Глава 1
Крестится. Влажной ладонью накрывает район сердца. Сглатывает слюну в иссохшем горле.
Прокашляться бы. А еще и в груди что-то жутко щемит.
Приди Святой Дух,
Закрывает глаза.
просвети разум мой,
Натягивает прохладную цепочку на шее. Соединительные цепи неприятно тянут за волосы. Ее это раздражает, но не время думать о цепях.
О волосах - тем более.
чтобы я могла ясно осознать грехи мои,
Прислоняет мученика к разгоряченным губам. Она почти чувствует его боль. Святую, принесенную в жертву боль.
прикоснись к сердцу моему,
Вдыхает сырой запах церкви.
чтобы я сожалела о них,
Опускает цепочку обратно. Холодная святыня послушно ложится на кожу.
и улучшила жизнь свою.
Поднимает глаза на громадную статую распятого Иисуса Христа, мертвенно висящего перед ней. Взгляд косит вниз, на мозаику, изображающую лицо Пантократора. В некоторых местах мозаики вставлены стеклянные пластины.
Аминь.
От мозаики отскакивают солнечные лучи. В одной из пластин она видит свой глаз. Кошачий зрачок, суженный, настороженный, и длинные паучьи ресницы. Она наклоняет голову в сторону: в мозаике виднеются уже оба глаза, до этого по-лисьи изучающие Небесного Царя и Судию, а теперь смотрящие прямо перед собой.
Покайся, Гермиона.
Покайся искренне.
В зрачках на мгновенье проскальзывает блеск. А может быть, это просто солнечный луч.
- Аминь, - вторит вслух она, смотря в ореховые глаза. - Аминь.
Шершавый язык слизывает сухость губ, она тихо встает со скамьи, поправляет длинную юбку и стучащими по полу низкими каблуками выходит из главного церковного зала. Сворачивает налево.
В этом глухом месте стук ее сердца до неприличия громко разносится по всему костелу. Она бы заглушила его, ударив по солнечному сплетению, но ее руки обессилено и бесчувственно висят вдоль туловища.
Вот пожалуйста - стоит ей сделать шаг по направлению к конфессионалу, как собственное тело перестает ей подчиняться. Противится, что ли.
Успокойся. Успокойся сейчас же.
Таких, как ты, здесь сотни.
Она замирает у деревянной кабинки, что разделяет священника и кающегося сплошной перегородкой. По времени - наступил ее черед. Еще пять минут назад.
А она мешкает.
Гермиона сжимает челюсти до скрежета, снимает обувь, открывает дверцу - та неприятно скрипит, - закрывает за собой. Погружается в темноту. Кроме бледного солнечного луча, просачивающегося сквозь непрозрачную шторку, повешенную на маленькое оконце, больше источников света нет. Оконце тоже разделяет служителя церкви от служителя Богу при определенных - удобных - обстоятельствах.
Пахнет древесной смолой и одеколоном предыдущего прихожанина. Аромат такой резкий и бодрящий, словом - побуждающий к действию. Она передергивает плечами и падает коленями на подставку для коленопреклонения. Голова склоняется.
Отношения сын и Творец ощущаются особо отчетливо в таком положении.
- Святой отец, - выхаркивает она начало.
- Приветствую тебя, дочь моя, - голос священника сквозь окошко кажется приятным. Ласкающим. Обнимающим.
Кажется, его вовсе не волнует ее опоздание - промедление, если быть точнее.
- Я... я совершила один из семи смертных грехов, - ее затылок почти касается разделяющей их перегородки. - И я хочу исповедоваться.