вспоминать только хорошее. Я бегу, мне шесть лет. Я бегу по полю, продираясь сквозь колосья, которые выше меня. Я слышу, что где-то вдали мама зовет меня. Я бегу на ее высокий голос и смеюсь. Колосья нежно гладят меня по лицу, они явно принимают меня за своего. И мне так хорошо. Ветер беззаботного лета обдувает меня. Облака, похожие на мои машинки, плывут, сопровождая меня и указывая путь к маме. Я спотыкаюсь и падаю, но мне совершенно не больно, мне не обидно. Я смеюсь. Но теперь я не умею смеяться.

Нет, я все-таки не могу. Не могу сосредоточиться на воспоминаниях, потому что из каждого угла вылезает она со своим глупым смехом и шепчет мне на ухо: это все сделала я. Она убила каждое мое воспоминание, она убила каждого моего друга, лично, без эмоций, разными способами. Необъятная погребальная яма с сотнями трупов – это те, кем я пожертвовал ради нее. И все ради того, чтоб всё в этом бестолковом мире в итоге обернулось против меня. Стена из потраченных возможностей и таких же потраченных людей, которая навсегда отгородила меня от до сих пор непонятного и интригующего меня слова «счастье». В этой жизни нет такой лестницы, которая помогла бы мне это преодолеть. И вот снова я слышу ваши возгласы: перестань винить кого-то другого в своих проблемах. Я пытался! Бог знает, что я пытался изо всех сил, я знаю, что пытался изо всех своих скудных последних сил! Но нет... Не могу больше, просто не могу.

Однажды я пошел на органный концерт в собор святого Павла. Я мечтал слышать орган всю свою жизнь, сколько я помню. Это было бы для меня исполнением главной детской мечты! Я купил нам два билета и не сказал ей, куда мы пойдем. За два часа до концерта я экзальтированно сообщил ей по телефону, что мы идем слушать самый большой орган в Москве! Там будут играть классику. Я уже предвкушал мурашки, которые будут разливаться по моему телу, когда я услышу первые аккорды. А она сказала: «А... Мы идем на орган... Знаешь, мне это не интересно. Позови кого-нибудь еще». И просто положила трубку. Сказать то, что я был в шоке, это ничего не сказать. Я так старался сделать что-то необычное, а заодно исполнить свою мечту. Хотел, чтоб только она разделила со мной этот волнительный момент, а что я получил? С этих пор у меня начали опускаться руки. И, видимо, опустились совсем.

Как же я рад, что все закончится сегодня. Что я больше не буду просыпаться каждое утро с мыслями, где же я что-то сделал не так. Я не буду целый день ходить, как привидение, пугая прохожих, которые имели непредусмотрительность посмотреть мне в глаза. Больше не буду сидеть ночами и биться головой о стену, потому что я уже третьи сутки не могу спать. Больше не буду врать маме, что у меня все нормально и не стоит беспокоиться. Представляете? Не буду! Больше никого не расстрою, не подставлю, не пропущу важное событие для близкого друга, не огорчу пустыми обещаниями. И мне так легко и свободно от осознания этого! Так хорошо на душе, как не было за последние семь лет!

Да, я готов. Хватит оттягивать минуту счастья. Я привязал веревку к люстре, я знаю, что она выдержит, я проверял пару дней назад. Специально для этого дня я узнал, как правильно вязать петлю. Она уже готова. Я встал на табуретку. Потолки в моей квартире были такими высокими, они точно поддерживали меня в моем решении. Я установил табуретку в нужном положении и встал на нее. Петля отлично налезла на мою шею, как влитая. Я затянул ее.

Нужно произнести какую-нибудь финальную речь. Но я не знал, что придумать. Как же хорошо, что я на это решился. И табуретка упала на пол. Как я и предполагал, мой наивный мозг пытался поправить ситуацию, а я только смеялся над ним у себя в сознании, пока все еще мог мыслить.

***

Я открыл глаза. Все было слишком светлым, они начали слезиться. Я подумал, что? Неужели не вышло? И тут я увидел лицо мамы. Оно было таким молодым и так искренне улыбалось. Она сказала: «Привет, дорогой!». Я пытался спросить у нее, что произошло, почему она здесь, а из горла вырывался только крик, такой высокий и отвратительный крик, который самому было тошно слышать. Может, я повредил связки, когда пытался повеситься? «Тише, тише, дорогой, не плачь». Я снова пытался сказать маме, что я совсем не плачу, что я просто не понимаю, что происходит, а из горла только и вырывался этот истошный крик. Я попытался сфокусировать зрение сквозь слезы и понял, что нахожусь в больничной палате. Перевел взгляд на свои руки.

Нет, нет!!! Только не это! Не может быть! Я НЕ ХОЧУ! Вы слышите? Я НЕ ХОЧУ! За что мне это? Я не готов, я... я не думал, что все так устроено... Я отказываюсь в это верить!!! Этого просто не может быть. Это страшный сон. Это просто несправедливо! Сделайте что-нибудь! Мама, сделай что-нибудь!

- Тише, милый, не плачь. Я твоя мама, вон там стоит твой папа. А тебя теперь зовут Н. Добро пожаловать! Какой он хорошенький, правда?

Крик новорожденных на самом деле является плачем.

Какая жестокая шутка.