Часть 1
В воздухе висела лёгкая прохлада раннего утра, когда Эрик шагал по узкой тропинке до академии. Вокруг пахло металлом, смолой и старой бумагой, он знал каждый звук, каждую деталь этого места, здесь проводят свою жизнь большинство мужчин городка.
Нордштат был аккуратно выстроен: низкие здания мастерских и учебных перемежались с жилыми корпусами, дворы вымощены камнем, узкие улочки соединяли дворы домов и маленькие предприятия.
Эрик ускорил шаг, свернув к главному корпусу академии. Он проходил мимо резных ворот, на которых вырезаны символы города и линии, указывающие на традиции мужского воспитания. Здесь, в стенах академии, он ежедневно изучал науку, ремесла, законы и правила, которые должны были подготовить его к взрослой жизни.
Подойдя к турникетам проходной академии, где строгие стражи проверяли расписание и пропуски, Эрик заметил, что самый здоровый охранник сегодня не в духе, и долго выяснял причину у старого профессора почему у него была чересчур погнута карточка пропуска. Здесь, как и во всём Нордштате, всё было подчинено порядку: каждая минута, каждый шаг и каждая задача имели значение. Он заметил, как старшие ученики уже спешат к своим кабинетам, унося с собой небольшие инструменты, тетрадки и учебники. Их движения точны и уверены — каждый знает своё место и обязанность, каждый действует, словно часть огромного механизма.
Внутри академии царила почти полная тишина, нарушаемая лишь шорохом рюкзаков, скрежетом предметов и тихими голосами преподавателей и учащихся. Каменные стены были увешаны схемами, чертежами и архивными материалами — напоминание о том, что знания здесь ценятся выше всего. Эрик проходил мимо лабораторий, где старшие ученики собирали и ремонтировали механизмы, отточенные веками мужских технологий. В соседнем зале слышался тихий гул от работающих машин.
Эрик вошёл в аудиторию, которая была просторной и светлой, с высокими потолками и широкими окнами, через которые мягкий утренний свет заливал длинные ряды парт. Каждое рабочее место было оборудовано всем необходимым для практических занятий: столы, цифровые панели для расчётов, комплекты деталей для сборки механизмов и мини-установки для экспериментов. Он сел на своё место, внимательно оглядывая класс, ища глазами свою небольшую компанию. Его друзей в классе уже давно прозвали «хулиганами». Они постоянно испытывали границы дозволенного, обожали мелкие шалости и любили подшучивать над преподавателями и издеваться над учениками, но вседозволенности не позволяли, слишком уж суровы правила в академии и уж тем более в государстве. И вот вошли они: Лукас и Тобиас — заводилы троицы. Его компания всегда двигалась словно стая — уверенно, дерзко, с лёгкой угрозой в каждом движении.
— Смотри на этого новичка, — сказал Тобиас, указывая на мальчика, который пытался аккуратно рассортировать материалы. — Похоже, ему ещё не объяснили, кто здесь главный.
Эрик подошёл ближе, сделал вид, что случайно зацепил его плечо, и сказал с улыбкой:
— Осторожнее, парень. Не хочешь, чтобы что-то упало, правда?
Новичок дернулся, чуть не уронив коробку с материалами. Тобиас хихикнул, толкая рядом стоящего ученика:
— Вот так, учимся выживать в дикой среде.
Компания Эрика умела быть жёсткой: они толкали, дразнили, смеялись над неуклюжими, подталкивали к неловкости и панике. Никого не били, но психологически давили, оставляя ощущение, что противостоять им сложно. Даже преподаватели ничего не могли поделать с этими ребятами — формально они не нарушали правил, а директор, по правде говоря, и сам не был против: ведь готовить людей к реальности — дело нужное, а на работе случается и похуже.
— Отлично, ребята, — сказал Эрик своим друзьям тихо. — Они уже начали нервничать, смотри, как они суетятся.
Лукас хлопнул ладонью:
— Это лучший вид развлечения.
Эрик умён и наблюдателен, нередко делал что-то без причины, любил испытания: проверять людей на реакцию, ставить их в неловкие ситуации, создавать хаос там, где другие видели только порядок. Его бунтарство не было шумным и прямым — это скорее тихая угроза, дерзкая манера быть на грани дозволенного. В компании друзей он был естественным лидером: не потому, что громко командует, а потому, что остальные слушают его интуицию и харизму. Эрик умел подталкивать Тобиаса к действиям и направлять Лукаса, создавая динамику, где каждый чувствовал свою роль. Даже когда он просто стоял среди учеников, его присутствие ощущалось: взгляд скользил по классу, улыбка обещала неожиданности, а лёгкая уверенность говорила — с ним шутки плохи. Эрик был среднего роста, с поджарой, но крепкой фигурой, движущейся с лёгкой, почти неуловимой грацией. Его глаза — светло-карие, всегда внимательные и чуть насмешливые — казалось, умели видеть всё: кто спешит, кто нервничает, кто пытается казаться умнее, чем есть на самом деле. Лицо Эрика не отличалось строгостью или красотой, но имело характер: чуть вздернутый нос, прямые брови, губы, часто скривленные в лёгкой ухмылке, которая намекала, что он знает больше, чем говорит. Даже в неподвижном состоянии он создавал ощущение, что вот-вот произойдёт что-то неожиданное — шутка, выходка, маленький вызов правилам.
Эрик наблюдал за классом, но его мысли иногда улетали далеко за стены академии. Он знал, что за три сотни километров, тянется другое государство — женское. Там порядок и дисциплина были совсем иные, почти идеальные: улицы чистые, здания выстроены аккуратно, а движение людей подчинялось строгим, невидимым правилам.
Иногда ему казалось странным, что мир за границей так отличается от их академии: там нередко слышался шум, смех и взаимоуважение, которого тут так не хватает. Женщины жили иначе — их сила была в организации, планировании и взаимопомощи, а не в хаотичном контроле над пространством и другими людьми, как у него и его друзей.
Откуда он это знает? До 12 лет дети воспитываются утробной матерью на территории женского государства.