глава 30.
Вернувшись к столику на веранде, Виолетта отпускает меня и подвигает стул. Кожа горит от ее прикосновения, тру пальцами запястье, а она берет другой стул и ставит ее прямо напротив меня. Когда она садится, то оказывается так близко, что наши колени почти соприкасаются.
— Так о чем ты хотела поговорить? — спрашиваю я самым суровым тоном, на который способна.
Виолетта делает глубокий вдох, опять стягивает шапочку и кладет на стол. Она смотрит мне в глаза, а я слежу за ее пальцами, приглаживающими волосы.
— Прости меня, — говорит она с усилием, заставляя меня отвести взгляд, сосредоточившись на стволе дерева во дворе. Она наклоняется ближе. — Ты меня слышишь?
— Да, слышу.
Я смотрю на нее. Она еще больше псих, чем я думала, если считает, что может просто попросить прощения — и я забуду тот кошмар, который терплю от нее почти ежедневно.
— С тобой чертовски трудно разговаривать, — говорит она, садясь.
Бутылка, которую я выбросила во двор, снова в ее руках, она отпивает из нее глоток. Когда она остановится?
— Со мной трудно? Да ладно, Виолетта! А чего ты еще ожидала? Ты жестока со мной, слишком жестока, — говорю я, закусывая губу.
Я не буду снова перед ней реветь. Влад ни разу не доводил меня до слез, за все годы знакомства мы несколько раз ссорились, но я ни разу так не расстраивалась, чтобы плакать.
Она понижает голос, ее почти не слышно.
— Я не хотела.
— Нет, ты хотела, и ты это знаешь. Ты делаешь это намеренно. Меня еще никто так не унижал за всю мою жизнь.
Я еще сильнее кусаю губы. В горле стоит комок. Но если я заплачу, она победила. Именно этого она и добивается.
— Тогда почему ты со мной сейчас? Почему бы тебе просто не перестать обращать на меня внимание?
— Если бы я… Я не знаю. Поверь, что с завтрашнего дня я так и сделаю. Я собираюсь бросить курс литературы, продолжу его в следующем семестре.
Я вовсе не собиралась так делать, но, кажется, это именно то, что требуется.
— Нет, пожалуйста, не надо.
— Разве тебе не все равно? Тебе же не нравится, что рядом с тобой такое жалкое существо, как я?
Я закипаю. Если б знать слова, которые доставят ей те же страдания, что она постоянно доставляет мне, я бы их произнесла.
— Я хотела сказать… я тоже жалкая.
Я смотрю на нее в упор.
— Ну, с этим спорить не буду.
Она снова делает глоток, но когда я тянусь к бутылке, отклоняет руку назад.
— Только тебе можно напиваться? — спрашиваю я, и она криво улыбается. Хардин протягивает мне бутылку.
— Я думала, ты снова бросила.
Я не должна этого делать, но подношу бутылку к губам. Ликер теплый, на вкус как лакричная настойка. Я кашляю, и Виолетта посмеивается.
— Ты часто выпиваешь? Раньше ты говорила, что никогда, — говорю я.
Мне нужно снова рассердиться на нее за то, что она наговорила.
— Прошлый раз — примерно полгода назад. — Она опускает взгляд, словно ей стыдно.
— Ну, тебе вообще не надо пить. Ты становишься еще хуже, чем обычно.
Она с серьезным видом смотрит на землю.
— Ты считаешь меня плохим человеком?
Да что с ней, как же она пьяна, если считает себя хорошой?
— Да.
— Я не плохая. Хотя, может быть. Я хочу, чтобы ты… — начинает она, затем выпрямляется и откидывается на спинку стула.
— Ты хочешь, чтобы я что?
Мне нужно знать, что она хочет сказать. Я отдаю ей бутылку, но она ставит ее на стол. Я не хочу пить; мне и так плохо от того, что я нахожусь рядом с Виолеттой.
— Ничего, — отвечает она полулежа.
Почему я еще здесь? Меня ждет Влад, а я трачу время на Виолетту.
— Мне пора. — Я встаю и направляюсь к двери.
— Не уходи, — говорит она тихо.
От такой мольбы ноги останавливаются сами собой. Я оборачиваюсь; Виолетта стоит меньше чем в полуметре от меня.
— Почему? Остались еще оскорбления, которые ты не успела мне сказать лично? — кричу я и отворачиваюсь.
Она хватает мою руку и рывком поворачивает обратно.
— Не отворачивайся от меня! — кричит она еще громче.
— Мне давно уже надо было от тебя отвернуться! — отвечаю я, толкая ее в грудь. — Я не знаю, почему я еще здесь! Я приехала в такую даль, потому что мне позвонил Вилен! Я оставила своего парня, который, как ты сама сказала, единственный достойный быть со мной, и приехала сюда из-за тебя! Знаешь что? Ты права,Виолетта, я жалкая. Потому что прибежала сюда, потому что пытаюсь…
Она затыкает мне рот поцелуем. Я упираюсь Виолетте в грудь, но она не двигается. Все во мне желает ответить на этот поцелуй, но я себя останавливаю. Чувствую ее язык, которым она пытается проникнуть между моими губами, и руки, которыми она стиснула меня еще крепче, несмотря на все попытки ее оттолкнуть. Бесполезно, она сильнее меня.
— Поцелуй меня, Оливия, — говорит она мне прямо в губы.
Я качаю головой, и она рычит от отчаяния.
— Пожалуйста, поцелуй меня. Ты мне нужна.
И на меня действует. Этот грубый, пьяный, ужасный человек просто сказала, что нуждается во мне — и это звучит так сладко! Виолетта — как наркотик; каждый раз, когда я получаю маленький кусок, мне нужно все больше и больше. Она поглощает все мои мысли, заполняет мечты.
Ее губы снова сливаются с моими, но я уже не сопротивляюсь. Не могу. Я знаю, что это ничего не решит, меня засасывает все глубже, но это сейчас неважно. Важны только эти ее слова: ты мне нужна.
Может быть, я так же отчаянно нужна Виолетте, как она мне? Сомневаюсь, но сейчас мне хочется верить, что это так. Она кладет ладонь мне на щеку и проводит языком по моей нижней губе. Я вздрагиваю, и она улыбается. Я слышу шорох и отскакиваю в сторону. Виолетта прерывает поцелуй, но объятия ее все так же крепки, наши тела тесно прижаты друг к другу. Я оглядываюсь на заднюю дверь и молюсь, чтобы Вилен не увидел, как я себя веду. Но, слава богу, его нет.
— Виолетта, мне и вправду пора. Мы не можем это продолжать, это плохо для нас обоих, — говорю я, глядя в землю.
— Можем, — говорит она, задирает мне подбородок вверх, заставляя смотреть прямо ей в глаза.
— Нет, не можем. Ты меня ненавидишь, и я не хочу больше быть грушей для битья. Ты морочишь мне голову. То ты говоришь, что не можешь без меня, то сразу после самого интимного момента в моей жизни унижаешь. — Она пытается меня прервать, но я закрываю ей губы пальцами и продолжаю: — Минуту назад ты целовала меня и говорил, что я тебе нужна. Я перестаю быть собой, когда мы вместе, и слышать потом все эти ужасные вещи, что ты говоришь, просто невыносимо.