Глава 6
Я просыпаюсь, словно меня кто-то толкнул, и быстро открываю глаза, понимая, что я в своей, кажется, комнате. Свет не горит — кромешная темнота, слегка колышутся шторы из-за лёгкого ветра от открытого балкона. Я, лёжа, растираю лицо ладонями, чувствуя, будто кто-то навис сверху. Я вздыхаю, понимая, что Канджун вернулся и снова хочет секса. Я убираю руки и, открыв глаза, вижу его. Он одной рукой поглаживал мой живот, а сам мягко мне улыбался.
— Приступим к зачатию? Мы же готовы? — тихим хрипом спрашивает, пока я смотрела на него. Я обдумываю его вопрос и просто киваю в знак согласия. — Я люблю тебя, — говорит муж и, наклонившись, целует мои губы. Я прикрываю глаза, отвечая в поцелуе, обвиваю его шею, пока его рука скользила под моей пижамой. Я вздрагиваю, когда на меня начинает капать что-то, из-за чего моя пижама сразу противно прилипает к телу. Я разрываю поцелуй и рукой касаюсь шеи, где очень мокро, и, подняв руку к свету, пытаюсь увидеть, что там. Ведь было очень мокро. Но из-за кромешной темноты не разглядеть. Свет от улицы, который еле падает в комнату, не спасает ситуацию. Я кладу руки на плечи мужа, хмурясь изза ощущений. Его плечи стали такими широкими, настолько крепкими и напряжёнными, что я не понимала, но улыбаюсь его поцелуям, игнорируя влажность.
— Канджун, включи свет, пожалуйста, — тихо, почти шёпотом прошу.
— Нам свет не нужен, малыш, — строгий, хриплый бас пронзает слух, и я вся сжимаюсь. — Давай останемся в нашей темноте, свет принесёт боль, — всё тело покрывается мурашками, когда я понимаю, что это вовсе не Канджун, а... Чонгук. А его слова — словно намёк. Он навис сверху и осторожно целует мою шею своими горячими губами, которые, кажется, оставляют ожог.
— Что вы делаете? Вам не стыдно? — тихо спрашиваю, без возможности пошевелиться, понимая, в какой откровенной позе мы лежим. Он лежал между моих раздвинутых ног и терся носом о шею. Я провожу рукой по его спине, понимая, насколько он огромный, мощный и отточенный. Гораздо больше Канджуна.
— Я лишь хочу тебя уберечь, — хрипло шепчет, касаясь носом моей мою.
— Не нужно, у меня есть мой муж, — сглотнув, говорю, когда его чёрные глаза в темноте блестели, смотря на меня, пугая и в то же время заставляя присмотреться.
— У тебя есть я, всегда был и останусь, — прямо в губы шепчет и, прикрыв глаза, целует, от чего я вздрагиваю. Я хватаюсь за его плечи, пытаясь оттолкнуть, но его невозможно было даже сдвинуть с места. Я щурюсь, когда, открыв глаза, понимаю, что в комнате включили свет. На мне также лежал мужчина, целуя моё тело. Я пытаюсь ускользнуть, когда правой рукой задеваю что-то, из-за чего поворачиваю голову в эту сторону и замираю. Рядом лежал окровавленный Канджун. Я, вытаращив глаза, смотрела на него, понимая, что он мёртв, подавляя истошный крик, пока в груди застыл вдох. Из глаз сразу начинают течь слёзы, и я не обращаю внимания, что лежу уже голая.
— К... Канджун, — шепчу я с комом в горле и, приподнимаясь, тянусь к нему. — Канджун, посмотри на меня, — глотая слёзы, которые бежали по щекам, прошу я, пачкаясь в его кровь, когда беру его за щёки. — Канджун.
— Он тебя не услышит, — слышится со стороны, но я не обращаю на него внимание, пытаясь встать и прижаться к мужу, но сразу чувствую сильные руки и хватку на щиколотках. — Куда ты собралась? — хрипит мужчина, который, схватив мои ноги, тянет на себя, закидывая на свои бёдра. Он сидел на коленях между моих ног, совсем голый, как и я.
— Отпустите меня, мой... — плачу я, не оставляя попыток вырваться, — Канджун, он... умер, — говорю я, пытаясь потянуться к мужу, но мужчина крепко держал и не давал вырваться.
— Ты моя, Джерен, теперь моя, — последнее, что Чонгук говорит, беря в руку свой толстый, большой член. Он ладонью проходит пару раз по крепко стоящему стволу и, наклонившись ко мне, упирается головкой в моё влагалище, когда я начинаю кричать со всей силы, дёргаясь из стороны в сторону, понимая, что вся испачкана кровью мужа и лежу в луже алой крови.
Я резко просыпаюсь от своих криков, вскочив на месте, вся вспотевшая. Я тряслась и, закрыв лицо руками, рыдаю, испугавшись своего же сна. Темнота словно пожирала меня со всех сторон, и я, вскочив с места, бегу к включателю, когда комната наполняется светом. Я пугливо рассматриваю свои руки, видя, что они чистые, без крови. А потом поднимаю дрожащие взгляд на свою кровать и выдыхаю. Там нет мёртвого Канджуна и лужи крови, а также нет Чонгука. Меня всё равно колбасило, даже если я осознала, что это был всего лишь сон. Но дверь комнаты резко, так сильно открывается, ударяясь в стену и создавая шум, что я, испугавшись, кричу. Но меня сразу заключают в объятия, нашёптывая слова.
— Я здесь, Джерен, я рядом, я с тобой, — хрипло шепчет мужчина, крепкими руками обхватив мои плечи, и меня новой волной бросает в страх, что меня обнимает Чонгук.
— Отпусти, отпусти меня, — кричу я, пытаясь вырваться, — не трогайте меня, отпусти, — в истерике бьюсь, продолжая вырываться.
— Джерен, мы со всем справимся, я с тобой, у тебя есть я, мы не одни, — шепчет мужчина, поглаживая мою спину. А сам внутренне говорит: «Я не лягу в могилу, оставив тебя одну, Светлячок. Я тебя никогда одну не брошу, ненавидь, избегай, но я тебя не оставлю, как был твоим за эти десять лет, так и останусь. Я всегда с тобой, даже если это тебе не нужно». — Успокойся, пожалуйста, успокойся, — так нежно, заботливо просит, впервые за всё время, что я его знаю, и я затихаю. — Скажи мне, что случилось? — спрашивает он и берёт моё лицо в руки, поглаживая мои щёки, смотрит в глаза с тревогой, болью, с чем-то неким, непонятным чувством, и я сглатываю, схватившись за его футболку по бокам.
— Я... мне приснился страшный сон, — говорю я, и эмоции на лице старшего сразу меняются, из-за чего он хмурит брови на переносице. — Вы уже вернулись? Где Канджун? — спрашиваю я, и мужчина понимает: это не то, о чём он подумал. А это означает, что он «успел». Он прочищает горло и, взяв себя в руки, отпускает меня, беря между нами дистанцию, снова смотря на меня нечитаемым взглядом. Все его эмоции, которые я смогла увидеть минутами ранее, исчесли, спрятались. На меня снова смотрит всё тот же холодный, суровый и бесчувственный старший брат Канджуна.
— Нет, только я приехал, но скоро вернусь, — строго, с басом отвечает. — Джерен, где твой телефон? — вдруг спрашивает мужчина, и я немного удивляюсь вопросу.
— На тумбочке стоит, а что?
— Могу я там посмотреть одну фотку? — спрашивает Чонгук, и я хмурюсь. — Канджун сказал, что ты хранишь документации по купле машин, — бросает мужчина, ссылаясь на слова младшего, который как-то о таком говорил, и я киваю.
— Сейчас, — говорю я и, отвернувшись, забираю телефон с поверхности тумбочки, разблокировав его, особо не обратив внимание на наличие сообщения, передаю старшему.
Чонгук берёт мой телефон и сразу заходит в сообщения, увидев полученное уведомление. Сердце в груди колотится, он сдерживает себя на цепях, когда хотел бы кричать, орать, биться из-за внутренней боли. Из семьи Чон остался только он, под боком с Джерен. Канджун приехал за своей долей, а наткнулся на свою смерть, и всё из-за того, что Чонгук не настоял, не стоял на своём. Не поставил своё слово чётко и окончательно, и младший не послушался. Он должен был дать понять Канджуну, что слова старшего брата ослушаться нельзя, но сдал свои позиции, и вот итог. Он умер.
Это сейчас он успел, но ведь придётся рассказать ей, почему Канджун больше никогда не вернётся. Чонгук устроит похороны, и что он скажет? Он совсем не хочет говорить Джерен, не хочет, чтобы ей было больно, не хочет, чтобы она плакала, но придётся. Придётся глотать её слёзы без возможности прикасаться к ней, чтобы успокоить. Она замкнётся в себе, и чёрт возьми, Чонгук для неё такого не хочет. Он бы хотел, чтобы она тайком читала свои письма, смущённо улыбалась или украдкой смотрела на него, то ли пугаясь, то ли как-то изучая. Сука.
Чонгук быстро и незаметно пересылает видео себе, а потом удаляет следы отправки, как и само видео. Лучше он скажет, что его убили, чем Джерен увидит жестокую сцену. Он заходит в галерею, чтобы убедиться, нет ли видео в сохранённых, но всё чисто. Поэтому глубоко выдыхает, когда Джерен, отвернувшись, куда-то уходит, и ему приходится подождать, пока она не вернётся. Джерен возвращается с аптечкой, из-за чего он весь напрягается.
— Вот телефон, спасибо, я увидел, — говорит мужчина. Я забираю свой телефон, снова посмотрев на его костяшки, в которых, кажется, застряли осколки стекла. — Поспи, мы будем поздно, — говорит мужчина, сразу отворачиваясь, словно за ним спешка, и он хочет быстрее уйти из моей комнаты.
— Чонгук, — я не успеваю проконтролировать себя, боясь, что он может уйти с такой рукой, и обращаюсь к нему по имени, из-за чего нервно сглатываю, когда он останавливается. — Ваша рука... — почти шёпотом говорю, — давайте я обработаю.
— Не нужно, само заживёт, — бросает мужчина, собираясь сделать шаг, но я вскакиваю и успеваю схватить его за кисть, сама вздрагивая. Он такой сильный и тёплый. Словно стоит не на земле, а на котле.
— Тогда не нужно было приходить с такой рукой, в которой осколки стекла вонзились, — недовольно бросаю и пробую потянуть за его руку, проверяя, пойдёт он за мной или нет. А он слушается, из-за чего сердце в груди как-то странно простукивает. Я тяну его к кровати, прося сесть, а сама сажусь рядом. Я беру его руку, кладя на своё колено, пока ищу в аптечке пинцет, перекись водорода, мазь, пластырь и марлю. Я не смотрю на него, чувствуя, как он смотрит на меня. Словно хищник за своей жертвой. А в голове всё ещё держались отголоски сна, в котором он берёт меня, из-за чего внутренности скручивает. Одной рукой держась за его, осторожно извлекаю осколки, чувствуя его силу. Он хоть и не сжимал мою руку, но сила чувствовалась очень даже хорошо. Мне было интересно, что с его рукой, но ведь это не моё дело, даже если на вид его рука пугает. Я аккуратно прохожусь по ране перекисью и поднимаю на него взгляд, а он сидит, как лёд, словно не болит и не пошипывает. Неужели не чувствует?
— Не хочешь спросить, что с рукой? Уверен, тебе интересно, — серьёзно начинает, и я хмыкаю.
— У меня нет прав устраивать допрос. Если решите, что хотите рассказать, я вас выслушаю, — говорю я, намазывая мазью. Чонгук хмыкает, понимая, что за черту Джерен не лезет, она знает и понимает своё дозволенное.
— Я думал, ты боишься меня.
— Это так и есть, — признаюсь, понимая, в каком ужасном состоянии его рука. Ему бы пойти в больницу, чтобы проверить на переломы, потому что рука выглядит ужасно, и то, что он не реагирует на боль, пугает меня вдвойне.
— Тогда как ты сидишь со мной?
— Вы страшны с виду, телом велики, холоднокровны и безэмоциональны, вас невозможно прочесть, но ведь вы брат моего мужа, — говорю я, взглянув на его серьёзное лицо, — вряд ли навредите мне, скорее защитите, чем сделаете что-то плохое, — говорю я, начиная приклеивать пластырь.
— Если меня перед тобой оклеветают, а я буду отрицать, ты мне поверишь? — спрашивает мужчина, и я не понимаю, почему он задаёт такие вопросы.
— Лучше вам, чем словам чужого человека, всё-таки мы семья, — говорю я, начиная обматывать его руку бинтом.
Он больше ничего не говорит, обдумывая, как сказать, как увидеть окровавленное тело младшего брата, которого он сам вырастил. Протирал ему даже зад, когда тот был маленьким. Днём и ночью не вылезал из-под машин, участвовал в гонках, чтобы выигранные деньги копить для его учёбы. Отправил в Париж, где он отучился, остался работать, встретил, как закон подлости, Джерен и женился. А сейчас умер. Теперь он не где-то там за границей, а будет под землёй, там, откуда не возвращаются. Это тяжело. Очень. Он отдаст свою частичку под землю, что обязательно оставит свой след в его жизни, как и чувство вины.
***
Чонгук давно приехал в гараж, но сидит в своей машине, не из-за того, что боится войти туда и увидеть бездыханное тело младшего брата. Хотя кто знает, что творится внутри него. Он никому не покажет и не скажет, какой ураган внутри бушует, но своими холодными глазами себя не выдаст. Чонгук достаёт телефон и сразу заходит в сообщения, куда отправил видео. Он включает его сразу, чтобы знать, что там. Тут может быть просто какой-то прикол, чтобы Чонгука проверить, но он глубоко ошибается. Самое первое, что увидела бы Джерен, — это то, как вонзается острое лезвие ножа в шею Канджуна, и большой поток крови, который сразу начинает течь из открытой раны. Одежда младшего сразу окрашивается в алый, а глаза потухают. Он хрипит, обмякая, как мешок, падает на землю. А Чонгук слышит, как Юнги наигранно ахает. А потом его обращение к Джерен, но в памяти застревают слова: «хочет подсадить на свой член». Неужели Мин знает, что Чонгук любит Джерен? Он нигде и никогда не давал понять, что он её любит. Даже самые близкие друзья не знают, что Чонгук неравнодушен к жене своего младшего. Исключение — только Тэхён, который тоже не всё знает. Он почти ничего не знает. Тэхён с ним больше десяти лет, и Чонгук ему верит. Поэтому то, что Тэхён мог сказать, как вариант сразу отпадает. Юнги сказал так, чтобы вызвать ненависть у Джерен, чтобы она предприняла что-то, или он правда знает? Чонгук правда не понимает.
Он сжимает руку до побеления костяшек и выходит из машины. Чонгук оторвёт глотку Юнги, если он пальцем тронет Джерен. Старший не смог уберечь Канджуна, но за Джерен он жизнь свою отдаст.
«С этой минуты и до конца своей жизни я — дом для твоего сердца и вечное пристанище для твоей души» — думает Чонгук, входя в гараж, чтобы умереть от картины, что ему откроется.
Чонгук входит в гараж, не замечая ни Намджуна, ни Чимина с Хосоком, ни Тэхёна. Он никого не видит, а видит эту устрашающую картину, которая застрянет в памяти до конца жизни, пока не отомстит. Он идёт, но руки выдают, дрожа, как он нервничает и еле держится. Он на шатких ногах подходит и падает на колени, и, притянув к себе мёртвого брата, обнимает.
— Прости меня, Канджун, прости меня, — повторяет старший тихим шёпотом, чтобы никто не слышал. Глаза у него влажнеют, как и краснеют. Маленькие капилляры в глазах лопаются из-за нервов, но старший игнорирует жжение в глазах.
— Хён, — шепчет Чимин и, подходя сзади, сжимает плечо мужчины, показывая свою поддержку.
— Ты успел? — спрашивает Намджун, получая кивок. — Поехали, его похоронем, — говорит старший, и Чонгук, ничего не отвечая, поднимает тело брата, когда остальные видят, как лицо старшего покраснело. Тэхён, как и другие, знают, что половина души умерла с братом.
Его на самом деле жалко. Он холоден, нет семьи, нет тёплого уголка, в котором Чонгук чувствовал бы себя хорошо, счастливо. У него нет места, куда бы он хотел вовремя и всегда возвращаться. Он сейчас закроется, станет гораздо суровее, а эмоции свои вовсе выключит. Он остался совсем один на всём этом белом свете. И теперь неизвестно, как себя в принципе поведёт мужчина.
Намджун из кармана друга забирает ключи от машины и заранее открывает дверь. Чонгук с телом брата садится в машину, когда Намджун занимает своё водительское место, а другие разбегаются по своим машинам, оставляя позади территорию гаража.
***
Я поужинала, так как почувствовала голод после ухода мужчины. Странный он немного. Вроде со стороны суровый и жестокий, а моментами заботливый. То, что было ранее, когда он меня обнял и шептал слова поддержки, вводит в заблуждение. За последние дни, которые мы здесь живём, он почти всегда был на моей стороне. Это чтобы заземлить Канджуна? Его женщине с какой-то стороны повезло. Я знаю, я уверена, что Чонгук её любит и повсюду защищает. Возможно, немного тормозит в проявлении своих чувств, но не люби он ту женщину, она бы с ним не была. Интересно её увидеть. Но что случилось, что он так ворвался в мою комнату и обнял? Это всё немного странно.
Я шла наверх в свою комнату, когда в дверь позвонили, и дворецкий побежал открывать. Я застыла на месте из-за любопытства, чтобы увидеть и узнать, кто там и почему пришёл.
— Здравствуйте, это особняк Чонов? — какой-то низкого роста мужчина спрашивает. Он на курьера не похож. На нём чёрная кепка, на подбородке маска, а сам в обычных вещах: в мешковатой худи и рваных джинсах. А ещё он смотрит на меня своими лисьими глазами. На его правом глазе что-то есть, но из-за ночной темноты не разобрать.
— Да, — просто отвечает дворецкий.
— Пожалуйста, передайте это Чонгуку, — говорит этот человек, передавая похоронный, большой венок. Я сжимаюсь, увидев этот венок, а сердце в груди начинает колотиться, и я вся покрываюсь мурашками.
— Зачем нам похоронный венок? Должно быть, вы ошиблись адресом, здесь никто не умер, — как-то холодно отзывается дворецкий, не позволяя мужчине положить венок в особняк.
— Я бы не был так уверен, — говорит этот человек, вновь смотря на меня. А сам не понимает, почему эта девушка стоит спокойна. — Невестка, — тянет этот человек, и из его уст это слово «невестка» похож на змеиное шипение, а я вздрагиваю, — я соболезную, что в таком раннем возрасте осталась вдовой, — говорит этот человек, и я нахмуриваюсь, не сразу понимая его слова. Я перевожу взгляд на этот венок, взглядом зацепив имя, и земля из-под ног уходит. Меня бросает в дрожь, а сердце в груди начинает бешено колотиться. Я сглатываю ком в горле.
— Вы адресом явно ошиблись для своих пранков, — говорю я, отказываясь верить этому. Что за фигня такая? Откуда оно вообще появилось? Человек явно с головой не дружит.
— А Чонгук не говорил, почему приходил? — хмыкнув, спрашивает. Откуда этот человек знает Чонгука и то, что он приезжал? — Беги от него, а не бинтуй его руку, — я сглатываю, — ты даже не знаешь, что он делает этими руками.
— Я верю своему деверю, — говорю я и, не желая больше слушать этот бред, который несёт какой-то больной душой и умом человек, начинаю идти к ступенькам.
— Верь, и скоро своей дырочкой, забинтуешь его член, — говорит этот человек, и я застываю на ступеньках, поняв суть только что произнесённых слов. — Иначе, почему он убрал с пути своего брата? — Я не понимаю, что происходит. Что он вообще несёт? Я всё равно игнорирую слова этого человека и начинаю подниматься, слыша, как дворецкий прогоняет этого мужика. — Невестка, посмотри, ты явно не успела увидеть, — бросает этот мужчина, прежде чем перед его носом захлопывают дверь, выкинув венок на улицу.
Телефон на моей руке вибрирует, я задерживаюсь, разблокировав телефон, видя, что пришла SMS. Я открываю её и вижу, что там видео. А потом нажимаю на видео. Сердце в груди перестаёт биться, когда вижу Канджуна, которого зажали, но когда вижу, как рассекают его шею и оттуда брызжет алая кровь, сердце вовсе останавливается, а я начинаю в истерике кричать, роняя телефон. Дворецкий застывает из-за крика, а я с ума схожу оттого, что увидела, и, закрыв уши и глаза, истошно, в страхе кричу, из глаз начинают течь слёзы. А потом до слуха доносится реплика, что выворачивает наизнанку. Меня начинает колбасить и морозить, когда встаю на шаткие ноги, игнорируя видео, но когда случайно опускаю глаза к телефону, замечая Канджуна у ног какого-то человека в луже крови, в которой затопил пол, разум не выдерживает и, послав мозгу сигнал SOS, я отключаюсь.
— Госпожа...