Ученица. Глава III.
Василиса все никак не могла проснуться.
Сон липкой пеленой окутывал, не давая пошевелиться. Было душно как в бане. Словно сквозь перину доносились голоса.
– Ну вот и неймется ему... – недовольно прошипел женский голос. – Потом ведь проблем не оберешься с родичами ее! Косте прошлого месяца мало было, когда сюда женишок этот явился, три дня горланил и крепость поджечь рвался? А эта холера? Сперла шкуру зачарованную,мешок с золотом и даже не покраснела... А теперь он еще и девчонку эту приволок.
– Не он это, - тихо проворчал мужчина, - Ее Змей привез, едва тут глотки не грыз, коли кто на нее косо смотрел.
– Так и вез бы к себе, у него ж покои поболе этих будут! Сюда-то зачем? – послышался терпкий запах дыма, неприятно защекотавший ноздри девочки.
– А я почем знаю? – к их разговору примешивался почти не различимый за голосами тихий звук, похожий на скребущуюся мышь. Стоило Василисе попытаться его уловить, то он точно вода, утекающая сквозь пальцы, смешивался с птичьим гвалтом, шепотом ветерка и недовольным сопением.
Девочка открыла глаза.
Она лежала укрытая по самую макушку легкой периной, пахнущей разнотравьем. Прежнего рваного сарафана не было – ее переодели в чистую рубаху. Места, за которые Василису хватали тати, больше не саднили и не болели, да и синяков на руках видно не было. Говорившие ненадолго притихли, а девочка все не решалась пошевелиться, в надежде услышать еще хоть что-то. Вновь послышалась непонятная возня.
– Да хорош уже шкрябать!? – гневно шикнула женщина. – Я-то думала,что от тебя шерсть по всему двору будет, а от тебя одни опилки по светлицам, душа ты бобриная!
Василиса невольно прыснула со смеху, чем и выдала себя с потрохами.
– А ну-ка, девица-красавица, дай на тебя взглянуть, – женский голос приблизился, и на плечо легла рука, разворачивающая девочку лицом к присутствующим.
Первым, кого Василиса увидела, была красивая молодая навья, похожая на чернокнижника как две капли воды. Густые и светлые, почти серебряные, волосы перехвачены на лбу тесьмой с хитрой вышивкой, а ближе к макушке – тонкой косицей, спадали на плечи и за спину. Пронзительные лазоревые глаза были густо подведены на басурманский манер и смотрели так прямо, словно в душу заглядывали.Одета она была тоже странно – вроде уже в годах, а ни поневы, ни покрова никакого, только длинная рубаха с мудреной вышивкой, да темные штаны. Опять на басурманский манер.
А от того, кто сидел в дальнем углу светлицы, у Василисы зашевелились волосы. Ростом мужик был не меньше Змея. Угрюмые глаза под густыми бровями посверкивали золотыми искрами в полумраке, а в лохматых диких с рыжиной волосах то и дело подергивались волчьи уши.
Девочка с ужасом таращилась на мужчину, который спокойно продолжал строгать охотничьим ножом небольшую фигурку, так и сяк поворачивая игрушку в длинных узловатых пальцах.
«Оборотень...»
– Ну, смотри-ка, прям красота! Через пару дней совсем сойдет, будешь еще краше, - женщина подмигнула ей и вернулась на свое место, тяжело опустившись на резное кресло, – А теперь, рассказывай...
– Заорет, – коротко выдал мужчина, в очередной раз поворачивая фигурку и поднося ее ближе к глазам.
– Цыц, окоянный!
– Они всегда орут...
– Ванька?! Кому сказано!
Василиса затравленно переводила взгляд с одного навя на другого. Иван недовольно посмотрел на женщину, но смолчал.
Девочка пару мгновения разглядывала навью, ее крючковатый нос, обилие амулетов и бус на шее, резной посох с совиным навершием, вытянутую негнущуюся ногу...
– Ты... – осознание того, кто сидел перед ней в кресле, дало Василисе мешком по голове, – Ты – баба Яга - Костяная нога!?
На мгновение в веже повисла тишина.
Казалось, что даже за окном все стихло, а потом громкий мужской гогот разорвал тишину. Иван сложился пополам, держась за живот и не в силах справиться с истерикой, навья же побелела от ярости, а затем пошла кумачовыми пятнами.
Фигурка выскользнула из рук оборотня и с громким щелчком саданула его по лицу. На мгновение смех прекратился, сменившись всхлипами и поскуливанием.
– Позубоскаль мне тут, – процедила сквозь зубы берегиня, – ну-ка, дитятко, повтори, как ты меня назвала?
– Б-баба Яга, – девочка обмерла от страха, но заканчивать имя знакомой с детства присказкой не стала.
Навья всегда ненавидела все формы своего имени кроме того, которым, собственно, и пользовалась. Она недовольно поморщила длинный крючковатый нос, коротко затягиваясь из тонкой трубки.
– Найти б этих умников, да уши им пообрывать. Еще скажи, что нос в потолок врос?
– Так это мамки-няньки рассказывают, - попыталась как-то оправдаться девочка, потупив взгляд и комкая в руках край перины.
Тем временем оборотень успокоился, поднялся со своего места и, поставив искусно вырезанного зайца на лавку, вышел. На мгновение Василиса забыла как дышать от удивления – у Ивана оказался еще и мохнатый волчий хвост.
Проводив взглядом дворового, берегиня обернулась к девочке и расплылась в улыбке – та восторженно глядела вслед оборотню и хлопала ртом, как рыбешка, выброшенная на мостки. Поладят.
– Забудь, что тебе там эти клуши рассказывали. Вига меня зовут.
* * *
Уже три дня, как Кощей с Горыном в спешке покинули замок. Иван, как и было велено, не спускал глаз с Василисы, а заодно следил, чтобы никто из челяди не покидал детинца. Вига же почти не выходила из вежи, занимаясь лечением девочки. Та быстро шла на поправку и радовала навью нескончаемыми вопросами.
Но не любила берегиня бывать у брата – все же лес и маленькая избушка ей были ближе холодной громады каменных стен кощеева дома. Насиделась она в свое время в хоромах, на всю жизнь такого счастья хватит.
Как Вига и ожидала – девочка быстро поладила с оборотнем. Тот хоть и поначалу отнекивался, но наведывался ее проведать даже чаще, чем нужно, то и дело принося той то пряник с кухни, то очередную резную зверушку. На вторую ночь так вообще обернулся волком, да лег подле ее лавки, мол, домиус велел и ему так спокойнее. Та же не упустила возможность запустить ладошку в густую волчью шерсть, да так и уснула.
Вига умиленно глядела на этих двоих.
Женить бы его, да не хочет, стервец. Боится, что жену загубит, коли разум откажет али дети чудовищами будут, потому бобылем и ходит. Вот и решил теперь опекать найденку.
На четвертый день берегиня решила, что хватит Василисе отлеживать бока и надобно ей прогуляться, хоть по крепости. Она отвела девочку в костину вивлиофику и усадила ту за расписную навью грамоту, которую кто-то забавы ради переписал на человечий. На удивление Виги Василиса оказалась обучена грамоте. Девочка буквально впилась в книгу, жадно пожирая любопытными глазами каждый рисунок.
– Госпожа Вига, – послышался звонкий василисин голосок, - а что такое «кау́дар»?
– Ка́удар,– поправила ее берегиня, отворачиваясь от витражных створок окна и возвращаясь в реальный мир из собственных мыслей, – хвост у змеев, который в человечьем облике похож на косу. Он же нервный узел, он же солнечный тракт, он же первородная жила.
Навья прошлась вдоль полок с грамотами и книгами и опустилась на лавку подле Василисы.
– В каударе заключена вся змеева сила. Коли его повредить или отрезать – он впадет в безумие, а после – умрет.
На мгновение глаза девочки остекленели и расширились, будто от ужаса. Вига внимательно следила за ее реакцией, но не вмешивалась. Гулко вздохнув, Василиса тряхнула русой головкой и снова уткнулась в грамоту. Навья уже собиралась продолжить свой рассказ, как вдруг уловила легкое колебание силы вокруг. Кто-то подъезжал к детинцу.
– Сиди здесь!
Иван спешно пересекал двор по направлению к воротам, пока двое стражников откидывали массивный засов. Вига торопливо ковыляла из вивлиофики во двор, ощущая, как дрогнул второй охранный контур. Судя по всему – гнали во весь опор, и стоило страже распануть ворота, как туда с гиканьем влетел Змей верхом на своем вороном Аспиде. Конь горячо заплясал по двору, расшугав зазевавшихся стражников, и теперь выписывал круги вокруг Ивана.
– Эй, Псина, скучал? – змей растянул губы в издевательской улыбке, осадил скакуна и ловко скатился с седла. Мечник был в легком доспехе и без клинков, которые для удобства носил за спиной. Даже Клыков при себе не было, только длинный нож на бедре.
– Век бы тебя не видать, – глухо рыкнул оборотень, беря под уздцы Аспида, который дружелюбно ткнулся оборотню в протянутую ладонь, – Где домиус?
– Щас будет твой домиус, – хитро прищурил янтарные глаза Змей, запрокидывая голову и выглядывая вежу, в которой поселили Василису.
Вига облегченно вздохнула и зашагала к мечнику, который не сводил глаз с бойниц вежи, словно вокруг и не было ничего, кроме нее.
– Нет ее там, – хромая поступь не давала ей быстро идти, но она никуда и не торопилась теперь, – Василиса тут, в костиной вивлиофике.
– Да я это... На небо глядел, как бы тучка какая не набежала, –неубедительно соврал змей, взъерошивая волосы на макушке.
– Тучка-тучка, – улыбаясь покачала головой берегиня, видя, как смущается главный возмутитель спокойствия в доме брата.
– Чего? – нахмурил черные брови Змей, искоса глядя на подругу. Та же многозначительно улыбалась.
– Тебе говорили, что врешь ты погано?
Визг Хорса заставил всех задрать головы к небу и наблюдать, как черная виверна планирует на угловатых крыльях в крепостной двор. На крик твари из дверей выглянула любопытная мордашка Василисы, увидев которую Змей расслабленно вздохнул. Берегиня же только головой покачала – сказано ж было ей на месте сидеть!
— Вот ведь дуреха, – беззлобно шикнула Вига, направляясь к девочке. Стоило ей сделать шаг, как на землю по крылу ящера скатилась растрепаная и помятая черноволосая женщина.
Она затравленным зверем озиралась по сторонам, прижимая к груди связанные путами опаленные руки. Приглядевшись повнимательнее, Вига с оторопью узнала в жещине ненавистные черты: хитрые черные глаза, высокие скулы, прямой острый нос и то, что ей до конца жизни будет снится в кошмарах – семиконечная черная звезда промеж бровей.
Ведьма.
Тварь по-звериному выщерила на Хорса кривые острые зубы, а затем увидела замершую на пороге крепости Василису.
- Ах ты, паскуда, к навьим выродкам подалась?! – взвизгнула она, делая страшные глаза и вскидывая руку со сложенным знаком удара пальцами.
Вига успела лишь выставить вперед посох, как на ведьму коршуном накинулся Змей, молниеносно хватая ту за волосы и приставляя к оголенной шее нож. Ведьма злобно хрипела, скосив покрасневшие глаза на клинок у горла.
– Только посмей спустить эту дрянь, и я с радостью тебе еще один рот поперек глотки выкрою, – глаза мечника раскаленными углями полыхали,не отрываясь от скрюченных пальцев женщины.
Серая тень – перекинувшийся волком Иван – метнулась к ведьме, оказываясь прямо напротив ее лица, отгораживая собой девочку. Пальцы гадины все еще были сложены в знак, вокруг которого уже начала клубиться так и не выпущенная сила.
«Даже не проклятье. Так, грязь ведьмовская в чистом виде», – внутри Виги поднималась клокочущая злость. Чтоб какая-то драная ведьма при ней, берегине, колдовать удумала?!
Брезгливо морщась, Вига прохромала до скрученной в бараний рог ведьмы и нецеремонясь наступила той на скрученные пальцы, собирая дымку силы навершием посоха. Ведьма не моргая продолжала смотреть только на Василису, все остальное ее не волновало. Глаза резной совушки полыхнули лазурью и погасли, а затем Вига с чувством приложила ею ведьму по лицу.
Та осоловело моргнула, а затем по-звериному завыла.
– Даже не старайся, Горын спалил твой табор под чистую, – Константин грациозным движением поправил свой плащ, спускаясь с хитроумного седла на спине виверны. – И погляди, сколько тут желающих отправить тебя к обожаемой Матери.
Он обвел рукой двор, пока змей рывком поднимал ведьму на ноги.
Вокруг них, ощетинившись мечами и ланцами, стояли стражники кощеевой крепости. У самых ступеней, ощерив клыкастую пасть, закрывал собой Василису обратившийся Иван. Вига и та изо всех сил сдерживалась, чтобы не выбить из пленницы все, что могло бы напоминать жизнь. В довершение – Горын. Змей так крепко прижимал к горлу ведьмы нож, что одного неосторожного движения было бы достаточно, чтобы та начала захлебываться кровью.
– Так что хорошенько подумай, стоит ли проявлять неблагоразумие в твоем положении, – Константин кинул это через плечо, даже не оборачиваясь на ведьму.
На ступенях его ждало неожиданное. Василиса стояла и смотрела на все это даже не моргая. По девичьему личику, все еще напоминающему детское, ходили желваки. Она тяжело дышала, поджав губы и сдерживая злые слезы, которые едва не срывались с ресниц. Только зажившие пальцы до побеления сжались в кулаки. Казалось еще чуть-чуть и девочка накинется на связанную ведьму.
– Иван, я велел не выпускать ее из вежи, – навь посмотрел на виновато прижавшего уши волка, – отведи обратно. Пока не прикажу – шагу от нее не ступать. И не перекидываться, так пока безопаснее.
Оборотень понятливо кивнул. Он бесшумно скользнул к девочке, мягко подцепил рукав рубахи зубами и потянул ее в крепость. Василиса даже не стала сопротивляться.
– Что с тварью делать, домиус? – подал голос десятник, целящий болт самострела ведьме прямо в голову.
– В самоцветные цепи и в темницу. И рот ей заткните чем-нибудь, чтоб не шипела, иначе худо будет. Мы с Горыном займемся ею чуть позже.
Десятник понятливо кивнул, стянул с головы шапку и запихнул ее пленнице в рот. Пятеро здоровых мужиков забрали ведьму у Горына и повели в сторону спуска в темницу, предусмотрительно заковав ее в заговоренные кандалы. Четыре острия ланцов и самострельный болт стражников зажали закованную ведьму в аркан, и теперь те медленно вели ее вниз.
* * *
В подземельях кощеевой крепости было темно и холодно, да так, что до костей пробирало. И тихо. Будто в склепе.
Василиса спускалась по каменным ступеням, светя под ноги мудреной вещью, которую Вига назвала светильником – к большому хрустальному шару было приделано кольцо, за которое Василиса светильник и держала, а внутри трепыхался живой огонек.
За спиной безмолвной тенью шел Иван то и дело вздыхая, будто вел ее по приказу хозяина на казнь. Василиса на каждый его вздох оглядывалась, но получала в ответ тоскливую улыбку. Когда они наконец дошли до самого низа, то изо рта девочки вырывался еле видимый пар.
– Ну и холодина, – Василиса зябко передернула плечами и обхватила себя руками. Ноги в новеньких сапожках не так сильно мерзли, как тело под тонкой рубахой.
– Это чтобы домиуса всякие опыты мудрёные не протухли почем зря, – фыркнул оборотень.
– Какие еще «опыты»?
– Потом у него спросишь – сам расскажет.
Темный провал подземелья пугал до дрожи.
По полу стелился лёгкий белесый туман, стены местами влажно блестели чем-то темным, похожим на смолу, – и Василиса очень не хотела проверять смола ли это – то там, то здесь слабо светились грозди диких самоцветов. Из одной темницы сочился красноватый свет, неровно пляшущий отсветами по стене.
Девочка снова оглянулась на Ивана, который опасливо стриг ушами. Оборотень кивнул в ответ. Туда им надо.
В темнице было светло, но жутко. По стенам и в воздухе плавно парили все те же светящиеся гроздья самоцветов, но все они здесь ярко горели алым. От этого резкие черные тени казались живыми.
Ведьма висела посреди темницы, прикованная цепями за руки, которые ей развели в разные стороны самоцветными грузелами. Грузела, как и все остальное здесь, сияло алым.
«Они из неё силу тянут,» – догадалась Василиса.
Ведьма улыбалась. Жутким клыкастым оскалом, который когда-то был добродушной улыбкой, когда Рада только пришла к ним в деревню.
Прошлым летом.
Никто бы в жизни не догадался, что эта красивая молодая женщина с сыном-отроком – жуткая кровожадная навья тварь. По началу за ней бобыли так и увивались, все обхаживали молодую вдову-погорелицу, которая пришла к ним из соседнего села. Позже к бобылям прибавились и женатые, в открытую уже распушавшие хвосты перед одинокой красавицей. Бабу уже хотели погнать с деревни, когда за нее вступился Никита, василисин отец, взявший их к себе. Мол, понимает он ее горе, тяжко одному дитя растить без помощи. Зимой и сам от горячки помер, оставив Василису на попечение Рады. А дальше...
Дальше начался кошмар. Липкий и тягучий, который по началу таковым и не ощущался. Все началось с мелких ссор и препираний, дальше больше, и вот седмицу назад Рада почти из дому Василису выставила. И каждый раз это сопровождалось обвинениями со стороны мачехи едва не во всех смертных грехах: и на руку она, Василиса, не чиста – таскает у бедной Рады последние гроши, и лентяйка распоследняя – на печи валяется, пока ее Дёмушка в поле спину гнет, и огрызается на мачеху почем зря... Только вот вранье все это было. Василиса, как любили повторять соседки, была вылитая Любава, а та – ну просто сама кротость. Парни так вообще уверены были до ейного замужества, что девка немая.
И вот сейчас Рада не мигая смотрела на Василису своими черными как беззвёздная ночь глазами, улыбаясь хищным оскалом. Константин стоял чуть поодаль, у широкого каменного стола, на котором были разложены книги, всякие хитроумные склянки, амулеты и гроздья самоцветов, слабо пульсирующих лазурью. Хмурый и задумчивый навь держал в руках массивную книжищу, на корешке которой сверкали все те же самоцветы.
– Притащил ее, чтоб язык мне развязать? – каркнула ведьма, звякнув цепями, но ее тут же осадил длинный, отливающий лунным светом, изогнутый клинок, мелькнувший у самого носа. Змей.
Горын грозной тенью возвышался слева от пленницы. Одного взгляда на него было бы достаточно, чтобы язык отнялся от страха. Но Василиса отчего-то облегченно вздохнула, увидев, что и змей был здесь. В окружении троих взрослых навьев мачеха уже не казалась ей таким ужасным и страшным чудищем.
– Я тебе, гадюка, твое жало с радостью укорочу, коли болтать лишнего вздумаешь... – Змеев меч опасно качнулся в вершке от ведьминого рта. – Ты мне только волю дай.
– Нет, Рада, – Константин оторвался от книги, чтобы смерить ту равнодушным взглядом, – все, что могла, нам ты уже сказала.
– А я еще скажу! – рявкнула она. – Ты сгинешь, колдун! Сгинешь, и костей твоих не останется! И ты, змей! Все вы! А меня...
– Да-да, заберет Великая мать, ты повторяешься, – перебил ее чернокнижник, отгоняя от себя самоцвет, словно муху.
Василиса с приоткрытым ртом наблюдала за тем, как камни парили по темнице, будто пылинки. Но вот желания дотронуться до них они не вызывали...
– Кощная мать и твоя мать тоже, колдун, – прорычала Рада, не отрываясь от Василисы. Девочка старалась глядеть куда угодно, лишь бы не в эти мертвые черные глаза. – Даже ее...
Ведьма что есть сил подалась вперед, громыхнув цепями, но самоцветы делали свое дело, так что она лишь едва качнулась. А вот Василиса шарахнулась назад, врезаясь в грудь стоявшего за ней Ивана. Рада каркающе расхохоталась, за что получила от Горына резкий и короткий удар в бок.
– Не стыдно тебе, змей, на глазах дитятки мать-то бить? – прокашляла она, лукаво улыбаясь.
– Не мать ты мне, – прорычала Василиса, дрожа то ли от страха, то ли от гнева. – Не смей себя так называть...
– И кто ж мне запретит? Эти что ль? Али ты?
Нави переглянулись меж собой.
– Так кабы не светляки эти чернокнижные, они б у меня тут в ногах ползали да как ягнята блеяли, – снова хищный оскал расколол ее лицо кривой линией. – Колдун же только тут в темнице такой страшный, а на войне было совсе-е-ем не так, да, колдун? Там вы за спины змеям да берегиням прятались, как крысы. А потом, как к людям примкнули, так вообще носа на поле брани не казали! Только и могли, что указы отдавать!
– И это говорит та, кого вообще там не было, – хмыкнул Константин.
– Я билась со змеями! Я и мои сестры! – Рада горделиво вскинула подбородок, раздувая ноздри. Самоцветы у ее головы вспыхнули сильнее. – О, как мы были сильны, никто нам не был страшен!
Горын опасливо покосился на камни, затем на чернокнижника – тот лишь еле заметно мотнул головой.
– И сейчас не был бы, не приди эти! – Рада злобно сверкнула глазами, – Все мне испортили! Сыночка моего сгубили, твари бессердечные!
– Поделом сыночку твоему, – глухо ответила ей Василиса. – Поделом выродку проклятому.
Снова звякнули цепи, но в этот раз на лице Рады была оторопь. Она не верила своим ушам. Василиса же теперь смотрела ей в глаза, полная праведного гнева. Он горел в ней так пылко, что казалось сейчас вспыхнет одежда.
– Что ты сказала?
– Я сказала, – медленно повторила Василиса, делая шаг к мачехе. Змей напряженно замер, готовый в любой миг рубануть ведьму мечом и закрыть собой девочку. – Что по делам своим твой паскудник получил. И надеюсь, что подыхал он так же, как ты меня хотела со свету сжить – по кускам в чьей-нибудь пасти.
Раду затрясло. Самоцветы вокруг яростно запульсировали.
– За каждую мою слёзку, – медленно продолжала Василиса, – за каждый удар, что он мне отвесил по твоей указке, за все... Очень надеюсь, что рвали его жила за жилой, как вы мою деревню...
У Ивана на затылке волосы встали дыбом, а хвост сам собой распушился от ужаса.
Когда домиус рассказал ему, что ведьмы сотворили с деревней, откуда была Василиса, он едва не завыл. Улицы больше походили на скотобойню, залитые кровью и остатками тел, которые ведьмы принесли в жертву Кощной матери, чтобы задобрить ее.
Но сегодня этой жертвы ей было недостаточно, поэтому Горын и еще пара змеев спалили там все до тла, пока несколько чернокнижников и берегинь во главе с Константином сдерживали разбегающихся тварей, не давая им ускользнуть. Кроме Рады. Ее посол Нави приказал взять живой.
– Просто ответь: за что? Что мы вам сделали? – выдохнула Василиса, чувствуя, как по щеке скатывается слеза.
– Да ты сама уже сказала, доченька, – издевательски выплюнула ведьма, – Просто. Вы просто подвернулись нам под руку...
Нечеловеческий вопль прокатился по всему подземелью, отскакивая эхом от стен.
Вопила Рада.
Горын не выдержал того, как в ужасе расширились полные слез глаза Василисы, и пылающей змеевым пламенем рукой разом сломал ведьме несколько ребер, сжав ее за бок. Запах паленой плоти ударил всем в нос, заставив задохнуться кашлем.
– Горын! – Константину пришлось оттаскивать друга от вопящей ведьмы, пока тот заживо не сжег ее. – Остановись!
– Да я ее ...
– Успокойся, так ты ей не поможешь, – он развернул разгневанного Змея к себе, заглядывая ему в глаза. – Слышишь?
Ведьма обессиленно повисла на цепях, продолжая поскуливать. Василиса испуганно прижималась к Ивану, пряча лицо у оборотня на груди. Горын тяжело дышал, пытаясь заглушить пожар гнева внутри. Все просто вопило о том, чтобы спалить тварь живьем, чтобы она больше не смела издеваться над Василисой и причинять ей боль, даже словами.
Константин шевельнул пальцами и пара самоцветов возле обожженного бока Рады погасли, кожа на ее сломанных ребрах быстро посветлела и разгладилась.
Это было главной проблемой во время войны – мертвочары. Ведьмы, изначально бывшие лишь одной из слабых колдовских ветвей нави, когда-то давно начали пользоваться ими, поднимая усопших людей из могил в угоду себе.
Сначала просто в качестве науки, изучая, как она взаимодействует с навьим огнем и чернокнижными заклятьями. Потом, почуяв, что мертвочары дают в разы больше могущества, стали тайком приносить жертвы Маре – той, кто создала Навь, – Великой Кощной матери. Чтобы та делилась с ними частицами своей силы. Но эти игры с божеством быстро вышли из-под контроля, ведь все в мире состоит в равновесии, а за силу приходилось платить. И сила мертвочар не стала исключением – ведьмы стали сходить с ума, становясь изуродованными людоедами, братоубийцами и жестокими фанатиками, жаждущими положить на кровавый алтарь своей Матери весь мир. За это их лишили титула нави и изгнали в Пустоши.
Ныне же Раде почти удалось достучаться до своей госпожи, но их прервали, а потому сила у нее была невелика – лишь залечить собственные раны. В полную свою мощь мертвочары вступали только после жертвы, принесенной определенным образом. Кем и должна была стать Василиса. Ведьмы же посчитали, что тати свое дело сделают, и принялись заранее пировать удачный ритуал, вырезав всю деревню.
– Ну уж нет, Рада, – Константин резко встряхнул ведьму за подбородок, – умирать ты будешь не так быстро.
Тварь осоловело моргнула, приходя в себя.
– Я хочу, – тихо начал чернокнижник, – чтобы она уяснила – мы с тобой разные. Василиса, подойди.
Ведьма оскалилась ему в лицо, но не рискнула даже шевельнуться – этот изничтожит и глазом не моргнет.
– Да ты ж полюбуйся на нее, колдун, – хихикнула тварь, – чего с этой овцы неразумной взять? Все блеяла: тя-а-атенька! Тя-а-атенька! Смотреть было тошно. До чего вся из себя хорошая, паскудина...
Константин удивленно покосился на девочку, а затем снова на беснующуюся ведьму.
– Да гори ж ты тогда, синим пламенем, тварь окаянная! – рявкнула сквозь слезы Василиса.
Горын хотел уж было дернулся всадить в бок ведьмы меч, но не смог и пальцем пошевелить – все его естество замерло от животного ужаса. Самоцветы вокруг Рады ярко полыхнули лазурью, сама ведьма округлила черные глаза, будто ее обухом по голове огрели. А потом...
Тело твари действительно вспыхнуло ярким лазоревым пламенем, которого тут никак не должно было быть. Потому что единственная, кто мог его вызвать, сейчас выпускала злость на ратной площадке, молотя посохом чучело.
Навий огонь пожирал тело визжащей и извивающейся ведьмы ровно так, как должен был. Как это сотни раз видел и Константин, и Горын. Василиса же этого уже не видела – она мешком рухнула на руки Ивану, стоило ей только выкрикнуть свои слова.