Глава VIII
1986 год
Ноябрь
Где-то посереди ранней зимы, среди лёгкого инея и пронзительного воздуха, Сайфулла женился. Не было в этом событии страсти или порыва, не было романтики юности — была дань традиции, уважение к родителям и молчаливое согласие с тем, как устроен мир.
Жену ему выбрали мать с отцом. Звали её Хавва. Она была молчалива, невысока, со смуглой кожей и густыми каштановыми волосами, которые под платком едва проглядывали. Глаза у неё были карие, почти янтарные — серьёзные, как у человека, привыкшего быть незаметным, но наблюдать всё.
Сайфулла не возражал. Он не питал иллюзий. Сердце его давно стало чужбиной. Там, в глубине, по-прежнему догорали угли недосказанности — память о брате, о доме, о голосах, которые ушли в тишину. Он был нежен с Хаввой, но больше по воспитанию, чем от чувств. Ей не нужно было объяснять — она чувствовала, что её муж многое держит в себе, но никогда не скажет. И потому не спрашивала.
Пока родители радовались, Сайфулла всё чаще ловил себя на том, что взгляд его блуждает за горизонт. Там, за чередой гор, оставалась родина. А там — Али. Или то, что от него осталось.
Сайфулла много раз пытался самовольно уехать домой, но каждый раз получал ответ от отца:
«Сначала долг. А потом земля».
Он не спорил. Он рос в доме, где мужчина не перечит — он уходит в молчание и копит решение в себе.
С января он вступил на службу — армейская форма не давила на него, а словно прятала всё лишнее. Он служил честно, сдержанно, без бравады. И лишь после одиннадцати месяцев службы получил короткий отпуск. Не сказал ни жене, ни родителям, куда едет. Сказал просто:
— Нужно вернуться. На землю. И кое-что понять.
До этой поездки он нанимал людей, искал через знакомых, через тех, кто мог иметь связи в горах, в селах, на окраинах. Но все ответы были пусты. Ни одного точного следа о брате.
Теперь он решил искать сам.
Путь его лежал через несколько деревень. Дорога была замёрзшей, как сталь. Воздух — прозрачным, будто в нём не хватало жизни. Он ехал один, с армейским рюкзаком, термосом крепкого чая, фотографией Али, которую прятал в нагрудном кармане. Там же — маленькая игрушка его дочери, которую она вложила в рюкзак перед отъездом, молча, как будто знала, что отцу нужно тепло, которое не исчезает.
Сайфулла не знал, что найдёт. Он не знал, жив ли брат, счастлив ли, остался ли он прежним или стал другим человеком. Но он знал — должен увидеть своими глазами. Даже если увидит лишь могилу.
Он проезжал дома, спрашивал людей, показывал фото. Многие не узнавали, кто-то приглядывался. В одном ауле старая женщина сказала:
— У этих глаз есть тень. Глаза мужчины, который что-то пережил. В другой деревне такой был. Не говорил много. Ходил с дочкой, как с цветком. Может, он.
Сайфулла вздрогнул.
— С дочкой?
— Да. Маленькая такая, смуглая, на мать похожа. А он... будто бы камень, с которого сорвали мох. Суров, но свет в нём был. Где-то рядом с рекой они жили. Поищи там, сынок.
Он поблагодарил и поехал дальше.
И чем ближе он приближался к краям, где когда-то стоял дом их детства, тем громче становилось в груди биение. Это был не страх. Это была надежда.