Другая жизнь - Different life

Мы сидели с Эдди и Брайсом в большом зале ожидания, где между множеством кресел и шумом толпы проскальзывали ароматы кофе и свежей выпечки из соседнего кафе. Я уже допила первый стакан, и теперь у меня в руках был второй — тёплый, горьковато-сладкий, будто маленький якорь в этом беспокойстве.

Громкоговоритель внезапно прервал привычный шум аэропорта:

— Внимание, объявляется посадка на рейс Лос-Анджелес — Париж. Пассажирам просьба пройти к выходу №15.

Я услышала этот голос и сердце забилось быстрее. Эддисон повернулась ко мне, ее глаза были наполнены лёгкой тревогой и надеждой одновременно.

— Ты идёшь? — спросила она мягко, вместе с Брайсом.

Я вздохнула, поднимаясь с кресла:

— Я догоню вас чуть позже, — ответила, стараясь звучать уверенно.

Они переглянулись, на их лицах мелькнула грусть, как будто предчувствие чего-то, что сложно выразить словами. Но никто не стал настаивать — просто кивнули и медленно пошли к выходу.

Я осталась одна. Вокруг текла жизнь — люди шли, разговаривали, суетились, но внутри меня всё словно застыло. Интуиция подсказывала: сейчас произойдёт что-то важное. Нужно просто ждать. Терпеть.

Я смотрела вдаль, пытаясь разглядеть среди спешащих фигур знакомое лицо. Каждый новый силуэт, проходящий мимо, заставлял сердце сжиматься от надежды и боли одновременно. Минуты тянулись бесконечно, становясь всё тяжелее и тяжелее.

Голос громкоговорителя звучал снова, на этот раз более настойчиво:

— Последний вызов на посадку в рейс до Парижа. Пассажиров просьба пройти к выходу.

Мой кофе в руках остыл и опустел. Я почувствовала, как опустошается не только чашка, но и сама я. Вокруг суетились люди, но я ощутила глубочайшее одиночество — будто весь мир ушёл прочь, и осталась только я, с этим безмолвным ожиданием.

«Пожалуйста... просто приди...»

Но вокруг была пустота. Нет ни одного знакомого силуэта. Я уже почти потеряла надежду.

И тогда, в конце зала, едва заметный в полутьме, появился силуэт. Высокий, широкоплечий. Он двигался медленно, будто борясь с усталостью или волнением. Свет ламп осветил его лицо — это был Джош. Его дыхание было тяжёлым, глаза — наполнены волнением.

Я не смогла сдержаться, вскочила с места и бросилась к нему, почти сбив с ног в порыве эмоций. Его сильные руки обняли меня, будто боясь отпустить.

— Я думала, ты не придёшь! — выдохнула я, чувствуя, как сердце бьётся словно безумное.

— А я думал, что ты уже улетела, — ответил он с лёгкой улыбкой, хотя голос дрожал.

Когда я наклонилась, чтобы поцеловать его, его губы встретили мои, открываясь в ответ. Я заметила, что он немного смущён, язык оставался в глубине, но даже этот робкий поцелуй был таким настоящим и мастерским, что казалось — время остановилось.

Вместе мы прошли к выходу на посадку. Когда я вошла в салон, Эддисон и Брайс стояли рядом, напряжённые, словно ожидали какой-то бурной реакции.

Но как только за мной зашёл Джош, их лица расслабились — они улыбнулись, словно облегчённо вздохнули.

Самолёт плавно оторвался от земли. Я сжала руку Джоша так крепко, что он даже подмигнул.

Весь полёт мы целовались, разговаривали и смеялись — словно создавая маленький мир, где существовали только мы двое.

Париж.

Первые пять дней прошли почти в бегах — съёмки, репетиции, переезды. Париж мелькал в окне автомобиля, как роскошный, но недоступный фон. Мы с Эддисон снимались в фильме — это был наш первый большой проект за границей, и мы были полны волнения. Джош и Брайс не отставали ни на шаг: они таскали оборудование, носили кофе, устраивали мини-концерты на площадке, лишь бы поднять нам настроение в перерывах между дублями. Иногда я ловила Джоша взглядом, когда он думал, что я не смотрю — в этих взглядах была тихая гордость и что-то очень трогательное, почти нежное.

На третий день он неожиданно оказался в кадре — режиссеру понадобились «двое прохожих, которые смотрят на витрину». Мы смеялись до слёз: Брайс пытался изобразить растерянного туриста, а Джош — важного француза с baguette под мышкой.

Когда съёмки закончились, ребята уехали. Остались только мы с Джошем — одни, в Париже, с тремя свободными днями, которые мы решили прожить по максимуму.

Мы гуляли без карты, без маршрута, не заглядывая в путеводители. Просто шли туда, куда вело сердце. Завтракали круассанами в маленьких булочных, обедали в парках, ужинали в скромных ресторанчиках, где официанты не говорили по-английски, а Джош пытался объясниться жестами. Мы смеялись до слёз, когда ему случайно принесли улиток. Он ел их с лицом мученика, утверждая, что «не может обидеть местную кухню».

На седьмой день, накануне отлёта, мы проснулись в пять утра. Париж ещё спал. Было ощущение, что весь город принадлежит только нам. Мы вышли из отеля, взяв только по чашке кофе, и отправились пешком к Эйфелевой башне. Город казался волшебным: бледный рассвет медленно окрашивал небо, улицы были пустынны, только редкие силуэты двигались вдалеке, похожие на призраков.

Когда мы подошли к башне, Джош внезапно остановился. Я пошла дальше, но, почувствовав его отсутствие, обернулась.

Он стоял, всматриваясь вверх.

— Я видел её тысячу раз на фото. И ты, наверное, тоже, — сказал он.

— Конечно. Это же Париж.

— Но тебе не хотелось когда-нибудь просто лечь под неё и посмотреть вверх? Прямо вот так? — Он посмотрел на меня, и в его глазах была какая-то детская искренность.

Я засмеялась.
— Нет. Но теперь хочу.

Он лёг на спину, скрестив руки за головой. Я молча легла рядом, подложив руки под затылок. Башня возвышалась над нами, словно решётка из стали и света, хрупкая и мощная одновременно.

— Похоже на клетку, — прошептала я. — Красивую.

— Да. Клетку, в которую мы сами хотим попасть.

Джош обернулся ко мне. Его лицо было совсем близко. Он долго смотрел, не отводя взгляда, потом тихо сказал:

— Я понял, что люблю тебя, когда Брайс сказал, что ты в больнице. У меня будто что-то оборвалось.

Я моргнула.
— А я не знаю, когда это случилось. Всё произошло стремительно.

Он наклонился, поцеловал меня, медленно, будто боясь спугнуть момент. Я чувствовала вкус его губ, ощущала тепло дыхания, и казалось, что весь Париж исчез, остались только мы двое.

Когда он отстранился, в его глазах была решимость.

— Запомни это, хорошо?

— Что именно? — спросила я тихо.

— Что я люблю тебя. До глубины души. Так сильно, что иногда страшно. И если однажды что-то случится, если вдруг всё изменится — помни: ты была моей реальностью, моим светом, моим Парижем.

Я положила ладонь на его щеку.

— Я тоже люблю тебя, Джош.

И в этот момент Эйфелева башня, словно почувствовав всю глубину нашей любви, осветилась первым солнечным лучом.

Возвращение. Лос-Анджелес.

Мы вернулись поздно вечером. Самолёт сел плавно, но я почувствовала, как внутренне встрепенулась, будто с первым касанием колёс о взлётную полосу всё волшебное закончилось — и началась реальность.

Джош взял мою руку, когда мы шли по терминалу. Он, как всегда, нес мой рюкзак, а я тянула чемодан. Молчание между нами было тёплым, почти домашним. Мы не говорили, потому что и так всё чувствовали — в движениях, в взглядах, в этом тихом, послепарижском дыхании.

На выходе из аэропорта нас уже ждали Эддисон и Брайс.

— Ну что, влюблённые? — протянула Эдди, сдвинув очки на лоб и хитро улыбаясь. — Париж вас не испортил?

— Париж нас... переплавил, — ответила я, и Джош кивнул.

На следующий день после возвращения мы снова погрузились в работу. Лос-Анджелес не ждал — он требовал: кастинги, съёмки, встречи, звонки. Поначалу было трудно вернуться в этот бешеный ритм. Я ловила себя на том, что всё чаще в мыслях возвращаюсь к тем утренним парижским улицам, к кофе в маленькой лавке, к Джошу под Эйфелевой башней.

Прошло всего пару дней после возвращения, как я заметила, что Джош стал каким-то другим. Он постепенно отдалялся — меньше шутил, реже обнимал меня и почти перестал целовать. Мы стали видеть друг друга всё реже. Его сообщения стали короткими и редкими, обычно с сухими фразами: «Со мной всё нормально» или «Много работы».

Его единственной отговоркой было: «У меня проблемы на работе» и «Слишком много дел». Но я чувствовала, что дело не только в этом. Раньше он всегда находил время, чтобы встретиться со мной хоть на пять минут, даже если день был полностью забит делами. Теперь же что-то изменилось, и я не могла понять, что именно.

Брайс уже арендовал заведение, где собирался открыть свой ночной клуб. Мы с Эдди решили поехать туда.

– Я просто не понимаю поведения Джоша, – начала я, оглядываясь на подругу. – Зачем он так закрывается? Может, у него появилась кто-то ещё, и он просто не знает, как расстаться со мной, чтобы не ранить? Но он ведь не такой человек...

– Вот именно, он не такой, – ответила Эдди твердо. – Он уже был в такой ситуации и знает, как это больно. Думаешь, он поступит так же, как с ним? Нет, – она покачала головой, – Тут точно не другая девушка.

– Значит, он просто разлюбил меня, – вздохнула я.

– Нет, он тебя очень любит, – уверенно сказала Эдди. – Если расстанется, то по другой причине.

– А по какой?

Эдди задумалась на мгновение.

– Не знаю точно, – призналась она, – но если он решит уйти, то у него будет веская причина. В этом я уверена.

Так мы и доехали до клуба, погружённые в свои мысли.

У входа нас уже ждал Брайс — радостный и весёлый, он много шутил, обнимал и целовал Эдди. Впервые за долгое время он был по-настоящему счастлив. И, казалось, любил её так же сильно, как она его. Эдди, в свою очередь, стала спокойнее и умиротворённее. Я искренне желала им счастья.

Только когда мы подошли ближе, я заметила вывеску над – Что? – брови Эдди удивлённо поползли вверх. – Ты назвал клуб в нашу честь?

– Ну да, – усмехнулся Брайс. – Breddison — Брайс плюс Эддисон. Я знал, что ты оценишь.

– Это... это так мило, – Эдди захлопала в ладоши и крепко поцеловала Брайса.

Мы зашли внутрь. Просторный зал был почти готов: две барные стойки — одна на первом этаже, вторая на балконе. Много столиков, уютные длинные диваны, мягкий тёплый свет. Брайс, как всегда, всё продумал до мелочей.

Я всё ещё не понимала, чем именно мы должны были помочь.

– Брайс, а какая помощь от нас вообще требовалась? – спросила я, озираясь. – Эдди может сделать рекламу в Инстаграме. А я? Что мне делать?

– Просто быть рядом, – с улыбкой сказал он, всё ещё держа Эдди за талию. – Это единственное, что мне было нужно. Спасибо вам.

И в этот момент у меня что-то сжалось внутри. Глаза начали предательски блестеть. Не знаю, почему именно тогда. Может, потому что я слишком долго притворялась, что всё хорошо с Джошем. Что ничего не происходит. А теперь, в этой лёгкой и тёплой атмосфере, всё то, что я копила в себе — начало прорываться наружу.

Вечером начали подтягиваться наши ребята. Клуб в ту ночь принадлежал только нам. Были Мэдс, Тэйлер, Моника, Ноен, Чарли с Чейзом, Брайс, Эддисон и я. Позже пришли Авани с Энтони. Открытие было назначено ровно на полночь.

– Название клуба просто пушка! – восторженно сказала Моника, разглядывая вывеску.

Музыка, свет, коктейли — всё было идеально. Люди смеялись, танцевали, обсуждали безумные идеи. Казалось, что даже стены клуба пропитались этим ощущением свободы. Мы были счастливы... почти все.

Джош так и не появился. А я всё ждала. Выпивала, смотрела на вход, старалась не показывать, как надеюсь, что он придёт.

Под утро Брайс отвёз нас домой. Эдди уснула прямо на диване. Я зашла в её комнату, нашла её любимое голубое одеяло, накрыла ею и тихо ушла к себе. Едва голова коснулась подушки — я мгновенно отключилась.

Утром, когда мы проснулись, Эдди потянулась и сказала:

– Может, мороженое?

– Нет, – качаю головой.

– Вафли с малиной?

Молчу.

– Знаю! Всё вместе! Мороженое, вафли и малина?!

Я снова молча качаю головой.

Эдди вздыхает. Похоже, она начинает что-то подозревать.

– Давай глянем Дневники вампира. На каком сезоне мы остановились? – её красивые карие глаза смотрят на меня с мольбой, и я не могу отказать.

– Так уж и быть. На пятом.

Мы включаем сериал, и уже через пятнадцать минут курьер приносит два ведёрка малинового мороженого с вафлями.

– Кто тебе больше всех нравится из героев? – спрашивает Эдди, устроившись рядом.

– Лекси. Обожаю её. И, кажется, я поняла почему.

– Почему же?

– Она похожа на тебя.

– Ты льстишь мне, – смеётся Эдди.

– Я серьёзно. Она такая же — целеустремлённая, обожает приключения, умеет отрываться на полную катушку. Добрая, немного бунтарка и совсем чуточку стерва. Но в серьёзных ситуациях никогда не теряет голову. И ещё у неё особый дар убеждения — ей почти невозможно отказать. Прямо как тебе, Эддисон.

Эдди молча слушает, внимательно наблюдая за мной, пока я не договариваю.

– Да, ты права... я действительно такая, – с лёгкой улыбкой отвечает она. Мы смеёмся. Она обнимает меня, крепко, по-настоящему, и я продолжаю:

– А я, наверное, как Елена. Вечно ищу приключения на свою задницу.

– Нет, ты как Бонни. Добрая и преданная. Умеешь поддержать в трудную минуту, умеешь «слушать» и «слышать». Ты всегда ищешь свет даже в самой тьме, и...

Она не успевает договорить — мой телефон завибрировал.

Я просовываю руку под подушку, достаю его, и в голове лишь одна мысль: только бы не Джош. Я боюсь услышать его голос... но одновременно безумно хочу, чтобы это был он.

Тишина. Всё внутри сжимается, сердце колотится, будто вот-вот вырвется наружу.

Эдди обнимает меня крепче:

– Ты чего, подруга?

– Это Джош... А вдруг он хочет расстаться со мной?

– Тебе всё равно придётся поговорить с ним. Рано или поздно.

Я не отвечаю. Просто нажимаю «Принять».

– Привет, Джош.

– Привет. Я через десять минут буду у тебя, спустишься?

– Да.

Я выхожу на улицу. Проходит пятнадцать минут, а его всё нет. Я набираю его номер — гудки...

Вдруг за спиной слышу шаги. Кто-то касается моих волос.

Я замираю. Думаю, это Джош. Сердце бьётся всё сильнее. Разворачиваюсь — и тут передо мной незнакомец в чёрном капюшоне.

Он медленно отводит руку, которую только что провёл по моим волосам. На его лице — огромная татуировка черепа, уродливо растянувшаяся, будто усмешка смерти. Жуткая, ледяная улыбка скользит по его губам.

Пару секунд он просто стоит, словно наслаждаясь моей растерянностью. Его рука остаётся подозрительно близко к телу, словно он что-то прячет в рукаве куртки. Я машинально отступаю на шаг назад, но не замечаю ничего странного — просто страх и мрачная внешность.

Я просто стою, а он разворачивается и спокойно уходит прочь, будто ничего не было.

Что это было?.. Кто он?.. Почему тронул меня?..

Мурашки бегут по коже. Я судорожно втягиваю воздух и спешу вернуться внутрь, решив, что лучше дождаться Джоша в холле.

Проходит час. Он так и не приходит. Я возвращаюсь в квартиру.

Джош пропадает на неделю. Ни звонков, ни сообщений. Его нет дома. Я уже думаю обращаться в полицию. Но Брайс уверяет, что с ним всё в порядке.

И вот, спустя семь дней — звонок.

Телефон в кармане оживает, и сердце делает сальто. Я беру трубку.

– Я внизу. Спустись, пожалуйста, – говорит Джош. Голос другой. Не тот, к которому я привыкла. Холодный. Отстранённый.

Пожалуйста... только не это. Не говори то, что я боюсь услышать. Моя душа принадлежит тебе. Моё сердце. Вся я.

Я спускаюсь. Прохожу через лобби, выхожу на улицу. Он стоит у стоянки, спиной ко мне.

– Я так соскучилась, – шепчу, подойдя и обнимая его сзади.

Он разворачивается. Я тянусь за поцелуем — но он отступает на два шага назад. Возводит между нами невидимую стену.

Я сразу всё понимаю. Он больше не со мной.

– Ты не можешь так поступить, – голос дрожит.

– Не могу? Я именно сейчас так и поступаю.

– Но почему? Что я сделала не так?

– Эйда... ты мне просто не пара. Всё. Конечно, я всегда буду любить тебя... по-дружески.

Он отводит взгляд.

– Это ложь. Я не верю.

Молчание.

Слова медленно разъедают меня изнутри. Как кислота.

– Прости, что позволил всему зайти так далеко, – на его лице на миг мелькает боль. Или мне показалось.

– Пожалуйста, не делай этого...

Он смотрит на меня, и я уже знаю — всё. Он решил.

Я в панике ищу хоть какую-то надежду, хоть намёк, что он передумает.

– Не вздумай творить глупости, слышишь?

Он будто почувствовал моё состояние. На секунду взгляд смягчается, но тут же снова становится каменным.

– Пообещай мне.

Слёзы бегут по щекам. Я еле слышно выдыхаю:

– Хорошо.

– Я тоже кое-что обещаю. Меня не будет рядом в ближайшее время. Чтобы тебе было проще свыкнуться. Я бы исчез навсегда, но... мы в одном городе. Слишком много общих людей.

– Думаешь, я этого хочу?..

– Нет. Прости, Эйда. – спокойно говорит он. И разворачивается.

– Подожди!..

Я бросаюсь к нему, но он перехватывает мои запястья и мягко, но твёрдо отводит руки. Не даёт обнять. Наклоняется, целует меня в лоб — быстро, почти машинально. Я зажмуриваюсь.

Когда открываю глаза — его уже нет. Только звук машины, уезжающей прочь.

Я рвусь за ним.

Ноги подкашиваются. Я падаю на колени.

Сквозь слёзы вижу его машину, исчезающую вдалеке.

Тело болит. Но ничто не может сравниться с той болью, что внутри.

Он разрушил меня. Всего лишь словами.