Химия невыносимого притяжения

    Город захлёбывался водой. Дождь, начавшийся робко, превратился в сплошную стену, обрушившуюся с неба. Асфальт блестел чёрным зеркалом под редкими фонарями. Антон прилип спиной к холодному стеклу витрины бутика, узкий козырёк над головой — жалкая защита. Вода текла по лицу ручьями, промокшая ветровка тянула вниз, кроссовки хлюпали. Вечер в «Эпикурее» выдался адским: гости как на цепи, капризы, разбитая тарелка и этот козёл. Арсений.

   Мысль о нём — ледяной ком в груди. Богатый. Наглый. Неприкасаемый. Брюнет с глазами цвета арктического льда — видели тебя насквозь и ставили на место одним взглядом. Появился неделю назад с такими же холеными хищниками. Заказал вино дороже Антоновой месячной зарплаты, кушал мало, смотрел много. На Антона. Этот взгляд — холодный, сканирующий, всевластный — Антон чувствовал на коже даже у бара. Ненавидел его расслабленную позу, безупречный костюм, вечную усмешку на губах. Ненавидел те чаевые — пачку купюр, брошенную на салфетку, как плату за унижение. Антон тогда демонстративно отнёс их в общую кассу. Поймал взгляд Арсения — острый, как игла, но с искрой… интереса.

И понеслось. Арсений — каждый вечер. Один. Столик в зоне Антона. Нарочито затягивал ужин, задерживая его после смены. Провокационные вопросы о блюдах, которые знал лучше шефа.

— Антон, это ризотто — оно должно быть таким… клейким? — спрашивал он вчера, тыкая вилкой.

— Аль денте, Арсений. Так и задумано. Вам подать ещё воды? — отрезал Антон, стараясь не смотреть в эти ледяные глаза.

— Воды? Нет. Мне подать… ваше терпение. Оно сегодня особенно тонко, — усмешка. — Как шампанское.

— Терпения хватает на клиентов. Вежливых. — Антон развернулся, чувствуя, как закипает.

Потом пришли сообщения. Сначала — на рабочий телефон.

— Передайте Антону: его умение избегать взглядов — искусство.

Игнор. Блок. Новый аккаунт на следующий день.

— Синяя рубашка сегодня. Цвет бунта? Или просто не успели в прачечную?

Блок. Запись с чаевыми вчера:

— Игнор — плохая тактика. Устаю от игр, Антон. А.

Антон разорвал записку перед носом у метрдотеля. Арсений видел. Улыбнулся — как будто наблюдал за дрессировкой строптивого зверька.

А теперь этот потоп. И он. Кошмарный «Мазерати» причалил к тротуару, брызги окатили ноги. Окно опустилось.

— Антон. Садись. Промокнешь насмерть.

Голос — бархат и сталь. Антон не повернулся.

— Отъебись, Арсений.

Машина поползла следом.

— Не дури. Я не уйду. Не привык отступать.

Антон рванулся к нему. Вода хлестала в лицо.

— Чего тебе?! Новый аттракцион? Забавляешься с официантом?!

   Дверь «Мазерати» открылась. Арсений вышел. Медленно. Без пальто. Пиджак мгновенно почернел, рубашка прилипла к торсу. Выше. Шире. Харизма — как физический удар под тесным козырьком.

— Забавляюсь? — усмешка. — Ты недооцениваешь себя, Антон. Ты… заноза. Сидит в мозгу и не даёт покоя. Голубые глаза светились в полумраке. — Смотришь на меня, как на дерьмо на ботинке. Физически тошнит? Интересно.

— Потому что ты — дерьмо! — Антон сжал кулаки. Сердце колотилось. Близость Арсения, его парфюм, смешанный с дождем — невыносимы. — Наглое, самовлюбленное…

— Богатое? — Арсений шагнул вперёд. Сантиметры между ними. Антон вжался в стекло. Ловушка. — Это бесит? Что у меня — всё? Что я могу купить… что захочу? — рука потянулась к мокрой пряди на лбу Антона. Тот дёрнулся. Быстрее мысли — стальные пальцы впились в предплечье. Больно.

— Отпусти!

— А если я хочу купить тебя? — шёпот. Горячий. Губы — опасно близко. — Ты — единственное интересное в этой дыре. Твоя злость… она горит. Сводит с ума. Взгляд скользнул к губам Антона. — Я беру то, что хочу.

Ярость пересилила страх. Антон перестал вырываться. Напрягся. Встретил гипнотический взгляд — вызовом. Немой, обжигающей ненавистью. Зеркалом того, что пылало в глазах Арсения.

  Взорвалось. Не поцелуй — атака.   Арсений накрыл его губы своими. Жёстко. Властно. Антон ударился затылком о стекло. Оглушенный. Губы Арсения — горячие, требовательные. Вкус дождя и вина. Волна отвращения. Попытка оттолкнуть — тщетно. Рука Арсения вцепилась в его мокрые волосы, притягивая, не давая оторваться. И тогда… Антон ответил. Не сдался — контратаковал. Яростью на ярость. Вцепился в мокрый пиджак, не отталкивая — притягивая. Его губы разомкнулись не для крика — для ответного удара. Грубого. Жёстокого. Без тени нежности. Он кусал губы Арсения, вторгался в его пространство с той же слепой силой. Это была не близость. Это была война. Ненависть, притяжение, ярость — сплавленные в одно. Они покусывали, дышали друг в друга, сливаясь в этом безумном углу под рёв ливня. Мир сузился до точки соприкосновения — губ, рук, тел, прижатых в тесноте. Дыхание сплелось — хриплое, прерывистое. Антон не думал. Действовал на инстинкте. Отвечал врагу с равной яростью. Арсений отвечал ему тем же — рука в волосах притягивала сильнее, губы требовали большего. Казалось, эта схватка под водопадом дождя будет длиться вечно.

  Вдруг Арсений оторвался. Резко. Дыша тяжело. Глаза — не лёд, а пламя. Он всё ещё держал Антона за волосы, другой рукой — за запястье. Антон, оглушённый, задыхался. Губы горели, пульсировали. Пощёчина собственной реакции жгла щёки сильнее удара.

— Вот видишь… — голос Арсения был хриплым, срывающимся. В нём не было триумфа. Было… изумление. Жажда. — Говорил же… ты горишь. — Он провёл большим пальцем по разбитой, опухшей нижней губе Антона. Грубо. Присматриваясь. — Бунтующая… принцесса моя.

Слова «принцесса», сказанные с той же насмешкой, что и всегда, но вдруг пропитанные чем-то новым — хриплым, тёмным — стали последней каплей. Ярость, смешанная с диким стыдом, хлынула через край.

— Пошёл нахуй! — Антон вырвался с силой отчаяния, отшвырнув руку Арсения от своего лица. — К чёрту! К чёрту твои игры, твои деньги, твоё… твоё!

   Он не видел, не слышал. Только бежал. В ливень. В темноту. Прочь от этого козырька, от этого взгляда, от этого вкуса на губах. Ноги скользили по мокрому асфальту, дождь хлестал в лицо, слепил. Он бежал, пока не заперся в своей каморке-студии. Скинул мокрые вещи, дрожа. Умывальник. Холодная вода. Он тёр губы, щёки, шею, пытаясь стереть следы — следы прикосновений, следы поцелуя, следы унижения… и того тёмного отзвука внутри, который отказывался гаснуть. «Принцесса моя». Слова звенели в ушах. Он сжал кулаки, глядя в потрескавшееся зеркало. На отражение с опухшими губами и глазами, полными ярости и смятения.

«К чёрту. К черту его», — шептал он, но образ голубых глаз, горящих не льдом, а огнём в полумраке под дождём, не отпускал.

    На следующее утро в «Эпикурее» было тихо. Антон натягивал униформу, руки слегка дрожали. Он ждал. Ждал насмешки, нового сообщения, появления черного «Мазерати». Но Арсений не пришёл. Ни в обед, ни вечером. Тишина была громче любого послания. Антон ловил себя на том, что его взгляд сам ищет знакомую фигуру у окна. Злился на себя. Вечером, протирая бокалы, он услышал за спиной голос метрдотеля:

— Столик у окна. Один.

Сердце ёкнуло. Антон обернулся. Не он. Пожилой господин. Облегчение, смешанное с… разочарованием? Нет. Злостью. Конечно, злостью.

    Через день, когда Антон выносил мусор в задний дворик, резкий запах дорогого табака ударил в нос. Он замер. В тени арки, прислонившись к стене, стоял Арсений. В тёмном джемпере, без пиджака. Небрежно. Глаза — те же ледяные озёра, но в глубине — тлеющий уголёк. Он не улыбался.

  Они смотрели друг на друга через грязный дворик. Молчание висело тяжело. Арсений сделал медленную затяжку, выпустил дым колечком. Антон ждал насмешки. Очередного «принцесса». Но Арсений лишь бросил окурок, раздавил его каблуком дорогого ботинка.

— Губа зажила? — спросил он наконец. Голос был ровным. Без привычной бархатной насмешливости. Почти… обычным.

Антон не ответил. Сжал ведро. Повернулся, чтобы уйти.

— Жаль, — тихо сказал Арсений ему вслед. — Шрамы — это… интересно.

Антон остановился. Не оборачиваясь.

— Иди к черту, Попов.

— Уже там, — ответил Арсений. — С тобой.

  Тишина после слов Арсения висела густым, липким туманом. «Уже там. С тобой.» Антон, прислонившись к холодной металлической двери служебного входа, чувствовал, как эти слова прожигают его насквозь. Злость кипела, но уже не чистая, не ясная. В ней плавали осколки стыда, смутного возбуждения от той схватки под дождём, и страха перед новой, извращённой игрой, где правила диктовал Арсений.

Неделя тянулась мучительно. Арсений вернулся. С прежней ледяной усмешкой, с тем же пронзительным взглядом, но теперь — с новыми тактиками. Он играл. Точно, расчётливо.

— Моя принцесса сегодня не в духе? — бросил он как-то вечером, когда Антон ставил перед ним бокал воды с чуть большей силой, чем требовалось. Голос был бархатисто-насмешлив, но в голубых глазах — искра азарта. — Кофею не хватило? Или… моего общества?

— Засунь свои «принцессы» куда подальше, Попов, — сквозь зубы процедил Антон, чувствуя, как кровь приливает к лицу. — Или лучше — проглоти.

Арсений рассмеялся — низко, искренне.

— Остро! Люблю, когда кусаешься. Продолжай.

Он ловил Антона в коридоре между кухней и залом.

— Убегаешь? — Арсений блокировал ему путь, опираясь рукой о стену. Близко. Слишком близко. — Я всего лишь хотел спросить… как спалось? Без меня.

— Отлично, — отрезал Антон, пытаясь пройти, но Арсений не убирал руку. Их взгляды скрестились — сталь против огня. — Когда тебя нет, Попов, дышится легче.

— Врёшь, — тихо сказал Арсений. Его голос утратил насмешку, стал глубже, интимнее. — Ты ворочался. Думал обо мне. О том… дожде.

Антон резко рванул плечом, протиснувшись мимо.

— Задолбал!

За спиной снова рассмеялись.

— Искренность — твоя сильная сторона, принцесса.

   Антон яростно отрицал самому себе любое чувство, кроме ненависти. Но внутри что-то грызло. Эта навязчивость, эта игра, эта… притягательность врага. Он ловил себя на мыслях о тех секундах под ливнем, о силе рук Арсения, о его губах. И тут же злился на себя вдвойне.

Затем был Вечер Провокации.

  Ресторан был полон. Арсений пришёл не один. С ним была девушка. Ослепительная. Длинноногая блондинка в очень дорогом платье. Она смеялась громко, слишком громко, висела на Арсении, касалась его руки, его плеча. Арсений принимал её внимание с королевской снисходительностью. Он заказал самое дорогое шампанское. Антон обслуживал их столик. Каждый подход — пытка. Он чувствовал на себе взгляд Арсения — тяжёлый, оценивающий, игривый. Блондинка кокетничала и с ним, но Антон отвечал ледяной вежливостью, глядя куда угодно, только не на Арсения.

Потом это случилось. Антон подошёл убрать пустые бокалы. Блондинка что-то шептала Арсению на ухо, смеясь. Арсений смотрел прямо на Антона. И вдруг — медленно, демонстративно, не отрывая взгляда от Антона, он положил руку на затылок девушки, наклонился и поцеловал её. Театрально. Показательно. Поцелуй длился несколько секунд. Девушка замерла. Антон замер тоже. У него похолодели пальцы, сжимавшие поднос. Какая-то белая ярость, смешанная с острым, жгучим уколом… ревности? Нет! Не может быть! Просто отвращение к этому цирку.

Он развернулся и ушёл. Не к стойке. Просто ушёл. Прошёл через зал, толкнул дверь в служебную зону. Его ноги понесли его в гостиную для персонала — небольшую комнату с парой диванов, где обычно никто не бывал после начала вечерней службы. Здесь было тихо, полутемно. Антон запер дверь изнутри, прислонился к ней спиной, дыша прерывисто. В глазах стоял тот поцелуй. Губы Арсения на чужих губах. Почему это так бесило?!

За дверью послышались шаги. Лёгкий стук.

— Антон?

Голос Арсения. Спокойный. Знающий.

Антон молчал. Сжал кулаки.

— Открой. Знаю, что ты там.

Молчание.

— Или боишься? — голос за дверью приобрёл знакомую, ядовитую нотку. — Боишься остаться со мной наедине? После того, как видел… как я целую других?

Антон рванул дверь на себя. Арсений стоял в проёме. Один. Без блондинки. Его лицо было невозмутимо, но в глазах — ликование охотника. Он шагнул внутрь, заставив Антона отступить. Дверь закрылась с тихим щелчком. Укромная полутьма сгустилась вокруг них.

— Где твоя… подружка? — выдохнул Антон, стараясь, чтобы голос не дрожал.

— Ушла. Заплатил за такси. — Арсений пожал плечами, делая шаг ближе. Его взгляд скользнул по лицу Антона, по сжатым челюстям. — Зачем она мне? Игра сыграна.

— Какая игра?!

— Ты прекрасно знаешь, какая. — Арсений был уже в сантиметре. Антон почувствовал его тепло, его дыхание. — Игра на твою ревность, моя капризная принцесса. И ты… клюнул. Блестяще.

— Я не ревновал! — Антон попытался оттолкнуть его, но руки не поднялись. Он был парализован этой близостью, этим взглядом. — Мне просто противно смотреть на твои пошлые шоу!

— Врёшь. — Арсений произнёс это тихо, почти нежно. Его рука медленно поднялась. Он кончиком пальца провёл по напряженной линии скулы Антона. Антон вздрогнул, но не отстранился. Электрический разряд пробежал по коже. — Ты горел там, в зале. Видел твои глаза. Они кричали: «Мой». Ты… мой, Антон. С того самого ливня. Ты просто слишком упрям, чтобы признать это.

— Ты… ты сумасшедший, — прошептал Антон. Его дыхание участилось. Сердце бешено колотилось. Ненависть? Да. Но и нечто другое, огромное, неконтролируемое, поднималось из глубины. Арсений не пытался его поцеловать. Он просто стоял. Смотрел. Горел своими голубыми глазами. Его палец скользнул к уголку губ Антона, задержался там.

— Признай, — прошептал Арсений. Его голос был хриплым, лишённым привычной насмешки. В нём была только натянутая струна желания. — Признай, что хочешь меня. Так же, как я хочу тебя. С первой минуты.

— Нет… — Антон попытался отвернуться, но рука Арсения мягко, но неумолимо вернула его лицо обратно.

— Врёшь снова. — Арсений наклонился чуть ближе. Их губы почти соприкасались. — Твоё тело не врёт. Видишь? Ты не отталкиваешь меня. Ты… ждёшь.

И это была правда. Ужасная, унизительная правда. Антон стоял, как пригвождённый. Каждая клетка его тела трепетала в ожидании. Ненависть превратилась в топливо. Отрицание — в тщетную попытку удержать последние остатки контроля. Арсений не торопился. Он терпеливо ждал. Его взгляд, его близость, его палец на губе — всё это было невыносимой пыткой и… самым сильным магнитом. Химия вибрировала в воздухе.

— Сдайся, принцесса, — тихо сказал Арсений. Его дыхание обожгло губы Антона. — Просто… сдайся. Я знаю, ты хочешь.

Щелчок. Что-то внутри Антона сломалось. Не разумом. Телом. Инстинктом. С глухим стоном, в котором смешались ярость, отчаяние и невероятное облегчение, он рванулся вперёд. Его руки вцепились в воротник рубашки Арсения. Он не поцеловал — он набросился. Голод по этим губам, по этому вкусу, по этому телу. Это было падение. Капитуляция.

Арсений встретил его порыв с таким же неистовством. Его руки обхватили Антона, прижали к себе, стирая последние миллиметры расстояния. Первый, яростный натиск сменился чем-то другим. Медленнее. Глубже. Изучающе. Руки Арсения скользили по спине Антона, под мятой рубашкой униформы, касаясь горячей кожи. Антон вздрогнул, но не отстранился, а прижался сильнее. Поцелуй терял ярость, обретая новое качество — нежность, смешанную с изумлением и жадностью. Губы двигались уже не в битве, а в странном, новом танце. Дыхание сплеталось. Арсений оторвался на секунду, глядя в глаза Антона — распахнутые, тёмные, потерянные. Он видел там сдачу. Видел ответ.

— Вот и всё, — прошептал он хрипло. — Вот ты где.

Его рука коснулась пуговиц рубашки Антона. Вопрос без слов. Антон не ответил. Он лишь наклонил голову, прижавшись лбом к плечу Арсения, в немом согласии.

Щелчок последней пуговицы. Грубая ткань униформы сползла. Воздух коснулся кожи. Антон содрогнулся — не от холода. От прикосновения ладоней Арсения на его плечах. От того, как те скользнули вниз, по лопаткам, к талии. Не захват. Изучение. Удивление.

Арсений смотрел, голубые глаза в полумраке огромные, тёмные. Насмешка исчезла. Остались изумление, голод. Его пальцы дрожали едва заметно, касаясь ключицы, веснушки на плече. Каждое движение — медленное, осознанное. Боялся спугнуть.

— Ты… — голос сорвался на хрип. Слова казались лишними.

Антон стоял, позволяя. Под этим пристальным вниманием таял последний лед. Стыд, ярость отступали. На смену — уязвимость, дрожь, щемящее тепло в груди. Он поднял руку, неуверенно коснулся ворота рубашки Арсения. Потянул.

Арсений понял. Его пальцы нашли пуговицы своей рубашки. Движения увереннее, но медленные. Ткань расступилась. Сильные плечи, рельеф груди. Антон замер. Ненавидел. Но это тело… прекрасно. Мощно. Притягательно. Он протянул руку, кончики пальцев дрогнули, коснулись тёплой кожи над сердцем. Арсений резко вдохнул. Накрыл руку Антона своей, прижал крепче. Бешеный стук сердца.

— Видишь? — шёпот. — Только при виде тебя так бьётся.

Их губы встретились. Уже не в атаке. В долгом, глубоком, исследующем поцелуе. Языки скользили нежно, узнавая вкус заново. Только жадное любопытство, нарастающая нежность. Руки Арсения скользили по спине Антона, лаская, спускаясь к пояснице, к изгибу позвоночника. Ниже. К резинке простых треников. Пальцы зацепились за ткань. Вопрос без слов. Антон кивнул, оторвавшись от его губ, дыхание прерывистое. Арсений медленно стянул их вниз по бёдрам, помогая Антону снять. Теперь только тонкое хлопковое бельё.

Арсений вёл его назад, к старому дивану. Они двигались, сплетённые. Арсений сел, усадив Антона к себе на колени лицом к лицу. Пространство исчезло. Антон почувствовал, как краска заливает его шею, обжигая под пристальным взглядом Арсения. Он сглотнул, внезапно почувствовав сухость в горле. Нежность смешалась с томным желанием. Рука Арсения скользнула под резинку белья Антона, ладонь легла на горячую кожу ягодицы. Прикосновение было уверенным, собственническим. Это было притязание, заявление. Антон ахнул, издав тихий, непроизвольный звук, который эхом разнёсся по тихой комнате. Он выгнулся навстречу прикосновению, инстинктивно стремясь к большему. Мир накренился. Арсений наклонился, его губы обжигали шею Антона, пока пальцы скользили ниже, в ложбинку между ягодиц. Антон вцепился в его плечи, дыхание сбилось.

— Расслабься… — шёпот Арсения был горячим в ухо. — Дай мне…

Его указательный палец, сухой ещё, осторожно, но настойчиво нашёл вход. Коснулся напряжённого кольца мышц. Антон напрягся инстинктивно, непривычное давление внутри.

— Легко, — прошептал Арсений, целуя его висок, в уголок губ. Его палец не отступал. Мягко, с терпеливым нажимом, он начал вводить первую фалангу. Туго. Горячо. Антон застонал, смесь легкой боли и странного, глубокого вторжения. Непривычно. Чуть неприятно. Но… желанно. Тело Арсения так близко, его губы, его руки — они обещали что-то большее. Антон выдохнул, пытаясь расслабиться, позволить. Палец медленно, миллиметр за миллиметром, погружался глубже, первая фаланга, потом вторая. Арсений замер, давая ему привыкнуть, его губы нежно сосали мочку уха Антона, отвлекая.

— Хорошо… так хорошо… — шептал Арсений, чувствуя, как мышцы вокруг пальца постепенно поддаются, сжимаясь чуть меньше. Он начал осторожные движения — неглубоко, вперёд-назад. Сухое трение. Антон кряхтел, вжимаясь в него. Но внутри уже пробуждалось что-то — не боль, а намёк на удовольствие, на заполненность. Тело начало отвечать, выделяя свою смазку. Сперва скудно, едва смачивая палец Арсения, делая движение чуть легче, скользящее. Арсений почувствовал это, услышал изменение в стоне Антона — меньше напряжения, больше томности.

— Вот так, принцесса… — прошептал он, вводя палец глубже, почти до основания. Теперь легко, с естественной влагой. Он добавил второй палец — осторожно, растягивая, разминая. Антон вскрикнул, но не от боли — от интенсивности. Чувство растяжения, наполнения становилось острее, почти болезненным, но переходящим в глубокое, незнакомое блаженство. Арсений нашёл внутри него то место — бугорок, едва различимый. Коснулся подушечкой пальца. Антон взвыл, его тело дёрнулось, как от удара током. Сладостная волна прокатилась от копчика до темени.

— Да! Здесь… — Антон не узнал свой голос — хриплый, полный немой мольбы. Он сам двигал бёдрами, насаживаясь на пальцы Арсения глубже, ища этого прикосновения снова и снова. Его собственное желание стало властным, неконтролируемым. Природная смазка обильнее смачивала пальцы Арсения, облегчая движение, превращая дискомфорт в чистое, жгучее наслаждение. Арсений работал пальцами уверенно, но нежно, растягивая, готовя, наблюдая за каждым вздрагиванием, каждым стоном Антона, как за откровением.

Когда Арсений убрал пальцы, Антон издал жалобный звук — протест против пустоты. Арсений приподнял его, их глаза встретились. В голубых — не триумф, а сосредоточенная нежность, почти благоговение. Антон кивнул, не в силах говорить. Он помог Арсению освободиться от последней одежды, его рука дрожала, обхватывая мощную, горячую, уже мокрую от возбуждения плоть.

Арсений наклонил его, уложив на диван. Антон смотрел снизу вверх, сердце колотилось. Арсений встал на колени между его ног, его руки крепко держали бёдра Антона, разводя шире. Он смазал себя своей слюной и естественной влагой Антона, скопившейся у него на пальцах и на собственном члене. Потом нацелился. Жаркий, тупой наконечник упёрся в расслабленное, подготовленное отверстие.

— Посмотри на меня… — приказал Арсений голосом, в котором дрожала последняя тень привычной власти, но уже переплавленной в нечто иное. Антон не отводил глаз. Он видел напряжение на лице Арсения, его сжатые челюсти, чувствовал, как тот сдерживается.

Арсений начал входить. Медленно. Невыносимо медленно. Первые сантиметры — растяжение, давление, знакомое теперь, но усиленное размером. Антон застонал, вцепился в края дивана. Чуть неприятно. Тесно. Но он хотел этого. Хотел, чтобы Арсений заполнил его до предела. Он выдохнул, толкаясь бёдрами навстречу.

— Да… так… — выдохнул Арсений, чувствуя, как горячая, тугая плоть принимает его, обволакивает. Он входил глубже, сантиметр за сантиметром, останавливаясь, давая Антону привыкнуть, целуя его колени, внутреннюю поверхность бёдер. Естественная смазка тела Антона и его собственная смешивались, облегчая скольжение. Когда он погрузился полностью, до основания, они оба замерли, содрогаясь. Арсений уткнулся лбом в живот Антона, его дыхание было хриплым. Антон чувствовал себя распятым, насквозь пронзенным, невероятно полным. И — свободным.

— Двигай… — прошептал Антон, его голос сорванный. — Пожалуйста…

Арсений начал. Нежно. Глубоко. Медленные, вымеренные толчки, вытаскивая почти полностью, вгоняя обратно до упора. Каждое движение заставляло Антона стонать, выгибаться. Арсений нашёл его ритм, тот угол, при котором член скользил прямо по тому чувствительному месту внутри. Антон закричал, его ноги обвились вокруг спины Арсения, притягивая его глубже, требуя больше. Нежность начала гореть, превращаясь в неистовую, но всё ещё контролируемую страсть. Их тела слились в едином порыве, мокрые от пота, смазки, движимые нарастающей волной. Стоны, хриплое дыхание, шлепки кожи заполнили тишину комнаты. Арсений ловил каждый его вздох, каждое вздрагивание, подстраиваясь, усиливая или замедляя, доводя до края и оттягивая назад.

Волна накрыла Антона внезапно и неотвратимо. Он вскрикнул, не имя, а нечленораздельный вопль блаженства и боли, его тело выгнулось дугой, сжимаясь вокруг Арсения судорожными спазмами. Горячие струи брызнули на его живот и грудь. Это сжатие, крик, вид потерянного от наслаждения лица Антона стали последней каплей для Арсения. Он рванулся вперёд несколько раз, глубоко, дико, с хриплым рыком его имя, и замер, изливаясь внутрь него пульсирующими толчками горячего семени.

Они рухнули. Сплетённые. Дрожащие. Оба покрытые потом, спермой, естественными соками их близости. Дыхание выравнивалось, сердца замедляли бешеный бег. Арсений не отпускал, крепко прижимая к себе, его лицо было утоплено в шее Антона. Антон обнял его в ответ, чувствуя липкую влагу между ними, на бёдрах.

***

Неделю Спустя

Утренний свет, бледный и холодный, пробивался сквозь щели в тяжёлых шторах. Антон проснулся от непривычного тепла и веса. Не своей узкой койки в каморке. А широкой кровати, где за его спиной, крепко обняв одной рукой, спал Арсений. Его дыхание было ровным, тёплым на затылке Антона. Рука Арсения лежала на его животе, пальцы слегка сжаты даже во сне.

Антон не шевелился. Слушал тишину огромной, слишком роскошной спальни. Слушал биение сердца за своей спиной. Запах дорогих простыней, кофе, доносящийся снизу, видимо, домработница уже пришла, и… его. Запах Арсения, кожи, сна. Это было странно. Неловко. Невероятно. После той ночи в гостиной всё изменилось. Не сразу. Не магически.

Арсений не превратился в ангела. Он всё так же мог сорваться, бросить колкое «принцесса», когда Антон что-то делал не так. Но теперь за этим не было злобы. Была привычка, игра. И… попытка скрыть ту самую уязвимость, которую Антон видел только тогда, в полутьме, на грани. Он не отступал. Не исчез. Он был… настойчиво здесь. Каждый вечер после смены Антона ждал черный «Мазерати» у служебного выхода. Не для показухи. Просто ждал. Потом — всё чаще — просто домой. К себе.

Были разговоры. Трудные. Про прошлое Арсения — богатство, привычка покупать всё и всех, одиночество за маской цинизма. Про страх Антона — быть использованным, раздавленным этой силой, этой жизнью, которая была так чужда. Арсений слушал. По-настоящему. Его голубые глаза теряли лёд, становясь глубокими, серьёзными. Он не оправдывался. Говорил: «Я такой, какой есть. Но то, что между нами… Этого я не купил. Не выиграл. Это… случилось. Как тот ливень».

Антон ворочался, пытаясь устроиться поудобнее, не разбудив Арсения. Не вышло. Рука на животе сжалась крепче.

— Не спишь, бунтарка? — хриплый ото сна голос прозвучал у самого уха. Губы Арсения коснулись его плеча. Не поцелуй. Просто прикосновение. Привычное уже.

— Думаю, — тихо ответил Антон.

— О чём? — Арсений приподнялся на локте, заглядывая ему в лицо. Утренние голубые глаза были ясными, без тени насмешки. Только внимание. И та самая, уже знакомая, глубокая нежность, которая всё ещё заставляла Антона внутренне съёживаться — от непривычки, от страха поверить.

— О том… — Антон замялся, глядя в потолок. — О шансе.

Арсений замер. Его лицо стало серьёзным, почти напряжённым.

— Я знаю, что я… не подарок, — начал Антон, подбирая слова. — И ты — тем более. Ты эгоистичный, избалованный, наглый…

— …невыносимо харизматичный и чертовски привлекательный, — вставил Арсений, уголок губ дрогнул.

— Заткнись, — Антон ткнул его локтем, но без злости. — Я серьёзно. Мы… сломали друг друга тогда. Под дождём. В гостиной. Но построить что-то… Это сложнее. Я всё ещё боюсь. Всё ещё злюсь иногда. И ты… ты всё ещё пытаешься контролировать.

— Старые привычки, — вздохнул Арсений. Его рука легла на щёку Антона, заставила его повернуться. — Но я учусь. Видишь? Учусь не покупать, а… заслуживать. Каждый день.

Они смотрели друг другу в глаза. В голубых Арсения — не привычная власть, а вопрос. Надежда. Уязвимость, которую он больше не прятал. В зелёных Антона — остатки страха, море сомнений, но и что-то новое. Усталость от борьбы. И… желание верить. В этот момент. В этого невыносимого человека, который научил его не только ненавидеть, но и чувствовать с такой невероятной силой.

— Шанс, — повторил Антон тихо. Он поднял руку, положил свою ладонь поверх руки Арсения на своей щеке. — Один. Единственный. Потому что… — Он замолчал, искал слова. Потом просто сказал: — Потому что без тебя… воздух действительно чище. Но он… пустой.

На лице Арсения расцвела медленная, настоящая, незнакомая Антону улыбка. Без насмешки. Без превосходства. Просто… счастье. Грубое, неотшлифованное, но настоящее.

— Значит, я буду дышать твоим воздухом, принцесса, — прошептал он, наклоняясь. — И постараюсь не отравлять его слишком сильно. Обещаю.

Их губы встретились. Нежно. Медленно. Как продолжение того утра, того разговора, той новой жизни, которая только начиналась. Не сказка. Не идеал. Два колючих, сломанных человека, нашедших друг в друге не врага, а пристанище. Сложное, порой болезненное, но своё. Они знали — впереди будут ссоры, ревность, попытки Арсения вернуться к старым привычкам, страхи Антона. Но они знали и другое: та химия, что вспыхнула от ненависти, переплавилась во что-то прочнее. В выбор. В шанс. В это утро, в этой кровати, в этом поцелуе — было их хрупкое, выстраданное счастье. И они держались за него изо всех сил. Потому что после ливня всегда приходит солнце. Даже для таких, как они.