3𝓈𝓁𝒶𝒻𝒶 К⃝а⃝п⃝и⃝т⃝о⃝н⃝ р⃝е⃝ш⃝и⃝л⃝ ж⃝е⃝н⃝и⃝т⃝ь⃝с⃝я⃝
Старая барыня, у которой он жил в дворниках, во всём следовала древним обычаям и прислугу держала многочисленную: в доме у ней находились не только прачки, швеи, столяры, портные и портнихи,-- был даже один шорник1, он же считался ветеринарным врачом и лекарем для людей, был домашний лекарь для госпожи, был, наконец, один башмачник, по имени Капитон Климов, пьяница горький. Климов почитал себя существом обиженным и неоценённым по достоинству, человеком образованным и столичным, которому не в Москве бы жить, без дела, в каком-то захолустье, и если пил, как он сам выражался с расстановкой и стуча себя в грудь, то пил уже именно с горя. Вот зашла однажды о нём речь у барыни с её главным дворецким, Гаврилой, человеком, которому, судя по одним его жёлтым глазкам и утиному носу, сама судьба, казалось, определила быть начальствующим лицом. Барыня сожалела об испорченной нравственности Капитона, которого накануне только что отыскали где-то на улице.
-- А что, Гаврила,-- заговарила вдруг она,-- не женить ли нам его, как ты думаешь? Может, он остепенится.
-- Отчего же не женить-с! Можно-с,-- ответил Гаврила,-- и очень даже будет хорошо-с.
-- Да; только кто ж за него пойдёт?
-- Конечно-с. А впрочем, как вам будет угодно-с. Всё же он, так сказать, на что-нибудь может быть потребен; из десятка его не выкинешь.
-- Кажется, ему Татьяна нравится?
Гаврила хотел было что-то возразить, да сжал губы.
-- Да!.. Пусть посватает Татьяну,-- решила барыня, с удовольствием понюхивая табачок,-- слышишь?
-- Слушаю-с,-- произнёс Гаврила и удалился.
Возвратясь в свою комнату(она находилась во флигеле и была почти вся загромождена коваными сундуками), Гаврила сперва выслал вон свою жену, а потом подсел к окну и задумался. Неожиданное распоряжение барыни его, видимо, озадачило. Наконец он встал и велел кликнуть Капитона. Капитон явился... Но прежде чем мы передадим читателям их разговор, считаем не лишним рассказать в немногих словах, кто была эта Татьяна, на которой приходилось Капитону жениться, и почему повеление барыни смутило дверецкого.