Часть 3
— Ты в порядке? — Гарри тревожно смотрит на нее, и она заставляет себя улыбнуться.
— В полном.
Голос сиплый как спросонья: неудивительно, она молчала последние... А сколько времени прошло?
Гермиона оглядывается в ужасе, когда понимает, что понятия не имеет о том, какой сегодня день. Хорошо хоть, какое-то понятие о том, где она и почему, у нее сохранилось.
Потому что Малфой тоже обедает в Большом Зале.
Он сидит рядом с Паркинсон и улыбается, глядя на нее.
Гермиона моргает, когда до нее доходит смысл фразы, которую она прокрутила в голове.
Малфой улыбается.
Как ни в чем не бывало, спокойно и радостно — да, едва заметно, но она успела изучить его вдоль и поперек, она знает его.
И Малфой действительно улыбается. Не ей, а Паркинсон.
Гермиона с удивлением осознает, что ничего внутри нее не сломалось, не треснуло и не разбилось.
Просто что-то разошлось по швам, и теперь в груди странная дыра — Гермионе кажется, так должны чувствовать себя герои из маггловских боевиков, которых простреливают насквозь.
Она отворачивается и опять улыбается.
Чуть мстительно, потому что Малфой тоже наблюдает за ней.
***
Она как раз собирается уходить, когда в библиотеке появляется Малфой. Не глядя на нее, он идет к стеллажам, и Гермиона сердито опускает на пол сумку, в которую уже успела запихнуть свои вещи.
Помедлив пару секунд и искусав губу так, что она покрывается ранками, Гермиона решительно поднимается и быстро шагает в нужную секцию.
Малфой снимает с полки тяжелый фолиант, когда она негромко, но резко осведомляется:
— Что не так, Малфой?
Он возвращает книгу на место и неохотно поворачивается к ней. Во рту пересыхает, когда Гермиона понимает, что впервые за долгое время она так близко к Малфою — достаточно протянуть руку, чтобы дотронуться до него.
Она прячет ладони в карманах мантии.
— А что-то не так? — приподнимает он брови, и Гермионе очень хочется влепить ему пощечину.
Потому что с ней все не так, она разбита, опустошенна, вывернута наизнанку — и все из-за него. Она не собирается показывать ему, как ей плохо без него, вовсе нет.
Но это происходит само собой, глаза начинает подозрительно щипать, и она быстро опускает голову, чтобы он не видел.
Шумно выдохнув, Гермиона отвечает высоким, дрожащим голосом:
— А тебе так не кажется?
Малфой со свистом втягивает в легкие кислород.
«Найди, найди, найди» в ее голове превращается в навязчивое «прикоснись, прикоснись, прикоснись».
Ладони жжет.
А потом — обжигает щеку, по которой Малфой проводит пальцами. Он хватает Гермиону за подбородок, заставляя вскинуть голову, смотрит внимательно в лицо, и Гермиона замирает, едва заметно потянувшись ему навстречу, но остановившись на полпути. Неловко, стыдно, неправильно, и она краснеет, и закрывает от смущения глаза, и собирается вырваться, но так и стоит, пока Малфой не прислоняется лбом к ее лбу и не выдыхает тепло прямо в губы.
Его руки ложатся ей на плечи, пальцы больно стискивают, впиваясь в кожу, и Гермиона смаргивает слезы.
Если она двинется, то все закончится поцелуем.
Она не шевелится. Малфой — тоже.
Время, кажется, пропадает как явление, но, когда Малфой отпускает ее, так ничего и не сделав, Гермиона вдруг чувствует себя старой, очень, очень старой.
Все тело ломит, как будто она действительно пробежала весь тот марафон из своих снов.
***
Следующий вечер они проводят в неиспользуемом классе Истории, где пыли так много, что Гермиона чихает не переставая, а Малфой едва заметно улыбается, глядя на нее.
Кто-то накладывает швы на рану внутри Гермионы.
***
— Грейнджер.
Гермиона резко оборачивается и недоуменно смотрит на приближающуюся Паркинсон. Выключив воду, она вытирает руки об мантию и спрашивает:
— Что?
Панси молчит, внимательно разглядывая ее, а затем бросает короткое:
— Отвяжись.
— Я не... — начинает Гермиона и смущенно замолкает, когда понимает, что Паркинсон не о себе. — С какой это стати?
Она пытается не думать о том, что Малфой все рассказал Панси — потому что никак не может решить, хорошо это или нет.
С одной стороны, он придает их встречам какое-то значение, раз говорит о них.
С другой — он говорит о них Панси, и она не нравится Гермиона абсолютно.
— Потому что ему это не нужно, — хлестко замечает Паркинсон, усмехнувшись.
Ухмылка получается не злорадной, скорее вымученной.
— Он не домовик, чтобы создавать акции в его защиту, — продолжает она, и Гермиона опирается о края раковины позади. — Ему не надо ни твоей жалости, ни твоей помощи.
Панси ждет ответа, но Гермиона только молчит, и тогда она добавляет:
— У него есть мы, Грейнджер. Он не один. И никогда один не будет.
Гермиона неловко кивает, и Панси, пройдя мимо нее, выходит в коридор.
Вот теперь в Гермионе что-то ломается.
***
Вечером она не приходит в кабинет Трансфигурации, хотя видит, что Малфой там.