Глава 7: Семейные осколки
Жуао давно восхищался Анитой. Ещё с тех пор, как она впервые вошла в его жизнь, словно солнечный луч пронзил тёмный уголок его сердца. Красота её была не поверхностной; она излучала внутреннюю доброту. Анита была не просто красивой — она была доброй, милой и заботливой. Без лишних слов она делала всё для семьи Гавир, и в этих её поступках Жуао видел нечто большее, чем просто обязательство. Он ощущал свет, который она вносила в их дом, тепло, которым одаривала каждого члена семьи. Эта светлая доброта, исходившая от неё, озаряла всё вокруг.
Феликс завидовал Гави. Завидовал его счастью и тому, что именно он, Пабло, наслаждается этой красотой, заботой и спокойствием, которые исходили от Аниты. Завидовал, словно безжалостный ветер, раскачивающий его душу. Когда зашептались слухи о разводе Аниты и Пабло, и всех пронзило известие о его интервью, Жуао, словно разбуженный страшный зверь, закипел. В его разуме выстраивался чёткий план. В каждом поступке и решении Феликса было нечто от бесстрашного путешественника, который обнаружил сокровище и медленно, но уверенно движется к нему. Он всё тщательно рассчитал: нужный отель, билеты в Барселону. И вот он здесь. Его губы находились в миллиметрах от её губ, трепетали от смеси нетерпения и нерешительности. Жуао не хотел почувствовать её отстранённость. Не хотел.
Однако Анита, прикусив губу, прошептала:
— Жуао, наверное, нам не стоит… — её голос был тихим, полным сомнения и лёгкого страха.
Его сердце болезненно сжалось. Он видел этот страх в её глазах и читал его между строк. Это был страх не перед ним, а перед тем, что могло бы произойти, если она не остановилась бы.
— Анита, — прошептал он, придвигаясь ближе; его дыхание опаляло её щеку. — Я давно хотел тебе это сказать… Я знаю, что сейчас неподходящее время и что ты проходишь через трудный период… Но я просто не могу больше молчать. Я хочу быть с тобой. Я хочу защитить тебя, быть рядом, поддерживать тебя…
Её глаза расширились. Он видел в них удивление, замешательство и… может быть, едва уловимую надежду? Девушку тронуло его искренность, но она твёрдо ответила:
— Жуао, — она отстранилась немного, сохранив их зрительный контакт. — Это очень мило с твоей стороны… Я… я очень тронута. Но… между нами ничего не может быть.
В его груди похолодело. Он предвидел этот ответ, но услышать его было всё равно болезненно.
— Я всё ещё люблю Пабло, Жуао, — продолжила она, и в её голосе звучала грусть. — Несмотря на всё то, что произошло, несмотря на всю боль, я всё ещё люблю его. И сейчас я не готова к новым отношениям. Мне нужно время, чтобы разобраться в себе и залечить свои раны… Я ценю твою дружбу, очень ценю. Но я не могу ответить тебе взаимностью.
Феликс с грустью поджал губы.
— Я понимаю, Анита, — сказал он, стараясь сохранить спокойный тон. — Я не буду давить на тебя. Я всегда буду рядом как друг. Если тебе понадобится моя помощь или поддержка… просто скажи.
В голове мужчины метались сумбурные мысли: Чёрт! Чёрт! Чёрт! Да как так?! Всё было так идеально! Я всё рассчитал! Она должна была ответить мне взаимностью! Но снаружи он оставался спокойным и собранным. Он должен был сдержать своё обещание. Он должен был быть рядом с ней как друг, даже если это было самым болезненным решением в его жизни.
Он ещё раз посмотрел в её глаза, полные грусти и благодарности. Он знал, что им будет нелегко. Но он был готов пройти этот путь ради неё. Ради её счастья. Даже если это счастье будет не с ним.
***
Анита шла по улице, направляясь к футбольной академии, где тренировался Матео. Солнце ярко светило, но на душе у нее было сумрачно.
— Стоять! — раздался резкий, властный голос, словно выстрел, заставивший её замереть на месте. Она не обернулась, но точно знала, кому он принадлежит.
Пабло.
Она ощущала его присутствие за спиной. Медленно развернувшись, Анита увидела его: Гави стоял позади неё, сложив руки на груди. Его взгляд был холодным и жестким, как сталь.
— И куда это ты собиралась? — спросил он, в его голосе сквозило неприкрытое раздражение.
Анита сжала кулаки, стараясь сохранить спокойствие. Она не позволит ему запугать себя.
— А ты не догадаешься? — фыркнула она, стараясь придать голосу уверенность, которой совершенно не чувствовала.
Пабло сделал несколько шагов вперед, сокращая расстояние между ними. Его тень пала на лицо Аниты, словно накрывая её пеленой страха.
— Не знаю, вдруг ты закрутила с каким-нибудь тренером?
— Хватит делать из меня шлюху! — прошипела брюнетка.
— Я вроде предупреждал, что тебе стоит держаться подальше от моего сына, — произнес он, в его словах чувствовалась скрытая угроза.
Анита презрительно скривилась.
— Он не только твой сын, Пабло, — ответила она, глядя ему прямо в глаза. — Он и мой сын тоже. Я имею право видеть его, общаться с ним и поддерживать его.
Пабло усмехнулся.
— Ты лишишься этого права, если продолжишь в том же духе, — прорычал он. — Я сделаю всё, чтобы ты больше никогда не увидела Матео.
— Ты уже это говорил, — хмыкнула Анита.
— Неужели? — Пабло придвинулся ещё ближе, нависая над ней, словно скала. — Я знаю, что ты видишься с Жуао. И я знаю, что ты водишь меня за нос. Ты думаешь, я позволю ему воспитывать моего сына? Ты ошибаешься.
— Между мной и Жуао ничего нет! — запальчиво воскликнула Анита. — Ты болен!
— Не играй со мной, Анита. Я всё вижу. И если ты не прекратишь…
— Что ты сделаешь, Пабло? — перебила его Анита, в её голосе звучал вызов. — Будешь продолжать меня запугивать? Будешь продолжать лишать меня права видеть собственного ребенка? Ты видишь, как ему плохо? Он выглядит так, словно я умерла!
Его присутствие, такое близкое и давящее, заставляло её задыхаться. Он продолжал говорить, изливая на неё яд своей ревности и ненависти:
— Ты жалеешь себя? Зря. Ты сама во всем виновата. Ты его бросила. Ты предала нашу семью. Ты бросила меня…
В этот момент взгляд Аниты начал метаться туда-сюда. Она чувствовала себя загнанной в угол, как зверь в клетке.
— Пабло… — прошептала она, пытаясь привлечь его внимание.
Но он, ослепленный гневом, продолжал свой монолог:
— Ты думаешь, я идиот? Я всё чувствую, Анита!
— Пабло! — шикнула она, стараясь говорить как можно тише, не сводя взгляда с его лица. — Сзади нас… твои фанаты.
Мужчина замер. И действительно, не оборачиваясь, они могли отчетливо услышать радостные крики, доносящиеся откуда-то неподалеку:
— Гави! Гави! Мы любим тебя!
Анита выдохнула. Ему нельзя было позволять устраивать сцену на людях. Он слишком дорожил своей репутацией.
В голове Пабло промелькнули две мысли. Первая — сделать вид, что ничего не происходит, просто уйти, но тогда СМИ наверняка разнюхают все и поймут, что он не просто так нависает над своей бывшей. Камеры телефонов уже снимали. Он чувствовал это. Любой неверный шаг — и завтра вся Барселона будет обсуждать его семейные драмы. Вторая мысль… О да, второй вариант был намного лучше. Более хитрый, более эффектный и, что самое главное, позволял ему сохранить лицо.
Он отстранился на мгновение, и в его глазах мелькнула холодная решимость. Затем он медленно, почти нежно, взял ее лицо в свои ладони. Анита замерла, не понимая, что происходит. Она ожидала криков, угроз, но никак не этого…
И внезапно, без предупреждения, Пабло жадно вцепился в ее губы. Поцелуй был напористым и грубым, в нем не было ни капли нежности или любви. Это был поцелуй собственника, поцелуй завоевателя, призванный доказать всем, кто здесь главный.
Анита попыталась вырваться, но он держал ее крепко, не давая ни единого шанса. Она чувствовала, как его зубы царапают ее губы, как его дыхание обжигает ее кожу. Она была в ловушке, в плену его поцелуя, а вокруг раздавались крики его поклонников:
— Гави! Вы снова вместе?
— О нет! Только не она!
— Вы такая милая пара!
— Гави, можно фото?
В этот момент Анита почувствовала, как что-то сломалось внутри неё. Унижение, беспомощность и бессильная ярость смешались в один комок, сжигающий её изнутри. Она осознала, что стала всего лишь пешкой в его жестокой игре, инструментом для достижения его эгоистичных целей. И она ненавидела его за это. Ненавидела за то, что он так легко манипулирует ею, использует её в своих корыстных интересах и лишает права на собственную жизнь.
Пабло отпустил её губы и, словно ничего не произошло, крепко взял её за руку. С нарочитой нежностью, достойной лучшего актёра, он повёл Аниту подальше от ликующей толпы поклонников. Ему нужно было увести её с глаз долой, прежде чем она сможет сказать или сделать что-нибудь, что выдаст его истинные намерения.
Анита послушно шла рядом с ним, словно марионетка. В голове царил хаос, а сердце бешено колотилось в груди. Она прикрывала лицо рукавом толстовки, стараясь скрыть от посторонних глаз свою боль и унижение. Ей было стыдно. Стыдно за себя, за него, за эту позорную сцену, разыгравшуюся на глазах у целой толпы. Стыдно за то, что она позволила ему так с собой обращаться.
По щекам текли не только слёзы. Слёзы отчаяния смешивались со слезами гнева и обиды, осознанием полной беспомощности перед этим человеком. Она чувствовала себя растоптанной и униженной, лишённой воли и права голоса. Она больше не узнавала себя в этом жалком существе, идущем на поводу у своего мучителя. Но хуже всего ей было от того, что она так и не смогла увидеть Матео.
***
За обеденным столом царила гнетущая тишина, нарушаемая лишь тихим постукиванием вилки о керамику. Пабло сидел напротив Матео, и взгляд его притягивался к тарелке сына, где остывающая паста лежала нетронутой горкой. Матео сгорбился, а вилка в его руке двигалась бездумно, перетаскивая макароны с места на место, словно он пытался разложить их по какой-то невидимой карте, но ни один кусочек так и не нашёл пути ко рту.
Пабло почувствовал укол беспокойства. Он нахмурился, стараясь прочитать что-то в опущенном лице сына.
— Матео, — позвал он мягко. — Почему ты не ешь?
Мальчик вздрогнул, словно его вырвали из глубокой задумчивости, и пожал плечами, не поднимая глаз.
— Нет аппетита, — едва слышно прошептал он.
— Нет аппетита? — Пабло отложил свои приборы. Обеспокоенность нарастала. — Ты неважно себя чувствуешь? Или… почему ты такой грустный сегодня? Ты совсем не похож на себя.
Матео упорно молчал, продолжая ковырять вилкой. Его молчание было красноречивее любых слов, наполненное невысказанной печалью.
— Сынок, — Пабло наклонился вперёд, стараясь встретиться с ним взглядом. Голос его стал ещё мягче, однако в нём чётко слышалась тревога. — Скажи мне. Что-то случилось? Что тебя расстроило?
Матео поднял голову, и на его лице мелькнула тень сарказма или усталости, прежде чем он хмыкнул — звук, похожий одновременно на короткий, сухой смешок и на глубокий вздох.
— Просто устал, пап.
— Устал? — удивился Пабло. — От футбола, что ли? Тренировка была тяжёлой?
— Нет, — Матео отвёл взгляд, его глаза снова потухли. — Всё в порядке, пап. Всё в порядке.
Но по тому, как он снова сгорбился над тарелкой и как напряглись его плечи, Пабло чувствовал, что далеко не «всё в порядке». В словах сына не было правды, лишь попытка скрыть нечто большее, что давило на него.
— Матео, — голос Пабло стал твёрже, лишившись прежней мягкости, но сохранив глубокое переживание. — Не нужно врать папе. Я же вижу. Скажи мне, что происходит.
Мальчик медленно поднял голову. Он колебался, прежде чем произнести запинаясь:
— Мне… мне нужно кое-что тебе сказать, пап.
Пабло приподнял бровь, удивлённый такой прямой репликой после долгого молчания.
— Что же? — спросил он, напрягаясь в ожидании.
Матео глубоко вздохнул, словно собираясь прыгнуть в холодную воду.
— Только… только не ругайся, пожалуйста.
Пабло кивнул, ожидая.
— Мама приходила ко мне в академию вчера, — выпалил Матео одним духом и снова опустил взгляд, ожидая реакции.
Пабло не выказал удивления. Он уже знал. Эта новость дошла до него, как и многие другие, не самые приятные в последнее время.
— Я в курсе, Матео, — спокойно ответил мужчина.
Матео снова заерзал на стуле.
— Я… я просто… прости, пап, — он ещё раз извинился за то, что сказал, но потом, словно не в силах сдержать тревогу, добавил: — Но сегодня она не пришла, хотя обещала. И я… я переживаю.
Пабло сжал губы. Он прекрасно помнил, почему Анита не пришла сегодня. В его памяти всплыл напряжённый разговор и его собственные решительные действия, когда он настойчиво увёл Аниту подальше от академии, объяснив администрации, что её визиты нежелательны.
Он посмотрел на сына, на его встревоженное лицо, и почувствовал жгучую вину. Нужно было что-то сказать, что-то убедительное.
— Сынок, — начал Пабло, пытаясь подобрать правильные слова. — Я… я не врал тебе, когда говорил, что у мамы сейчас нестабильное психическое состояние. Ей нужна помощь.
Матео резко поднял голову, его глаза расширились от внезапной догадки, и он воскликнул с горечью, которая резанула Пабло по сердцу:
— Так… так может это из-за того, что она больше не живёт с нами?! — и тут плотина прорвалась. Из его глаз хлынули слёзы, горячие и неудержимые. Он больше не сдерживался, не прятался. Он плакал навзрыд, его маленький голос дрожал, искажённый рыданиями и непониманием. — Я скучаю по маме! Почему…почему она не с нами?! Это из-за меня?! Я сделал что-то не так?!
Пабло почувствовал, как сердце сжимается от боли, видя этот фонтан детского горя. Он потянулся через стол и накрыл маленькую руку Матео своей.
— Нет, сынок. Я уже тебе говорил, что это не из-за тебя, — его голос был низким и напряжённым. Теперь сдержанность немного отступила перед лицом страданий сына, но полностью не исчезла. — Никогда не думай так. Ты ни в чём не виноват.
Но слёзы не останавливались. Матео продолжал плакать; его тело содрогалось от рыданий. Он не понимал, почему его мир перевернулся, почему мама, которая всегда была рядом, вдруг исчезла, а папа ведёт себя так, словно она ничего не значит в их жизни.
— Но так сейчас нужно, — с трудом выдавил Пабло, повторяя фразу, в которую сам отчаянно пытался поверить. В его словах было больше убеждения самого себя, чем утешения для сына.
Матео продолжал плакать, но постепенно всхлипы стали тише. Он поднял дрожащую руку и тыльной стороной ладони вытер слёзы с глаз и щёк, оставляя мокрые разводы. Он выглядел измученным и побеждённым.
— Я… я пойду в свою комнату, — сказал он тихо, его голос всё ещё дрожал от пережитого надрыва.
Он сполз со стула и, не глядя на отца, поплёлся прочь от стола, его маленькие плечи по-прежнему сгорблены. Пабло наблюдал за ним, чувствуя себя опустошённым и разбитым.
Когда шаги Матео стихли, Пабло тяжело вздохнул. Он снова посмотрел на нетронутую тарелку с холодной пастой. Было ли ему жалко сына? Безусловно. Видеть его слёзы, слышать этот надрыв в голосе, его растерянность и боль – это было невыносимо. Но при этом в глубине души сидело другое, твёрдое и непоколебимое решение: он не мог видеть Аниту. Просто не мог. Не сейчас. Не после всего, что произошло. Слишком много боли, слишком много разочарования. Даже если это означало страдания для сына, он чувствовал, что это единственный путь к какой-то стабильности, пусть и через такую боль.
Он сидел так несколько мгновений, погружённый в свои мрачные мысли и тяжёлое чувство вины, когда вдруг услышал глухой удар откуда-то со стороны лестницы. Сердце Пабло мгновенно подскочило к горлу, как дикая птица в клетке. Оно забилось как сумасшедшее, гоняя тревогу по венам.
Он вскочил из-за стола и бросился к лестнице, перескакивая через ступеньки. Внизу, на одной из ступенек, сидел Матео. Он выглядел растерянным и потирал затылок.
— Матео! — воскликнул Пабло, подбегая к нему. Голос его был полон страха. — Ты в порядке? Что случилось? Тебе не больно?
Он опустился рядом, осторожно осматривая сына; его руки дрожали.
Матео поднял на него помутневший взгляд.
— У меня… у меня резко потемнело в глазах, пап, — тихо объяснил он, его голос был слабым. — И я… я упал.
Лицо мужчины исказилось от страха. Вся его прежняя сдержанность, весь напускной контроль рухнули в одно мгновение. Это была не просто тревога — это была паника, чистая и нефильтрованная. Доигрался.
***
«Через пятнадцать минут буду у тебя. Собирайся, ждать не буду».
Анита смотрела на это сообщение уже минуты две. Какого черта? Руки слегка дрожали от возмущения. Что за тон? Как будто она по-прежнему обязана бросать все свои дела и срываться по его первому требованию.
Её бесило в нём буквально всё в этот момент: эта самоуверенность, эта безапелляционность. Он что, серьёзно считает, что может вот так просто, одним сообщением, манипулировать ею? Решать за неё, когда и куда ей ехать, что делать? После всего, что произошло, после того как он выставил её за дверь, после всех этих скандалов и обвинений – он смеет писать такое? Ожидать, что она тут же подскочит и побежит собираться, как послушная собачка?
Ждать не буду...
Да плевать ей, будет он ждать или нет! Пусть сидит там сколько угодно, а потом катится ко всем чертям! Она не обязана ему ничем. Она не его собственность.
Эти мысли вихрем проносились в голове, подпитывая нарастающую злость. Хотелось швырнуть телефон об стену, хотелось написать ему всё, что она думает, во всех выражениях. Хотелось просто проигнорировать и заниматься своими делами.
Но…
По какой-то неведомой, совершенно необъяснимой причине, словно под действием гипноза или давно въевшейся привычки подчиняться, Анита поднялась с дивана. Тяжело вздохнув, она подошла к шкафу. Пальцы сами потянулись к самым удобным и неприметным вещам: спортивные штаны и толстовка с капюшоном. Одежда, в которой можно быстро выйти и в которой тебя не особенно видно. Одежда для побега или для незаметного передвижения.
Она натянула их на себя, чувствуя себя марионеткой, которую дергают за ниточки. Злость никуда не делась; она лишь заглушалась этой странной, нежеланной покорностью. Часть её кричала: «Не смей!», другая, слабая и уставшая, послушно подчинялась, ожидая приезда бывшего мужа, который по-прежнему считал, что имеет над ней власть. И, к её собственному стыду, Пабло, похоже, был прав. Пока был прав.
Она стояла у окна, прислонив лоб к холодному стеклу, и смотрела на улицу. Каждая проезжающая мимо машина заставляла её вздрагивать. Эти пятнадцать минут тянулись невыносимо долго, наполненные внутренней борьбой и ожиданием. Наконец, привычный низкий гудок – два коротких сигнала. Это был он.
Анита выдохнула. Медлить не стала. Словно по сигналу, она распахнула дверь и выбежала из квартиры, на ходу захлопывая её. Лицо постаралась сделать абсолютно невозмутимым — маску равнодушия, которую она надевала всё чаще в последнее время.
Внизу, у подъезда, стоял знакомый дорогой автомобиль. Дверца со стороны пассажира уже была слегка приоткрыта. Анита подошла к машине неторопливо, насколько позволяло её внутреннее напряжение, и села внутрь.
Она захлопнула дверь, и в тот же миг, не произнеся ни слова приветствия, Пабло резко тронулся с места. Автомобиль рванул вперёд, вжимая её в сиденье. Анита повернулась к нему, готовая сказать что-то колкое или просто требовательно спросить, зачем он её вызвал, но слова застряли в горле.
Она увидела его лицо. Пабло был невероятно напряжён. Руки крепко сжимали руль; костяшки побелели. Челюсть была стиснута. Но хуже всего были его глаза. В них читалось не просто беспокойство — а настоящий, неподдельный… испуг? Анита редко видела его таким. Пабло всегда сохранял уверенность, даже надменность; однако сейчас выглядел по-настоящему напуганным.
— Пабло, — голос Аниты прозвучал тише, чем она ожидала. — Что случилось? Куда ты меня везёшь?
Он не ответил. Просто сильно сжал губы, взгляд был прикован к дороге. Напряжение в машине стало почти осязаемым.
— Пабло, — повторила Анита, её голос уже звучал твёрже, в нём появились стальные нотки. Страх в его глазах передавался ей. — Или останавливай машину, я выйду. Или рассказывай, в чем дело. Сейчас же.
Мужчина тяжело выдохнул, звук был долгим и прерывистым, словно вырвался из самой груди. Он немного ослабил хватку на руле и, наконец, посмотрел на неё. В его глазах всё ещё был этот пугающий блеск.
— Мне звонили из академии, — произнёс он низким, глухим голосом. — Матео стало плохо. Его увезла скорая в больницу.
Сердце Аниты пропустило удар, болезненно стукнув где-то в рёбрах. Воздух словно выбили из лёгких.
— Что? — выдохнула она, губы затряслись. Это было не просто слово, а мольба, ужас, неверие – всё вместе. — Что случилось?
Пабло снова сжал руль, его взгляд был прикован к дороге, словно он боялся отвлечься хоть на мгновение и что-то упустить. Его лицо оставалось напряжённым, а в глазах всё так же плескался испуг.
— Я пока сам не знаю точно, Анита, — произнёс он низким, сдавленным голосом. — Мне позвонили и сказали... — он сделал паузу, словно ему было физически больно произносить следующие слова. — Сказали, что он во время тренировки задыхался. Ему стало трудно дышать. Поэтому вызвали скорую и увезли его в больницу.
Слова эхом отдавались в голове Аниты. Ужас усилился. Это звучало страшно, по-настоящему опасно. Её собственные лёгкие, казалось, тоже начали сжиматься.
— Задыхаться? — переспросила она, её голос стал тонким и дрожащим. — Насколько... насколько сильно? Он... он в сознании? Пабло, ответь!
Она протянула руку, пытаясь коснуться его плеча, но он инстинктивно дернулся, не отрывая рук от руля.
— Я не знаю! — выкрикнул мужчина, в его голосе проскользнула нотка отчаяния. — Мне просто сказали, что он задыхается, и скорая его увезла. В такую-то больницу. Мы едем туда. Как можно быстрее.
Скорость автомобиля оставалась высокой, но разговор оборвался. Машина мчалась по городу, минуя дома, фонари и другие автомобили. Однако Анита больше не смотрела в окно. Она смотрела внутрь себя, на клокочущий там ужас и картины, которые рисовало её воспалённое воображение.
Её действительно трясло. Мелкая, неудержимая дрожь пробегала по телу, то усиливаясь, то немного отступая. Она чувствовала холод, несмотря на тёплую одежду и работающий обогреватель в машине. Это был холод страха.
Пабло тоже молчал. Его лицо было напряжено, взгляд сосредоточен. Былой гнев и надменность полностью исчезли, уступив место чистой, животной тревоге. Он гнал машину, словно преследуя или убегая от чего-то невидимого.
Наконец, машина резко свернула и остановилась. Они приехали. Пабло заглушил двигатель, и тишина внутри показалась оглушительной после гула мотора и шороха шин. Он быстро вышел, и Анита последовала за ним, всё ещё дрожа.
Они почти бегом пересекли парковку и ворвались в стеклянные двери больницы. В холле царила суета, но для них мир сузился до одной-единственной мысли – куда идти и к кому обращаться.
Сразу у входа к ним подошёл мужчина в медицинском халате, по лицу которого было видно, что он ждал именно их.
— Сеньор Гавира, сеньора Гавира, — произнёс он. — Хорошо, что вы смогли приехать так быстро.
Анита и Пабло синхронно кивнули, не в силах произнести ни слова.
— Матео… — выдохнула Анита.
— Он в седьмой палате, — ответил врач, кивая вглубь коридора. — Я провожу вас.
Они пошли за ним быстрым шагом. Коридор казался бесконечным. Анита шла, почти не чувствуя ног; её сердце отбивало бешеный ритм.
— Доктор, — хрипло спросил Пабло, догоняя его. — Что с ним? Что случилось? Ему уже лучше?
Врач обернулся, его лицо было серьёзным, но без тени паники, которая снедала родителей.
— Ничего смертельного, сеньор Гавира, — спокойно произнёс он, пытаясь их успокоить. — Сейчас его состояние стабильно. Мы провели первичное обследование. По всем показателям… физически он здоров, скорее истощён. Скорее всего, у него случилась паническая атака.
Слова повисли в воздухе, странные и неожиданные. Анита остановилась как вкопанная. Паническая атака? Не что-то физическое? Не проблема с лёгкими или сердцем? Это звучало… иначе.
Пабло тоже замер; его брови нахмурились. Испуг в его глазах сменился недоумением, а затем… чем-то другим. Чем-то похожим на осознание или, возможно, вину.
Врач тем временем уже двинулся дальше.
— Сильный стресс, — добавил он, будто это объясняло всё. — В таком возрасте такое бывает на фоне сильных эмоциональных переживаний. Ему нужно успокоиться; мы дали ему лёгкое седативное. Сейчас он спит.
Анита слушала, и каждое слово врача, хотя и успокаивало в плане физической угрозы, било прямо в цель, в самое больное место. Стресс. Сильные эмоциональные переживания. Паническая атака. Это не было случайностью. Это было следствием. Следствием того, что произошло. Следствием их войны, их расставания, её отсутствия и его запретов. Следствием того, как сильно Матео страдал внутри, пытаясь быть сильным и пытаясь понять мир, который в одночасье перевернулся.
Пабло тоже, казалось, понял. Его лицо побледнело, и он не смотрел на Аниту; его взгляд был прикован к двери седьмой палаты, к которой их привёл врач. В его позе, в застывших плечах читалось тяжёлое осознание. Паническая атака у их сына – это не следствие игры в футбол. Это следствие их жизни. Их решений. Его решений.
Анита почувствовала, как глаза щиплет от слёз. Не от страха за его жизнь – этот страх ушёл, сменившись жгучей болью и виной – а от боли за его маленькое, измученное сердце, которое не выдержало напряжения. Он не задыхался физически. Он задыхался от горя и стресса. И это было, возможно, ещё страшнее.
— Сейчас Матео спит, — сказал доктор, мягко улыбнувшись. — Ему нужно отдохнуть. Мы не будем его будить. Как только он проснётся, мы вас позовём.
Анита и Пабло кивнули, прикованные взглядом к двери седьмой палаты.
— Я сейчас вернусь, — продолжил врач, указывая на регистратуру. — Вам нужно будет подписать некоторые формальности, договор на пребывание. Я принесу бумаги.
Он ещё раз кивнул и направился обратно в сторону приёмного отделения.
Как только шаги врача стихли за поворотом коридора, Анита почувствовала, как силы покидают её. Напряжение, которое держало её последние полчаса, лопнуло, оставив после себя пустоту и жгучую боль. Ноги подкосились. Рядом с дверью палаты стояли несколько стульев. Она подошла к ближайшему, рухнула на него и закрыла лицо руками.
Сквозь пальцы прорвались первые всхлипы – тихие, душимые. А потом она просто заплакала. Негромко, но безутешно. Это были слёзы страха, вины, облегчения и боли – коктейль разрушительных эмоций, который она сдерживала слишком долго. Слёзы текли по щекам, капали на руки.
Пабло, который стоял рядом, мгновение колебался. Затем он медленно опустился на стул рядом с ней. Девушка не отнимала рук от лица, продолжая плакать.
Он осторожно, почти нерешительно коснулся её спины. Его пальцы едва ощутимо надавили сквозь плотную ткань толстовки. Прикосновение было таким нежным и осторожным, что Анита на мгновение замерла.
— Всё будет хорошо, — прошептал он. Его голос… Он звучал совсем иначе. Не резким, не требовательным и не холодным, как обычно в последнее время. Он звучал мягко, с теплотой, которую она казалась забыла навсегда. Таким он был в самом начале, когда они только встречались; когда мир казался простым, а будущее – безоблачным. Таким он был, когда они строили планы и когда в их отношениях не было всего того дерьма, что накопилось потом.
Слёзы немного утихли, но боль осталась. Анита опустила руки. Её глаза были красными и припухшими, взгляд устремлён в пол.
— Это мы во всём виноваты, Пабло, — прошептала она в ответ, голос хриплый от слёз. — Это из-за нас…
Мужчина сжал губы. Он не пытался спорить и не пытался переложить вину. Он просто смотрел перед собой на пустой коридор.
— Это я, — произнёс он тихо, ещё тише, чем она. В его голосе звучала такая глубина раскаяния, которой Анита от него никогда не слышала. — Это я во всём виноват.
Они оба замолчали. Сидели рядом, опустошённые, глядя в никуда. Боль за сына на время смыла все барьеры между ними. Они посмотрели друг на друга: в её глазах была боль и невысказанный упрёк; в его – раскаяние и измученная усталость. В этом взгляде было больше, чем в тысяче слов.
Пабло медленно протянул руку. Его движение было неуверенным, словно он боялся, что она отшатнётся. Но Анита не двинулась. Он положил руку ей на плечо, затем скользнул ею по спине и аккуратно обнял её.
Объятие было осторожным и не слишком крепким; скорее поддерживающим. Он не притягивал её сильно, просто обнял, позволяя ей оставаться такой, какая она есть – плачущей и разбитой. Анита не ответила на объятие, но и не отстранилась. Она просто прислонилась лбом к его плечу, а последние слёзы тихонько текли по её лицу, впитываясь в ткань его рубашки. В этом молчаливом объятии, в этом хрупком моменте перемирия они были просто родителями – потерянными и напуганными за своего ребёнка.
От Автора:
Вот и всё! Подошло к концу это приключение Пабло-тирана и бедной Аниты! Желаю им самого большого счастья, а вам благодарна за внимание. Буду рада, если вы прочтёте мои другие работы)
вся актуальная информация
tg/tiktok: spvinsatti