Пошли ко мне
Это случилось не по плану — как и всё между вами.
Вы гуляли, болтали, зашли за угол, там — дождь. Резкий, как будто из ведра. Томми только выругался, а ты, смеясь, схватила его за руку и потащила к себе:
— Быстрее, пока не промокли окончательно!
Он вбежал под крышу вслед за тобой, волосы уже начали прилипать к лбу. Дождь лупил как сумасшедший.
— У тебя дома кто-то есть? — спросил он, чуть отдышавшись.
— Нет, — сказала ты, всё ещё улыбаясь. — Только кот. Он не против гостей.
Когда ты открыла дверь и впустила его внутрь, он замешкался в прихожей.
— Можешь… разуться, если что, — сказала ты, чувствуя, как странно это звучит.
— Да я понял, — кивнул он, будто это была самая логичная вещь на свете.
Когда вы вошли в твою комнату, он остановился на пороге. Просто посмотрел.
На стены, где были фотографии, открытки, записи на листочках. На полки с книгами и какими-то безделушками. На твоё окно с занавесками, через которые пробивался тусклый свет улицы.
— У тебя тут… уютно, — сказал он с удивлением.
Ты села на кровать, скинула мокрую кофту и потянулась за пледом.
— Не садись мокрым. Сейчас дам что-нибудь тёплое.
Он присел на краешек кровати, всё ещё не веря, что в твоей комнате. Его взгляд зацепился за одну мягкую игрушку на полке.
— Это кто?
— Это не обсуждается, — сказала ты строго, но с улыбкой. — Если скажешь хоть слово — вылетишь.
Он поднял руки:
— Всё, молчу. Уважаю.
Ты принесла ему сухую футболку — какую-то старую, большую. Он переоделся прямо там, отвернувшись, бросая шуточные реплики про то, как он теперь будто в твоей банде.
А потом вы просто сидели на кровати — близко, под пледом, слыша, как дождь стучит по подоконнику. Он взял твою руку, аккуратно, будто она хрупкая.
— Спасибо, что пустила, — тихо сказал он. — Я думал, ты никогда не позовёшь.
Ты посмотрела на него с удивлением:
— Почему?
Он пожал плечами:
— Не знаю. Ты же такая… закрытая. Но я рад, что ты меня всё-таки открыла.
Ты только тихо ответила:
— Я не всех пускаю. Только тебя.
Дождь всё ещё шёл. Не такой ливень, как вначале — теперь он стучал по подоконнику размеренно, будто успокаивая.
Вы уже промокли, переоделись, сидели на твоей кровати, укутавшись в плед. На столе стоял горячий чай — ты сварила его просто так, без особого умения, но Томми сказал:
— Это лучше, чем всё, что я пил за неделю.
Ты усмехнулась, но в его голосе что-то было — будто он действительно чувствовал вкус, не просто говорил ради вежливости.
Он смотрел в окно. Вы не говорили какое-то время, и эта тишина не была неловкой. Она была редкой. Чистой. Так бывает только в местах, где безопасно.
— У тебя… тихо, — вдруг сказал он. — Странно.
Ты обернулась:
— В смысле?
Он пожал плечами, продолжая глядеть в окно:
— У меня дома никогда не бывает тихо. Даже если никто не орёт — всё равно… звенит в воздухе. Как будто крик на паузе. А тут… — он замолчал, — тут не давит.
Ты ничего не сказала. Просто почувствовала, как эта его фраза медленно опустилась где-то под рёбра. И осталась там.
Он снял цепочку с шеи и положил на тумбочку рядом. Просто так. Словно положил щит.
Потом прилёг, не спрашивая, можно ли. Смотрел на потолок.
— Я не знал, что можно просто лечь и… не думать. Не ждать, когда кто-то зайдёт и начнёт на тебя срываться.
Ты смотрела на него, и вдруг поняла:
Он не в гостях.
Он впервые дома. По-настоящему.
Ты даже пошла на кухню и принесла ему ещё чаю. Потом вернулась, села рядом и просто сказала:
— Ты можешь приходить… ну, когда хочешь.
Он посмотрел на тебя. Не улыбнулся, не пошутил, не вывернул в сарказм. Только кивнул. Медленно. Как будто это было самое важное обещание в мире.
После того вечера всё будто сдвинулось. Не резко, не ярко, а тихо — как поворот ключа в замке, когда открывается дверь, в которую давно не заходили.
Томми начал приходить. Не каждый день — иногда два раза в неделю, иногда через несколько. Иногда утром, когда знал, что ты дома одна, иногда вечером, когда родители только ушли или ещё не вернулись. Он почти никогда не писал заранее. Просто появлялся.
Ты уже не удивлялась. Как будто так и должно быть.
Один раз он пришёл в наушниках, промокший, с рюкзаком, весь мрачный — но не сказал ни слова. Ты просто молча протянула ему полотенце и пошла греть еду. Он поел, сел на пол у кровати, облокотился на её край и заснул прямо там, с включённой музыкой.
Ты не разбудила.
Он начал оставлять у тебя некоторые вещи. Сначала — зажигалку (которую ты нашла в книжной полке). Потом — футболку. Потом — старую кассету, которую случайно забыл. Но ты знала: это не случайности. Это якоря. Томми закреплял себя в пространстве, где ему впервые было спокойно.
Иногда он что-то читал рядом с тобой. Иногда просто сидел, и вы не говорили. Один раз ты включила музыку на виниле — старую, с потрескиванием, и он тихо сказал:
— С таким треском даже глупая песня звучит по-честному.
Однажды он взял твою руку и просто держал — не глядя. Ты смотрела на него и поняла, что именно здесь он не чувствует себя лишним.
Когда в другой день ты спросила:
— Ты чего не дома?
Он ответил не сразу. А потом только пожал плечами и сказал:
— Я и так дома.