3.
Понадобилась целая куча уговоров — в основном для мамы, — чтобы я перенеслась с пола гостиной на тот самый рекламный щит. Биб знала маму слишком хорошо. Выклянчить у нее согласие удалось четырьмя доводами:
— Я с нее глаз не спущу.
— Никто ее не узнает.
— Посыл — не «секси», а «волшебная сказка».
— Она сможет отложить деньги на путешествия.
Первые три предназначались для мамы с папой, четвертый — вообще-то для меня. Для моих родителей деньги, к сожалению, не стимул. В отличие от меня. Мне их вечно не хватает. А гонорар ожидался гигантский — это же глобальная кампания. (Со своими нынешними подопечными мне пришлось бы нянчиться до глубокой старости, чтобы заработать столько же, потому что платят бебиситтерам [Babysitter (англ.) — няня.] самое большее двенадцать долларов в час.)
Деньги на путешествия я начала откладывать давным-давно. Еще несколько лет назад я условилась с родителями, что на летних каникулах между школой и университетом поеду не в Байрон-Бей на неделю, а присматривать за квартирой Биб в Нью-Йорке (в Верхнем Вест-Сайде, всего в двух кварталах от супермаркета «Зейбарс», так что с голоду не помру), пока тетя гостит здесь, в Мельбурне. Но пока что я, работая приходящей няней, подрабатывая во время школьных каникул и откладывая все, что могу, сумела скопить около трехсот долларов, а их не хватит даже на дорогу в один конец.
Даже когда мама наконец согласилась, было ясно, что от затеи с рекламным щитом она не в восторге.
Когда я заявилась домой с крашеными волосами — кстати, выглядели они шикарно, — мама чуть не закатила истерику.
Биб перевела все в шутку, разговаривая с ней в стиле газетных заголовков:
— Новые исследования показали: краска для волос не приводит к химической нейтрализации политической грамотности. Феминистка выжила, несмотря на профессиональную коррекцию бровей. Макияж: он смывается!
— Все это в былые времена считалось тяжким преступлением, — в порядке разъяснения сообщила мне Биб. Как будто я не слышала все феминистские лозунги, какие только есть, как будто сама не выдавала их при необходимости и когда было не влом.
— И постскриптум, мама: в нашем классе я единственная никогда не красила волосы, — сказала я.
— Уже нет, — ответила она, вскинув брови.
В студии фотографа устроили большое предварительное совещание, на котором Биб «консультировалась» с арт-директором, тот «консультировался» с визажистом, а тот, в режиме ожидания, — с колористом. Послушать их, так мои волосы — проблема глобального значения. Но что бы они ни делали, сразу стало ясно, что такой прически я еще никогда в жизни не видела.
Речь шла о каком-то «послойном» окрашивании, «текстурном» окрашивании и «секционном» окрашивании. И самое удивительное: хоть выбрали штук десять разных цветов и красили пряди по отдельности, заворачивая в фольгу, волосы по-прежнему выглядели, как мои, только будто бы их отдельно подсветили целым набором гламурных прожекторов.
Но пока профессионалы занимались волосами, скучища была ужасная. На «пробные» прическу и макияж ушел целый день. Вообще-то я бы и в десять раз дольше вытерпела, лишь бы увидеть, как Шарлотта позеленеет от зависти, когда я вернусь домой.
— Ты сама на себя не похожа, — выдавила она из себя и утопала к себе дуться.
* * *
Делая вид, будто ничего особенного не произошло, я ушла наверх и заперлась в ванной. Прямо насмотреться на себя в зеркало не могла. Выглядела я потрясающе. Глаз не отвести. Впервые за свою коротенькую никчемную жизнь Шарлотта оказалась права: я действительно была не похожа сама на себя. Как будто мне на лицо налепили произведение искусства.
Моргая, я таращилась на собственное отражение в зеркале. И видела сначала себя, а уже через мгновение — красивую маску. Лет на пять старше меня. Будь я в страшном кино, получился бы идеальный момент для первого нервного срыва. Может, маска заговорила бы со мной. Как мое уже спятившее и повзрослевшее «я». Из будущего. Меня передернуло. Я сама себя накрутила. Собрав волосы в конский хвост, я открыла кран и пустила воду.
Съемки состоялись перед самым концом третьего семестра, а рекламу на щит повесили в последний день каникул, когда мы уже собирались уезжать из города на четвертый семестр в «Маунт Фэрвезер» — так называется лагерь для выездных программ частной средней школы Кроуторн.
«Сроки жесткие, как рыбья жопа», как выразилась Биб.
Ругается она, будто живет с диагнозом. Говорит, это оттого, что слишком много времени проводит в коллективе.
* * *
Как только рекламу повесили на щит, она разошлась по всему Фейсбуку. Холли запостила ее первой, еще даже клей высохнуть не успел. Один клик клавиши — и превращение старшеклассницы совершилось. Была пустым местом, а стала загадкой.
Как только новость облетела Фейсбук, Холли надавила на кое-какие кнопки, и я тут же получила приглашение на пати к Лоре Дженкинс. Об этой вечеринке Холли протрещала мне все уши еще пару недель назад. Она хорошо понимает: я предпочитаю знать, когда из меня делают социального изгоя. Я нажала «Принять» (а что такого? Все равно заняться больше нечем) и закрыла ноутбук, как раз когда ко мне заглянула мама, проверить, уложила ли я вещи, а я вроде как уже справилась.
— Сибби, что это? — Она уставилась на мой многофункциональный, кроваво-красный швейцарский армейский нож особо крупных размеров. — Ты берешь с собой оружие? — Мама нахмурилась, несомненно, напоминая себе: не забыть бы выяснить, нет ли в моем классе малолетних правонарушителей.
— Это по желанию. Но да, я теперь почти гангстер.
Она засмеялась.
— У меня такое чувство, будто я посылаю тебя назад в прошлое, в каменный век.
— А может, так оно и есть, — и я театрально расцеловала свой мобильник. — Прощай, мое сердце, моя жизнь!
— Девять недель без эсэмэсок! Да у тебя большие пальцы атрофируются.
— Зато будут рубить дрова.
— Кажется, принято говорить «колоть дрова».
— Ага, точно.
— Обещаешь писать письма как можно чаще?
— Это принудительно. Но я бы все равно писала. Все твердят, что лишь Письмо Домой не дает свихнуться в одиночном походе с ночевкой.
Мама с сомнением окинула взглядом мои сумки и кавардак вокруг них.
— Может, тебе помочь?
— Мне полагается целый семестр быть самостоятельной, или тебе вернут деньги, так что, думаю, справлюсь.
— Трусы не забыла?
— Мам!
Она рассмеялась, направляясь к двери.
— Шутка!
Я и вправду несколько раз забывала что-нибудь важное, собираясь в поездки. Ну и что, подумаешь! Все недостающее всегда можно найти прямо на месте. Но на всякий случай на этот раз я начала со списка.
Ко мне прибежал Леони — он всегда волнуется, когда видит, что мы укладываем вещи: обычно это означает, что скоро за ним приедет симпатичный парень из собачьей гостиницы. Я успокоила пса, почесала ему спину и почувствовала себя виноватой за то, что приласкала его наспех, в последнюю минуту. Слишком уж я привыкла принимать его как должное, то есть чаще всего просто не замечать.
Он покладисто завилял хвостом-обрубком. Собаки — прелесть, они вообще не знают, что значит обижаться. Двенадцать лет назад имя «Леони» мне казалось самым красивым, какое я только могла придумать. Как гибрид «Леи», имя моей подруги, и «пони». Мама спросила, знаю ли я, что это женское имя, а наш щенок — мальчик. Не желая уронить свое достоинство, я, четырехлетняя, сделала вид, что в курсе этого. И нисколько не сомневалась, что Леони все равно. А папа из мужской солидарности всегда звал его Лео.
Перед тем как завернуть мобильник в толстые носки и уложить с остальными вещами — удобства ради, не вспоминая о том, что подписала обязательство не привозить в лагерь мобильники, — я отправила Майклу эсэмэску: «Скайп»?»
Майкл — самый давний и странный из моих друзей. Мобильнику он предпочитает «Скайп» — говорит, что роль голоса в разговоре определяет до пятидесяти процентов коммуникации в целом. А еще он считает, что выйти в «Скайп» — все равно что выбраться в люди, а значит, необходимость по-настоящему выбираться в люди для него отпадает. К тому времени, как я дошла до стола, он уже был на месте.
— Еще не в себе после смены часовых поясов? — спросила я.
— Немного.
— Как там Рим?
— Древний.
— Что смотрел в самолете?
Я советую Майклу, что посмотреть из попсы во время долгих перелетов.
— «Огни ночной пятницы». Ты была права.
— Так вот, реклама уже на щите.
— Видел.
— Большая, да?
— Большая-пребольшая. Огроменная.
— Огроменная. Хорошо хоть ее снимут к тому времени, как мы вернемся.
— Зато им удалось поймать облик настоящей Сибиллы.
— Это все из-за рассеянного взгляда, потому что мне хотелось удрать.
— И очевидно, что все это удачно отражает мысль… — Он задумался, подыскивая подходящий посыл рекламы.
— Видимо, «я хорошо пахну».
— В самую точку. А ты еще будешь браться за такую работу?
— Меня взяли только из-за Биб. Можешь себе представить, чего я наслушалась — мама до сих пор в ужасе. И кстати, об ужасах: сегодня я иду на вечеринку к Лоре.
— Начинается жизнь звезды. А тебе не хочется?
— И да, и нет.
— Потому, что будет и хорошо, и нет?
— Типа того.
Он кивнул.
— Что читаешь?
Он виновато улыбнулся и показал «Уолдена» Генри Дэвида Торо. А кого еще ему читать, если не Торо, перед отъездом в глушь? Он же Майкл.
— Ну ты кремень, Майкл.
Он просиял.
— Сибилла, а ты — сила!
— Спрашивать тебя, что мне надеть, бесполезно, так что, наверное, я звоню, просто чтобы сказать, что нервничаю.
— Надеюсь, там будет скорее хорошо-плохо, чем плохо-хорошо. Вот тебе немного Торо, — он нашел нужную страницу в книге и прочитал мне: «Я ушел в лес потому, что хотел жить разумно, иметь дело лишь с важнейшими фактами жизни и попробовать чему-то от нее научиться, чтобы не оказалось перед смертью, что я вовсе не жил» [Пер. Е. Александровой.].
— Хм-м, значит, если заменить «лес» словом «вечеринка»… ну вот, сомнений и колебаний сразу стало меньше.
Он улыбнулся и отключился, и на экране осталась только я с прощально поднятой рукой и думой о самом насущном вопросе всей жизни: что надеть?
Я закончила укладывать вещи, и мне еще хватило времени примерить пять-шесть вариантов в стиле «очень кэжуал» для вечеринки. Если тебя пригласили в последнюю минуту, не стоит выглядеть так, будто наряжалась изо всех сил.
Вот там, на вечеринке, я и поцеловалась с Беном Капальди, самым популярным парнем в нашем классе, а я-то думала, он меня в упор не видит. Да ладно, о чем я вообще? Я же знаю, что меня на его карте мира никогда не было. Со мной его карта даже рядом не лежала.
А о картах я задумалась потому, что боялась заблудиться, ведь я же знаю, что у меня топографический кретинизм, а скоро я уеду туда, где нет никаких ориентиров, где для городской девчонки все выглядит одинаково — ни зданий, ни указателей, где без карты не обойтись никак… словом, куда-то в дикую глушь.