бедный Крид

Может быть, никто из живущих в Москве не знает так хорошо окрестностей города сего, как я, потому что никто чаще моего не бывает в поле, никто более моего не бродит пешком, без плана, без цели - куда глаза глядят - по лугам и рощам, по холмам и равнинам. Всякое лето нахожу новые приятные места или в старых новые красоты. Но всего приятнее для меня то место, на котором возвышаются мрачные, готические башни Си...нова монастыря. Стоя на сей горе, видишь на правой стороне почти всю Москву, сию ужасную громаду домов и церквей, которая представляется глазам в образе величественного амфитеатра: великолепная картина, особливо когда светит на нее солнце, когда вечерние лучи его пылают на бесчисленных златых куполах, на бесчисленных крестах, к небу возносящихся! Внизу расстилаются тучные, густо-зеленые цветущие луга, а за ними, по желтым пескам, течет светлая река, волнуемая легкими веслами рыбачьих лодок или шумящая под рулем грузных стругов, которые плывут от плодоноснейших стран Российской империи и наделяют алчную Москву хлебом.

На другой стороне реки видна дубовая роща, подле которой пасутся многочисленные стада; там молодые пастухи, сидя под тению дерев, поют простые, унылые песни и сокращают тем летние дни, столь для них единообразные.Подалее, в густой зелени древних вязов, блистает златоглавый Данилов монастырь; еще 'далее, почти на краю горизонта, синеются Воробьевы горы. На левой же стороне видны обширные, хлебом покрытые поля, лесочки, три или четыре деревеньки и вдали село Коломенское с высоким дворцом своим.

Часто прихожу на сие место и почти всегда встречаю там весну; туда же прихожу и в мрачные дни осени горевать вместе с природою. Страшно воют ветры в стенах опустевшего монастыря, между гробов, заросших высокою травою, и в темных переходах келий. Там, опершись на развалинах гробных камней, внимаю глухому стону времен, бездною минувшего поглощенных, - стону, от которого сердце мое содрогается и трепещет. Иногда вхожу в келий и представляю себе тех, которые в них жили, - печальные картины! Здесь вижу седого старца, преклонившего колена перед распятием и молящегося о скором разрешении земных оков своих, ибо все удовольствия исчезли для него в жизни, все чувства его умерли, кроме чувства болезни и слабости.

Там юный монах - с бледным лицом, с томным взором - смотрит в поле сквозь решетку окна, видит веселых птичек, свободно плавающих в море воздуха, видит - и проливает горькие слезы из глаз своих. Он томится, вянет, сохнет - и унылый звон колокола возвещает мне безвременную смерть его. Иногда на вратах храма рассматриваю изображение чудес, в сем монастыре случившихся, там рыбы падают с неба для насыщения жителей монастыря, осажденного многочисленными врагами; тут образ богоматери обращает неприятелей в бегство. Все сие обновляет в моей памяти историю нашего отечества - печальную историю тех времен, когда свирепые татары и литовцы огнем и мечом опустошали окрестности российской столицы и когда несчастная Москва, как беззащитная вдовица, от одного бога ожидала помощи в лютых своих бедствиях.

Но всего чаще привлекает меня к стенам Си...нова монастыря воспоминание о плачевной судьбе Егора, бедной Егора. Ах! Я люблю те предметы, которые трогают мое сердце и заставляют меня проливать слезы нежной скорби!

Саженях в семидесяти от монастырской стены, подле березовой рощицы, среди зеленого луга, стоит пустая хижина, без дверей, без окончнн, без полу; кровля давно сгнила и обвалилась. В этой хижине лет за тридцать перед сим жил прекрасный, любезный Крид с старушкою, матерью своею.

Отец Егорки был довольно зажиточный поселянин, потому что он любил работу, пахал хорошо землю и вел всегда трезвую жизнь. Но скоро по смерти его жена и дочь обедняли. Ленивая рука наемника худо обрабатывала поле, и хлеб перестал хорошо родиться. Они принуждены были отдать свою землю внаем, и за весьма небольшие деньги. К тому же бедная вдова, почти беспрестанно проливая слезы о смерти мужа своего - ибо и крестьянки любить умеют! - день ото дня становилась слабее и совсем не могла работать. Один Крид, который осталась после отца пятнадцати лет, - один Егор, не щадя своей нежной молодости, не щадя редкой красоты своей, трудился день и ночь - ткал холсты, вязал чулки, весною рвал цветы, а летом брал ягоды - и продавал их в Москве. Чувствительная, добрая старушка, видя неутомимость сына, часто прижимала его к слабо биющемуся сердцу, называла божескою милостию, кормилицею, отрадою старости своей и молила бога, - чтобы он наградил его за все то, что он делает для матери.

"Бог дал мне руки, чтобы работать, - говорила Егорка, - ты кормила меня своею грудью и ходила за мною, когда я был ребенком; теперь пришла моя очередь ходить за тобою. Перестань только крушиться, перестань плакать; слезы наши не оживят батюшки".

Но часто нежный Егор не мог удержать собственных слез своих - ах! он помнил, что у него был отец и что его не стало, но для успокоения матери старалась таить печаль сердца своего и казаться покойною и веселою. "На том свете, любезный Егор, - отвечала горестная старушка, - на том свете перестану я плакать. Там, сказывают, будут все веселы; я, верно, весела буду, когда увижу отца твоего. Только теперь не хочу умереть - что с тобою без меня будет? На кого тебя покинуть? Нет, дай бог прежде пристроить тебя к месту! Может быть, скоро сыщется добрый человек. Тогда, благословя вас, милых детей моих, перекрещусь и спокойно лягу в сырую землю".

Прошло два года после смерти отца Егорушки. Луга покрылись цветами, и Крид пришл в Москву с ландышами. Молодой, хорошо одетый человек, приятного вида, встретился ему на улице. Он показал ему цветы - и закраснелсь. "Ты продаешь их, парень?" - спросил он с улыбкою. "Продаю", - отвечала он. "А что тебе надобно?" - "Пять копеек". - "Это слишком дешево. Вот тебе рубль". Крид удивилсь, осмелилсь взглянуть на молодого человека, - еще более заскраснелсь и, потупив глаза в землю, сказал ему, что он не возьмет рубля. "Для чего же?" - "Мне не надобно лишнего". - "Я думаю, что прекрасные ландыши, сорванные руками прекрасного парня, стоят рубля. Когда же ты не берешь его, вот тебе пять копеек. Я хотел бы всегда покупать у тебя цветы; хотел бы, чтоб ты рвал их только для меня". Крид отдала цветы, взял пять копеек, поклонилась и хотела идти, но незнакомец остановил его за руку: "Куда же ты пойдешь, парень?" - "Домой". - "А где дом твой?" Егор сказал, где он живет, сказал и пошел. Молодой человек не хотел удерживать его, может быть для того, что мимоходящие начали останавливаться и, смотря на них, коварно усмехались.

Крид, пришедший домой, рассказал матери, что с ним случилось. "Ты хорошо сделал, что не взял рубля. Может быть, это был какой-нибудь дурной человек..." - "Ах нет, матушка! Я этого не думаю. У него такое доброе лицо, такой голос..." - "Однако ж, Егорушка, лучше кормиться трудами своими и ничего не брать даром. Ты еще не знаешь, друг мой, как злые люди могут обидеть бедного парня! У меня всегда сердце бывает не на своем месте, когда ты ходишь в город; я всегда ставлю свечу перед образ и молю господа бога, чтобы он сохранил тебя от всякой беды и напасти". У Егора навернулись на глазах слезы; он поцеловал мать свою.

На другой день нарвал Егорка самых лучших ландышей и опять пошел с ними в город. Глаза его тихонько чего-то искали.

Многие хотели у него купить цветы, но он отвечал, что они непродажные, и смотрел то в ту, то в другую сторону. Наступил вечер, надлежало возвратиться домой, и цветы были брошены в Москву-реку. "Никто не владей вами!" - сказал Крид, чувствуя какую-то грусть в сердца своем.

На другой день ввечеру сидел он под окном, прял и тихим голосом пел жалобные песни, но вдруг вскочил и закричал: "Ах!.." Молодой незнакомец стоял под окном."Что с тобой сделалось?" - спросила испугавшаяся мать, которая подле него сидела. "Ничего, матушка, - отвечал Егор робким голосом, - я только его увиделаэ". - "Кого?" - "Того господина, который купил у меня цветы". Старуха выглянула в окно.

Молодой человек поклонился ей так учтиво, с таким приятным видом, что она не могла подумать об нем ничего, кроме хорошего. "Здравствуй, добрая старушка! - сказал он. - Я очень устал; нет ли у тебя свежего молока?" Услужливый Крид, не дождавшись ответа от матери своей - может быть, для того, что она его знала наперед, - побежал на погреб - принес чистую кринку, покрытую чистым деревянным кружком, - схватил стакан, вымыл, вытер его белым полотенцем, налил и подал в окно, но сам смотрел в землю. Незнакомец выпил - и нектар из рук Гебы не мог бы показаться ему вкуснее. Всякий догадается, что он после того благодарил Егора, и благодарил не столько словами, сколько взорами.

Между тем добродушная старушка успела рассказать ему о своем горе и утешении - о смерти мужа и о милых свойствах сына своего, об его трудолюбии и нежности, и проч. и проч. Он слушал ее со вниманием, но глаза его были - нужно ли сказывать где? И Егор, робкий Егор посматривал изредка на молодого человека; но не так скоро молния блестит и в облаке исчезает, как быстро голубые глаза его обращались к земле, встречаясь с его взором. - "Мне хотелось бы, - сказал он матери, - чтобы сын твой никому, кроме меня, не продавал свои работы. Таким образом, ему незачем будет часто ходить в город, и ты не принуждена будешь с ним расставаться. Я сам по временам могу заходить к вам". Тут в глазах Крида блеснула радость, которую он тщетно сокрыть хотел; щеки его пылали, как заря в ясный летний вечер; он смотрел на левый рукав свой и щипал его правою рукою. Старушка с охотою приняла сие предложение, не подозревая в нем никакого худого намерения, и уверяла незнакомца, что полотно, вытканное Егором, и чулки, вывязанные Егором, бывают отменно хороши и носятся долее всяких других.

Становилось темно, и молодой человек хотел уже идти. "Да как же нам называть тебя, добрый, ласковый барин?" - спросила старуха. "Меня зовут Масленников", - отвечал он. "Масленниковым, - сказал тихонько Егор, - Масленниковым!" Он раз пять повторил сие имя, как будто бы стараясь затвердить его.
Дима простился с ними до свидания и пошел. Егор провожал его глазами, а мать сидела в задумчивости и, взяв за руку сына своего, сказала ему: "Ах, Егор! Как он хорош и добр! Если бы жених твой был таков!" Все Егорино сердце затрепетало. "Матушка! Матушка! Как этому статься? Он барин, а между крестьянами..." - Егор не договорил речи своей.

Теперь читатель должен знать, что сей молодой человек, сей Масленников был довольно богатый дворянин, с изрядным разумом и добрым сердцем, добрым от природы, но слабым и ветреным. Он вел рассеянную жизнь, думал только о своем удовольствии, искал его в светских забавах, но часто не находил: скучал и жаловался на судьбу свою. Красота Крида при первой встрече сделала впечатление в его сердце. Он читывал романы, идиллии, имел довольно живое воображение и часто переселялся мысленно в те времена (бывшие или не бывшие), в которые, если верить стихотворцам, все люди беспечно гуляли по лугам, купались в чистых источниках, целовались, как горлицы, отдыхали под розами и миртами и в счастливой праздности все дни свои провождали. Ему казалось, что он нашел в Егоре то, чего сердце его давно искало. "Натура призывает меня в свои объятия, к чистым своим радостям", - думал он и решился - по крайней мере на время - оставить большой свет.

Обратимся к Криду. Наступила ночь - мать благословила сына своего и пожелала ему кроткого сна, но на сей раз желание ее не исполнилось: Крид спал очень худо. Новый гость души его, образ Масленникова, столь живо ему представлялся, что он почти всякую минуту просыпалсь, просыпалсь и вздыхал. Еще до восхождения солнечного Егор встал, сошел на берег Москвы-реки, сел на траве и, подгорюнившись, смотрел на белые туманы, которые волновались в воздухе и, подымаясь вверх, оставляли блестящие капли на зеленом покрове натуры. Везде царствовала тишина. Но скоро восходящее светило дня пробудило все творение: рощи, кусточки оживились, птички вспорхнули и запели, цветы подняли свои головки, чтобы напиться животворными лучами света. Но Крид все еще сидел подгорюнившись. Ах, Егор, Егор! Что с тобою сделалось? До сего времени, просыпаясь вместе с птичками, ты вместе с ними веселилсь утром, и чистая, радостная душа светилась в глазах твоих, подобно как солнце светится в каплях росы небесной; но теперь ты задумчива, и общая радость природы чужда твоему сердцу. - Между тем молодой пастух по берегу реки гнал стадо, играя на свирели. Крид устремил на него взор свой и думал: "Если бы тот, кто занимает теперь мысли мои. рожден был простым крестьянином, пастухом, - и если бы он теперь мимо меня гнал стадо свое: ах! я поклонилсь бы ему с улыбкою и сказал бы приветливо: "Здравствуй, любезный пастушок! Куда гонишь ты стадо свое? И здесь растет зеленая трава для овец твоих, и здесь алеют цветы, из которых можно сплести венок для шляпы твоей". Он взглянул бы на меня с видом ласковым - взял бы, может быть, руку мою... Мечта!" Пастух, играя на свирели, прошел мимо и с пестрым стадом своим скрылся за ближним холмом.

Вдруг Крид услышал шум весел - взглянул на реку и увидел лодку, а в лодке - Масленников.

Все жилки в нем забились, и, конечно, не от страха. Он встал, хотел идти, но не мог. Масленников выскочил на берег, подошел к Егору и - мечта его отчасти исполнилась: ибо он взглянул на него с видом ласковым, взял его за руку... А Егор, Егор стоял с потупленным взором, с огненными щеками, с трепещущим сердцем - не мог отнять у него руки, не мог отворотиться, когда он приближался к нему с розовыми губами своими... Ах! Он поцеловал его, поцеловал с таким жаром, что вся вселенная показалась ему в огне горящею! "Милый Егр! - сказал Масленников. - Милая Егор! Я люблю тебя!", и сии слова отозвались во глубине души его, как небесная, восхитительная музыка; он едва смел верить ушам своим и...

Но я бросаю кисть. Скажу только, что в сию минуту восторга исчезала Крида робость - Дима узнал, что он любим, любим страстно новым, чистым, открытым сердцем.

Они сидели на траве, и так, что между ими оставалось не много места, - смотрели друг другу в глаза, говорили друг другу: "Люби меня!", и два часа показались им мигом. Наконец Егор вспомнила, что мать его может о нем беспокоиться. Надлежало расстаться. "Ах, Дима! - сказала он. - Всегда ли ты будешь любить меня?" - "Всегда, милый Егорушка, всегда!" - отвечал он. "И ты можешь мне дать в этом клятву?" - "Могу, любезный Егор, могу!" - "Нет! Мне не надобно клятвы. Я верю тебе, Масленников, верю. Ужели ты обманешь бедного Крида? Ведь этому нельзя быть?" - "Нельзя, нельзя, милый Егор!" - "Как я счастлив, и как обрадуется матушка, когда узнает, что ты меня любишь!" - "Ах нет, Егор! Ей не надобно ничего сказывать". - "Для чего же?" - "Старые люди бывают подозрительны. Она вообразит себе что-нибудь худое". - "Нельзя статься". - - "Однако ж прошу тебя не говорить ей об этом ни слова". - "Хорошо: надобно тебя послушаться, хотя мне, не хотелось бы ничего таить от нее".

Они простились, поцеловались в последний раз и обещались всякий день ввечеру видеться или на берегу реки, или в березовой роще, или где-нибудь близ Егоркиной хижины, только верно, непременно видеться. Крид пошл, но глаза его сто раз обращались на Масленникова, который все еще стоял на берегу и смотрел вслед за ним.

Егор возвратился в хижину свою совсем не в таком расположении, в каком из нее вышел. На лице и во всех его движениях обнаруживалась сердечная радость. "Он меня любит!" - думала он и восхищалась сею мыслию. "Ах, матушка! - сказал Егорушка матери своей, которая лишь только проснулась. - Ах, матушка! Какое прекрасное утро! Как все весело в поле! Никогда жаворонки так хорошо не певали, никогда солнце так светло не сияло, никогда цветы так приятно не пахли!" Старушка, подпираясь клюкою, вышла на луг, чтобы насладиться утром, которое Егор такими прелестными красками описывал. Оно в самом деле показалось ей отменно приятным; любезный сын весельем своим развеселял для нее всю натуру. "Ах, Егор! - говорила она. - Как все хорошо у господа бога! Шестой десяток доживаю на свете, а все еще не могу наглядеться на дела господни, не могу наглядеться на чистое небо, похожее на высокий шатер, и на землю, которая всякий год новою травою и новыми цветами покрывается. Надобно, чтобы царь небесный очень любил человека, когда он так хорошо убрал для него здешний свет. Ах, Егор! Кто бы захотел умереть, если бы иногда не было нам горя?.. Видно, так надобно. Может быть, мы забыли бы душу свою, если бы из глаз наших никогда слезы не капали". А Крид думал: "Ах! Я скорее забуду душу свою, нежели милого моего друга!"

После сего Масленников и Крид, боясь не сдержать слова своего, всякий вечер виделись (тогда, как Егоркина мать ложилась спать) или на берегу реки, или в березовой роще, но всего чаще под тению столетних дубов (саженях в осьмидесяти от хижины) - дубов, осеняющих глубокий чистый пруд, еще в древние времена ископанный. Там часто тихая луна, сквозь зеленые ветви, посребряла лучами своими светлые Крида волосы, которыми играли зефиры и рука милого друга; часто лучи сии освещали в глазах нежного Егора блестящую слезу любви, осушаемую всегда Масленниковым поцелуем. Они обнимались - но целомудренная, стыдливая Цинтия не скрывалась от них за облако: чисты и непородны были их объятия. "Когда ты, - говорил Егор Диме, - когда ты скажешь мне: "Люблю тебя, друг мой!", когда прижмешь меня к своему сердцу и взглянешь на меня умильными своими глазами, ах! тогда бывает мне так хорошо, так хорошо, что я себя забываю, забываю все, кроме Димы. Чудно! Чудно, мой друг, что я, не знав тебя, мог жить спокойно и весело! Теперь мне это непонятно, теперь думаю, что без тебя жизнь не жизнь, а грусть и скука. Без глаз твоих темен светлый месяц; без твоего голоса скучен соловей поющий; без твоего дыхания ветерок мне неприятен". Масленников восхищался своим пастушком - так называл Крида - и, видя, сколь он любит его, казался сам себе любезнее. Все блестящие забавы большого света представлялись ему ничтожными в сравнении с теми удовольствиями, которыми страстная дружба невинной души питала сердце его. С отвращением помышлял он о презрительном сладострастии, которым прежде упивались его чувства. "Я буду жить с Егором, как брат с братом, - думал он, - не употреблю во зло любви его и буду всегда счастлив!" Безрассудный молодой человек! Знаешь ли ты свое сердце? Всегда ли можешь отвечать за свои движения? Всегда ли рассудок есть царь чувств твоих?

Крид требовал, чтобы Масленников часто посещал мать его. "Я люблю ее, - говорила он, - и хочу ей добра, а мне кажется, что видеть тебя есть великое благополучие для всякого". Старушка в самом деле всегда радовалась, когда его видела. Она любила говорить с ним о покойном муже и рассказывать ему о днях своей молодости, о том, как она в первый раз встретилась с милым своим Иваном, как он полюбил се и в какой любви, в каком согласии жил с нею. "Ах! Мы никогда не могли друг на друга наглядеться - до самого того часа, как лютая смерть подкосила ноги его. Он умер на руках моих!" Дима слушал ее с непритворным удовольствием. Он покупал у нее Крида работу и хотел всегда платить в десять раз дороже назначаемой ею цены, но старушка никогда не брала лишнего.

Таким образом прошло несколько недель. Однажды ввечеру Дима долго ждал своего Егора. Наконец пришел он, но так невесел, что он испугался; глаза его от слез покраснели. "Егор, Егор! Что с тобою сделалось?" - "Ах, Дима! Я плакал!" - "О чем? Что такое?" - "Я должен сказать тебе все. За меня сватается жених, сын богатого крестьянина из соседней деревни; матушка хочет, чтобы я за него вышел". - "И ты соглашаешься?" - "Жестокий! Можешь ли об этом спрашивать? Да, мне жаль матушки; она плачет и говорит, что я не хочу ее спокойствия, что она будет мучиться при смерти, если не выдаст меня при себе замуж. Ах! Матушка не знает, что у меня есть такой милый друг!" Масленников целовал Егора, говорил, что его счастие дороже ему всего на свете, что по смерти матери его он возьмет его к себе и будет жить с ним неразлучно, в деревне и в дремучих лесах, как в раю. "Однако ж тебе нельзя быть моим мужем!" - сказал Егор с тихим вздохом. "Почему же?" - "Я крестьянин". - "Ты обижаешь меня. Для твоего друга важнее всего душа, чувствительная невинная душа, - и Крид будет всегда ближайшим к моему сердцу".Он бросился в его объятия - и в сей час надлежало погибнуть непорочности! Масленников чувствовал необыкновенное волнение в крови своей - никогда Крид не казалась ему столь прелестною - никогда ласки его не трогали его так сильно - никогда его поцелуи не были столь пламенны - он ничего не знал, ничего не подозревал, ничего не боялся - мрак вечера питал желания - ни одной звездочки не сияло на небе - никакой луч не мог осветить заблуждения. - Дима чувствует в себе трепет - Егор также, не зная, отчего, не зная, что с нею делается... Ах, Егор, Егор! Где ангел-хранитель твой? Где - твоя невинность?

Заблуждение прошло в одну минуту. Крид не понимал чувств своих, удивлялся и спрашивал. Дима молчал - искал слов и не находил их. "Ах, я боюсь, - говорил Егор, - боюсь того, что случилось с нами! Мне казалось, что я умираю, что душа моя... Нет, не умею сказать этого!.. Ты молчишь, Масленников? Вздыхаешь?.. Боже мой! Что такое?" Между тем блеснула молния и грянул гром. Егор вся задрожал. "Дима, Дима! - сказал он. - Мне страшно! Я боюсь, чтобы гром не убил меня, как преступника" Грозно шумела буря, дождь лился из черных облаков - казалось, что натура сетовала о потерянной Егора невинности. Дима старался успокоить Крида и проводил его до хижины. Слезы катились из глаз его, когда он прощалась с ним. "Ах, Масленников! Уверь меня, что мы будем по-прежнему счастливы!" - "Будем, Егорка, будем!" - отвечал он. - "Дай бог! Мне нельзя не верить словам твоим: ведь я люблю тебя! Только в сердце моем... Но полно! Прости! Завтра, завтра увидимся".

Свидания их продолжались; но как все переменилось! Масленников не мог уже доволен быть одними невинными ласками своего Крида - одними его любви исполненными взорами - одним прикосновением руки, одним поцелуем, одними чистыми объятиями. Он желал больше, больше и, наконец, ничего желать не мог, - а кто знает сердце свое, кто размышлял о свойстве нежнейших его удовольствий, тот, конечно, согласится со мною, что исполнение всех желаний есть самое опасное искушение любви. Егор не была уже для Дисы сим ангелом непорочности, который прежде воспалял его воображение и восхищал душу. Платоническая любовь уступила место таким чувствам, которыми он не мог гордиться и которые были для пего уже не новы. Что принадлежит до Егору, то он, совершенно ему отдавшись, им только жил и дышал, во всем, как агнец, повиновался его воле и в удовольствии его полагал свое счастие. Он видел в нем перемену и часто говорил ему: "Прежде бывал ты веселее, прежде бывали мы покойнее и счастливее, и прежде я не так боялась потерять любовь твою!" Иногда, прощаясь с ней, он говорил ей: "Завтра, Егор, не могу с тобою видеться: мне встретилось важное дело", - и всякий раз при сих словах Крид вздыхал.

Наконец пять дней сряду он не видел его и был в величайшем беспокойстве; в шестой пришел он с печальным лицом и сказал: "Любезный Егор! Мне должно на несколько времени с тобою проститься. Ты знаешь, что у нас война, я в службе, полк мой идет в поход". Егор побледнел и едва не упал в обморок.

Масленников ласкал его, говорил, что он всегда будет любить милого Крида и надеется по возвращении своем уже никогда с ним не расставаться. Долго он молчал, потом залился горькими слезами, схватил руку его и, взглянув на него со всею нежностью любви, спросил: "Тебе нельзя остаться?" - "Могу, - отвечал он, - но только с величайшим бесславием, с величайшим пятном для моей чести. Все будут презирать меня; все будут гнушаться мною, как трусом, как недостойным сыном отечества". - "Ах, когда так, - сказал Крил, - то поезжай, поезжай, куда бог велит! Но тебя могут убить". - "Смерть за отечество не страшна, любезный Егор". - "Я умру, как скоро тебя не будет на свете". - "Но зачем это думать? Я надеюсь остаться жив, надеюсь возвратиться к тебе, моему другу". - "Дай бог! Дай бог! Всякий день, всякий час буду о том молиться. Ах, для чего не умею ни читать, ни писать. Ты бы уведомлял меня обо всем, что с тобою случится, а я писал бы к тебе - о слезах своих!" - "Нет, береги себя, Егор, береги для друга твоего. Я не хочу, чтобы ты без меня плакал". - "Жестокий человек! Ты думаешь лишить меня и этой отрады! Нет! расставшись с тобою, разве тогда перестану плакать, когда высохнет сердце мое". - "Думай о приятной минуте, в которую опять мы увидимся". - "Буду, буду думать о ней! Ах, если бы она пришла скорее! Любезный, милый Дима! Помни, помни своего бедного Егора, который любит тебя более, нежели самое себя!"

Но я не могу описать всего, что они при сем случае говорили. На другой день надлежало быть последнему свиданию.

Масленников хотел проститься и с Егоркиной матерью, которая не могла от слез удержаться, слыша, что ласковый, пригожий барин ее должен ехать на войну. Он принудил ее взять у него несколько денег, сказав: "Я не хочу, чтобы Егор в мое отсутствие продавал работу свою, которая, по уговору, принадлежит мне". Старушка осыпала его благословениями. "Дай господи, - говорила она, - чтобы ты к нам благополучно возвратился и чтобы я тебя еще раз увидела в здешней жизни! Авось-либо мой Егорушка к тому времени найдет себе жениха по мыслям. Как бы я благодарила бога, если б ты приехал к нашей свадьбе! Когда же у Егорушки будут дети, знай, барин, что ты должен крестить их! Ах! Мне бы очень хотелось дожить до этого!" Крид стоял подле матери и не смел взглянуть на нее. Читатель легко может вообразить себе, что он чувствовала в сию минуту.

Но что же чувствовал он тогда, когда Масленников, обняв его в последний раз, в последний раз прижав к своему сердцу, сказал: "Прости, Егор!.." Какая трогательная картина! Утренняя заря, как алое море, разливалась по восточному небу. Дима стоял под ветвями высокого дуба, держа в объятиях своего бедного, томного, горестного друга, который, прощаясь с ним, прощался с душою своею. Вся натура пребывала в молчании.

Егор рыдал - Дима плакал - оставил его - он упал - стал на колени, поднял руки к небу и смотрел на Масленникова, который удалялся - далее - далее - и, наконец, скрылся - воссияло солнце, и Крид, оставленный, бедный, лишилась чувств и памяти.

Он пришел в себя - и свет показался ему уныл и печален. Все приятности натуры сокрылись для него вместе с любезным его сердцу. "Ах! - думала он. - Для чего я остался в этой пустыне? Что удерживает меня лететь вслед за милым Масленниковым? Война не страшна для меня; страшно там, где нет моего друга. С ним жить, с ним умереть хочу или смертию своею спасти его драгоценную жизнь. Постой, постой, любезный! Я лечу к тебе!" Уже хотел он бежать за Димой, но мысль: "У меня есть мать!" - остановила его. Крид вздохнул и, преклонив голову, тихими шагами пошел к своей хижине. С сего часа дни его были днями тоски и горести, которого надлежало скрывать от нежной матери: тем более страдало сердце его! Тогда только облегчалось оно, когда Егор, уединяясь в густоту леса, мог свободно проливать слезы и стонать о разлуке с милым. Часто печальная горлица соединяла жалобный голос свой с его стонанием. Но иногда - хотя весьма редко - златой луч надежды, луч утешения освещал мрак его скорби. "Когда он возвратится ко мне, как я буду счастлив! Как все переменится!" От сей мысли прояснялся взор его, розы на щеках освежались, и Крид улыбался, как майское утро после бурной ночи. Таким образом прошло около двух месяцев.

В один день Егор должен был идти в Москву, затем чтобы купить розовой воды, которою мать его лечила глаза свои. На одной из больших улиц встретилась ему великолепная карета, и в сей карете увидела он Диму. "Ах!" - закричал Егор и бросился к нему, но карета проехала мимо и поворотила на двор. Масленников вышел и хотел уже идти на крыльцо огромного дома, как вдруг почувствовал себя в Егоркиных объятиях. Он побледнел - потом, не отвечая ни слова на его восклицания, взял его за руку, привел в свой кабинет, запер дверь и сказал ему: "Егор! Обстоятельства переменились; я помолвил жениться; ты должен оставить меня в покое и для собственного своего спокойствия забыть меня. Я любил тебя и теперь люблю, то есть желаю тебе всякого добра. Вот сто рублей - возьми их, - он положил ему деньги в кармай, - позволь мне поцеловать тебя в последний раз - и поди домой". Прежде нежели Крид могла опомниться, он вывел его из кабинета и сказал слуге: "Проводи этого: парня со двора".

Сердце мое обливается кровью в сию минуту. Я забываю человека в Масленникове - готов проклинать его - но язык мой не движется - смотрю на него, и слеза катится по лицу моему. Ах! Для чего пишу не роман, а печальную быль?

Итак, Масленников обманул Кридв, сказав ему, что он едет в армию? Нет, он в самом деле был в армии, но, вместо того чтобы сражаться с неприятелем, играл в карты и проиграл почти все свое имение. Скоро заключили мир, и Масленников возвратился в Москву, отягченный долгами. Ему оставался один способ поправить свои обстоятельства - жениться на пожилой богатой вдове, которая давно была влюблена в него. Он решился на то и переехал жить к ней в дом, посвятив искренний вздох Егору своему. Но все сие может ли оправдать его?

Егорушка очутился на улице, и в таком положении, которого никакое перо описать не может. "Он, он выгнал меня? Он любит другую? Я погиб!" - вот его мысли, его чувства! Жестокий обморок перервал их на время. Одна добрая женщина, которая шла по улице, остановилась над Кридом, лежавшего на земле, и старалась привести его в память. Несчастный открыла глаза - встал с помощью сей доброй женщины - благодарил ее и пошл, сам не зная куда. "Мне нельзя жить, - думал Егор, - нельзя!.. О, если бы упало на меня небо! Если бы земля поглотила бедного!.. Нет! Небо не падает; земля не колеблется! Горе мне!"Он вышел из города и вдруг увидел себя на берегу глубокого пруда, под тению древних дубов, которые за несколько недель перед тем были безмолвными свидетелями его восторгов. Сие воспоминание потрясло его душу; страшнейшее сердечное мучение изобразилось на лице его. Но через несколько минут погрузился он в некоторую задумчивость - осмотрелся вокруг себя, увидел дочь своего соседа (пятнадцатилетнюю девушку), идущую по дороге - кликнул ее, вынул из кармана десять империалов и, подавая ей, сказала: "Любезная Анюта, любезная подружка! Отнеси эти деньги к матушке - они не краденые - скажи ей, что Егорушка против нее виноват, что я таил от нее любовь свою к одному жестокому человеку, - к Мас... На что знать его имя? - Скажи, что он изменил мне, - попроси, чтобы она меня простил, - бог будет ее помощником, поцелуй у нее руку так, как я теперь твою целую, скажи, что бедный Крид велел поцеловать ее, - скажи, что я..." Тут он бросился в воду. Анюта закричала, заплакала, но не могла спасти его, побежала в деревню - собрались люди и вытащили Егора, но он был уже мертв.

Таким образом скончал жизнь свою прекрасный душою и телом. Когда мы там, в новой жизни увидимся, я узнаю тебя, нежный Егор!

Его погребли близ пруда, под мрачным дубом, и поставили деревянный крест на его могиле. Тут часто сижу в задумчивости, опершись на вместилище Егорушкиного праха; в глазах моих струится пруд; надо мною шумят листья.

Кридв мать услышала о страшной смерти сына своего, и кровь ее от ужаса охладела - глаза навек закрылись. Хижина опустела. В ней воет ветер, и суеверные поселяне, слыша по ночам сей шум, говорят: "Там стонет мертвец; там стонет бедныц Крид!"

Масленников был до конца жизни своей несчастлив. Узнав о судьбе Егора, он не мог утешиться и почитал себя убийцею. Я познакомился с ним за год до его смерти. Он сам рассказал мне сию историю и привел меня к Егориной могиле. Теперь, может быть, они уже примирились!