Страницы проклятой судьбы

— Не могу поверить. Мы что-то приняли, раз видели это? — Прошептал Джон и опустился рядом со мной на пол.

— Если только в еде, которую нам дают в отеле, находился наркотик. Но это вряд ли. Верю только своим глазам, и вот подтверждение, — я приподняла дневник Перхты.

— Она призрак. Чёрт возьми, самый настоящий, — издал смешок парень, и я кивнула.

— Вряд ли кто-то поверит в это, но она не просто так привела нас к тетради.

— Не нас, а тебя, Лори. Именно тебя, ведь меня она ненавидит.

— А свет? Выходит, это не проводка. И не её рук дело, она же испугалась. Её просьба тоже свидетельствует о том, что не одна она здесь, — я повернулась к Джону, и он нахмурился.

— Перхта хочет, чтобы мы разгадали это. Надпись. Вероятно, в этом месте не всё так гладко, как можно представить. Чёрт, я даже ничего предположить не могу.

— Определённо, кто-то другой не хочет, чтобы мы были здесь и копались в этом. Может быть, поэтому нас не впускали в башню, пока она не появилась. Она даже мою шишку излечила, — я указала на лоб и, чтобы убедиться ещё раз, дотронулась до кожи, где ничего не было.

— Невероятно, просто слов нет, насколько это невероятно, — шумно выдохнул Джон. — Я что, в обморок упал?

— Нет, она тебя усыпила, — солгала я, хотя неизвестно ложь ли это. Возможно, он отключился от потрясения, а, возможно, и нет. Но такой вариант, который я поведала ему, мне нравился больше.

— Мне необходима вода. Горло сушит, — прошептал он.

— Как раз захвати ручку и бумагу. Попытаемся скопировать надпись и подумать, что она означает, — предложила я.

— О, нет. Я тебя одну не оставлю. Здесь призраки, и только Перхта расположена к нам, а другой — против, — сурово ответил Джон.

— Ладно, можем пойти вместе, — я ободряюще улыбнулась ему и встала на ноги.

Мы быстро поднялись наверх, собрали рюкзаки и спустились. Ничего больше не указывало на то, что в замке творится нечто необъяснимое. Свет не мигал, и тишина была довольно приятной. Мы разложились на полу перед портретом, переписывая на бумагу слова.

— А если перевернуть надпись? — Предложила я очередной вариант после трёх часов безуспешной работы.

— Вот это отчётливо буква «а», — я указала на появившийся простой символ.

— Давай попробуем, — Джон развернул лист, и мы вглядывались в каракули.

— Это какой-то странный набор букв, и только. Ничего не понимаю, — нахмурился он.

— Попробуй сложить из них слова. Определить буквы и угадать, что за ними стоит, — я с надеждой взглянула на него.

— Лори, мой чешский не настолько хорош, но я попытаюсь, — вздохнув, он лёг на живот и принялся что-то выводить на листе.

Я была бесполезна в этом, поэтому подошла к портрету и рассматривала его.

— Почему же ты не нашла успокоения? — Обратилась я к девушке на портрете. — Неужели, тебя на самом деле убил человек, который был твоим мужем. Жестоко, очень жестоко он поступил с тобой. И ведь причин-то не было. Нет, Джон, ты только представь, если рассказ Георга всё же, правда? Это означает, что она просит помощи в освобождении. Столетиями бродит и не может уйти в другой мир. Так страшно и бесчеловечно поступили с ней. Ведь получается, она погибла насильственной смертью и даже после этого продолжает мучиться. Боже, это ужасно. И кто-то не даёт ей уйти, даже помощи просить запрещает. Наверное, это ублюдок-муженёк, который и после её смерти хочет издеваться над бедняжкой. Урод. Если бы встретила его, то придушила своими руками.

Злость на Яна, так коварно поступившего с Перхтой, показавшейся мне очень милой и нежной, заполонила разум. И мне было плевать, что с каждой минутой становилось холоднее, ярость не давала мне замёрзнуть. Нет, конечно, я знаю, что такие смерти были частыми в то время. Но, когда ты видишь мёртвого, окончившего свою жизнь так рано, то он становится к тебе ближе, чем другие, погибшие точно так же. Это не объяснить, потому что мне было очень жаль Перхту.

— Лори, — позвал меня Джон, оторвав от мрачных мыслей.

— Да? — Я повернулась к нему и нахмурилась.

— Хм, я попытался, но получилось, чёрт знает что.

— Говори.

— У меня вышло первое слово — «простить». Второе вспомогательное «быть», а третье «любить», — ответил он и потёр подбородок.

— Простить. Быть. Любить, — повторила я.

— Да. И это странно, потому что любой историк, занимающийся этим делом, смог бы легко догадаться.

— Тогда почему они этого не сделали? — Удивилась я.

— Не имею понятия. Перевернув слова и подобрав их к наиболее подходящим даже в современном языке, они довольно просто складываются.

— Тогда какое отношение имеют эти три слова к сокровищам, о которых все судачат?

— Не отвечу, потому что написано здесь явно не о богатстве.

— Давай сложим их. Что у нас получится? — Спросила я Джона.

— Простивший будет влюблён? — Предположил он.

— Там точно глаголы? — Уточнила я.

— Лори, не знаю! — Вспыхнул Джон. — Я не могу сказать точно, язык не успел изучить полностью!

— Ладно, не злись, — мягко произнесла я.

— Прости, но я взвинчен. Ничего не получается, это меня бесит. Так просто не может быть, понимаешь? Тогда бы уже давно всё было известно, — сдавленно сказал он и отложил лист.

— Иногда истина лежит на поверхности. Мама часто упоминала о том, что историки слишком глубоко копаются, выдавая неверные объяснения. И, возможно, ответ всегда был близко, но не тот, за которым охотятся другие. Нас же не интересуют деньги, меня, по крайней мере, я хочу понять, что произошло с нами и доказать, что призрак до сих пор ждёт помощи. От нас ждёт, Джон. Мы не можем подвести её, — я подошла к парню и опустилась на колени рядом с ним.

— Мне тоже деньги не нужны, — усмехнулся он. — Я просто немного устал. Сейчас посмотрим ещё раз.

Джон поднял лист и вновь уставился на него.

— Может быть, попробовать существительные? — Предложила я.

— Прощение быть любовь? Это лучше? — Усмехнулся он.

— Прощение будет любовью, — высказалась я.

— Вряд ли. Не даёт мне покоя то, что все говорят о кладе, — цокнул Джон.

— Но Георг упомянул, что это не разгадает тот, кто гонится за богатством. Поэтому необходимо забыть о том, что ищут другие.

— Тогда какой смысл вводить в заблуждение тех, кто приезжает сюда? Они же хотят сокровищ.

— Возможно, поэтому письмена так и не разгаданы.

— Может быть, ты и права, — он вернул своё внимание на бумагу.

— Ты сказал, что там есть вспомогательный глагол. Какова вероятность, что он именно быть? — Спросила я.

— Никакой вероятности. Здесь примерно слово «být» — это быть. Но, возможно, «b» — это «d», а «t» — «j», — Джон снова начал что-то черкать.

— И что тогда получится? — Поинтересовалась я.

— Дать — «dej». Здесь же старый диалект, который с годами стёрся из истории, оставив лишь смутное напоминание, — медленно произнёс он.

— Тогда у нас вышло следующее: «простить», «дать», «любить». Верно?

— Да, но я не уверен, что только глаголы. Существительное тоже может быть. Прощение дано любви, — выдал предположение Джон.

— Или прощение, данное любовью? — Добавил он.

— Не исключено, что «дать» может означать «дарить». Ведь Перхта по легендам не простила мужа за свои горести, — произнесла я.

— А надпись появилась позже, когда она вернулась в родительский дом уже призраком, — подхватил мою мысль Джон. — Получается, что не только монах, но и Ян проклял её перед смертью. И она написала это, чтобы ей кто-то даровал свободу?

— Она добра, я это чувствовала при её присутствии. Перхта не может таить в себе злость и боль, лишь отчаяние. Возможно, она хотела простить своего мужа-тирана за всё, но поняла это после гибели, когда, вероятно, не успокоилась и наблюдала, через какие муки тот прошёл, — обдумывала я.

— Получается, прощение, даровано любовью...

— Ш-ш-ш, – я остановила рукой Джона, пока в голове пробегали мысли, и внезапно всё не стихло с яркой вспышкой перед глазами.

— Прощение даровано любимому! — Воскликнула я и подскочила на ноги. — Она простила его! Простила его за всё!

— Перхта! — Крикнула я. — Здесь написано: «Прощение даровано любимому»! Это клад твоей семьи! Вы все были обозлены на Яна, и только прощение вам поможет уйти!

— Подожди, Лори, ты решила, что Перхта любила своего мужа? — Удивился Джон.

— Да! Она любила его и после своей смерти не смогла уйти, пока его имя не будет очищено! Понимаешь, Джон? Она не может уйти, потому что нечто скрыто от всех, истории путаются, и невозможно отгадать, где же таится правда. Она не в силах оставить это так, поэтому до сих пор находится здесь! Она оберегает эти строчки! И дневник, там есть ответы и правда, которую скрыли! Она хочет, чтобы люди поняли, что она не страдалица, какой её представляют. Перхта лишь хочет отбелить имя мужа и призывает простить его!

Как только последнее слово сорвалось с моих губ, то свет над нами погас, отчего я вздрогнула. Джон подскочил и, оказавшись рядом со мной, обнял.

— Ты слышишь это? — Шёпотом спросил он.

Откуда-то доносился пробирающий до костей скрежет металла.

— Это в камере пыток, — одними губами ответила я ему, подняв на Джона голову, и он, сглотнув, кивнул.

Цепи, двигающиеся внизу, вызывали первобытный ужас. Двери хлопали, и от этого звука всё тело покрылось мурашками. Сейчас мы оба понимали, что это не Перхта, а кто-то другой. Тот самый призрак, играющий со светом и не желающий, чтобы мы находились здесь. Мы были слишком близки к разгадке, поэтому нам не дали завершить начатое.

— Нам следует уйти, — быстро сказал Джон и отпустил меня. Он подошёл к рюкзаку, пока в камере продолжался шум, становясь всё громче и громче.

— Лори! Мы должны идти! — Крикнул мне Джон, и я отмерла, побежала к дневнику Перхты и бросила его в свой рюкзак.

Мои руки дрожали, пока я безуспешно пыталась затянуть рюкзак. От жуткого воя, словно кого-то пытали там, внизу, я подскочила, и кровь застыла в жилах. Звуки набирали обороты, отчего больше не было сил терпеть их. Что Джон, что я, бросили своё занятие и зажали уши руками. Меня качнуло, и я рухнула на колени, но нечеловеческий полный боли крик заполонил мой разум. Это было невыносимо, да настолько, что из моей груди вырвался стон. Холод пронзил каждый миллиметр моего тела, а изо рта шёл пар.

— Лори, пошли, — Джон поднял меня и закинул себе на спину рюкзак. Но я не могла двинуться, ноги отказали у меня.

— Он кричит....кто-то кричит! — Прохрипела я, продолжая слышать биение металла внизу.

— Кричит? Только ты, Лори, — парень встряхнул меня, но я же слышала и продолжаю это делать.

— Так холодно, — меня трясло с сумасшедшей силой, пока Джон в страхе осматривал моё лицо. Тело предало меня в момент опасности, а это было именно так, только мне что-то угрожало, я чувствовала это. По виску скатился холодный пот, казалось, что ещё немного, и я упаду в обморок.

— Нам надо уходить! — Джон пытался тащить меня, но я не могла идти. Не могла, без какой-либо причины. Я не ощущала своего тела, не слышала, вообще, ничего, кроме, жуткого воя рядом. Он тряс меня, но мой взгляд стал мутным, голова наполнилась пустотой, я слушала, потому что другого мне не оставалось. Видела, как Джон орёт в моё лицо, но его голос не обрёл никакого звука, лишь то, что происходило внизу, мне было оставлено.

— Лорель! — Сквозь пелену ворвался в меня голос Джона.

— Прощение даровано любимому...прощение даровано любимому, — прошептала я, и в этот момент всё резко стихло, и свет появился над нами, словно ничего и не было.

Моргнув, я как будто вернулась в своё тело, утомлённое и уставшее. Зажмурившись, я издала тихий вздох, не понимая, что со мной было. Я отключилась, всё внутри меня отказало в жизни, впитывая в себя ужас и страх, боль и муки, окутавшие сознание.

— Чёрт возьми, Лори, — Джон прижал меня к себе и качал.

— Ты как? — Тихо спросил он, немного отодвинувшись.

— Не знаю, не понимаю, Джон, — прошептала я, а глаза наполнились резью от слёз. — Это был Ян, его крик...

— Я ничего не слышал, кроме жуткого грохота внизу.

— Он кричал, словно не желал, чтобы письмена были разгаданы, понимаешь? Клад...поэтому тот, кто гонится за деньгами не отыщет его, потому что награда — это освобождение души Перхты из рук тирана, которого она любила. Она любила, и он её так жестоко предал. Любила...

— Лори, не плачь, — Джон вытирал мои слёзы, которых я не чувствовала. Ничего не чувствовала, кроме, странного ощущения истерзанного сердца.

— Пойдём, сейчас лучше уйти, всё слишком для нас. Мы вернёмся сюда днём и не одни, проверим. Не сейчас, хорошо? Не сейчас, Лори, мы должны уйти, нас выгоняют отсюда. И если задержимся, то будет плохо, — уверял он меня.

— Детка, я рядом с тобой, не бойся. До сих пор люблю тебя, и я рядом, — после его слов свет исчез. Это означало, что будет не только плохо, ещё будет и страшно. А я сейчас не могла больше вытерпеть того, что произошло.

— Пошли, — Джон обнял меня и, прижав к себе, медленно вёл к двери.

Как только мы достигли выхода, перед нами появилась Перхта, мрачно смотря на меня. Её появление уже не страшило меня, кроме взгляда, в котором читалась решимость. Только на что?

— Мы разгадали тайну, Перхта, — прошептала я. — «Прощение даровано любимому». Это написано на твоём портрете?

Джон быстро перевёл всё на чешский, и она слабо кивнула.

— Тогда ты должна уйти, как и мы. Ты свободна.

После перевода она покачала головой и указала пальцем на меня.

Джон что-то спросил у неё, и она покачала головой, продолжая смотреть на меня.

— Она хочет, чтобы ты осталась здесь, — сипло произнёс Джон.

Сердце пропустило удар, затем ещё и ещё, сбившись с ритма.

— Почему? Почему я должна остаться здесь? — Недоумевала я, повернувшись к хмурому лицу Джона.

Девушка ничего не ответила, но указала на парня, а затем на дверь.

— Ты можешь идти, но не я, — догадалась я.

— Ни черта, — покачал головой он.

Джон вновь начал что-то говорить на чешском, видимо, он ругался с ней, тембр его голоса клокотал от злости. Но она не обращала на это внимания, когда подошла ко мне, и её рука потянулась к моей. Меня пронзило холодом. Перхта, взяв мою ладонь, приложила к своей груди, и не было стука сердца, лишь лёд и проклятье быть вечной неуспокоенной душой.

— Я не понимаю, что она хочет от меня, — бросив взгляд на Джона, прошептала я. — Узнай: её убили?

Джон напряжённо сделал то, о чём я его попросила. Она кивнула, отпустив мою руку.

— Кто? Ян? Или кто-то другой? Ты поэтому не могла простить его? Он предал твою любовь, издеваясь над сердцем, а ты его любила, этого жестокого и страшного мужчину? Но увидев его казнь, ты поняла, что твоя любовь никуда не делась, и пришло прощение, да? — Я вглядывалась в печальное лицо, понимая, что она не представляет, о чём я говорю.

Перхта резко повернула голову куда-то вбок и приложила руку к губам, словно ей нельзя говорить, запрещено рассказывать. Мы сами должны понять правду, найти её, ведь она заточена здесь не просто так.

Сигнал клаксона автобуса разрушил мои мысли, и Перхта, схватив меня за руку, быстро замотала головой, прося остаться.

— Мы вернёмся. Обещаю тебе, — тихо произнесла я.

Дверь перед нами распахнулась, растворив мираж этой ночи.