🔸Part sixteen🔸
Арсу легче, когда Шастун рядом. Он так не добивает себя догадками, что с ним и как там. Антон у него по венам течет.
— А? Ну да, любовь, ахах. Что же еще, — нервно усмехается Антон и закусывает губу, прикрывая глаза, стараясь хоть как-нибудь уснуть.
— Любовь к чему? — продолжает Попов, недоуменно глядя на затылок того, немного поглаживая бедро парня.
— К... К... Эм-м... Окружающему миру там... Среде окружающей, вот, да, — у Шастуна тело дрожит от прикосновений Попова, но он всячески пытается это скрыть, как и всю правду. Антон старается отмазаться и выйти из воды сухим, но Арсения просто так обдурить не получится. Он выучил о нем абсолютно все. Каждый его недостаток. Каждое действие. Не ври, Тоша. Ты же не умеешь.
— Но ты же мизантроп, а такие люди терпеть не могут окружающих, — на этих словах Антон невольно сглатывает, аккуратно поворачивается лицом к нему. Пальцы Шастуна проходят по руке, которая лежит около парня, а после он убирает руку и поднимает взгляд зеленых глаз прямо в голубые, немного приоткрывая рот, но сразу же плотно закрывая его, не решаясь сказать.
— Я не знаю. Наверное. Может быть. Арс... — тянет Антон и отводит взгляд, немного ерзая. Боже, как же ему сложно связать два предложения в одно целое, но, мать его, от этих двух предложений зависело его будущее и будущее его матери.
— Да? — Арс сжимает его бедро, чувствуя, что мальчик очень взволнован и в какой-то степени напуган.
— Отпусти меня. Я знаю, что я наглый и прошу раньше времени, но, прошу тебя... Я не могу, я не хочу больше здесь находиться, — Антон жмурится, готовясь ко всему. Абсолютно ко всему. К удару. К крикам. П р о с т о о т п у с т и м е н я. Я не хочу тебя любить...
Арсений недовольно хмурится и переворачивается на спину, оглядывая каждый миллиметр комнаты. Ему все равно, что сейчас Шастун сжимает его руку с надеждой. Плевать, что он ничего особо не сделал для заработка этих денег. Он ребенок. Отпусти его. Он не должен был удовлетворять тебя и словно маленькая шлюха стонать под тобой. Не должен был принимать в своем горячем рту большой член и практически до основания заглатывать его. Девственность Антона — вовсе не Попова. Весь Антон — вовсе не Арсения.
Но как же отпустить, когда ты до последнего своего вздоха будешь любить этого человека? Ночами не спать, вспоминая каждое его слово сказанное в твою сторону. Как же забудешь, когда он покинул твою жизнь и больше не вернется?
— Я не решаю этот вопрос, Антон. Я не твой хозяин и близко к нему не стою. Спрашивай у Сережи, он вынесет тебе окончательный вердикт. Я больше не решаю твою дальнейшую судьбу... — тихо отвечает Попов и в следующий миг отворачивается к окну, разглядывая последние красноватые лучи солнца, что били в его окно и падали на тело Арсения, принося какое-то спокойствие и умиротворение, даже если хотелось рвать и метать. Антон, недоуменно разглядывая силуэт мужчины, хотел было коснуться его плеча, как следующая фраза одернула его руку обратно. Как будто кипятком ошпарило, а затем ударило током. — Мне абсолютно наплевать на т в о ю дальнейшую судьбу.
Юноша в последний раз проводит по руке мужчины, а после встает и медленно шагает к своей комнате, совсем не замечая, как голубоглазый сжимает простыни, утыкаясь носом в мягкую поверхность, пытаясь исчезнуть из этого мира. Хотя бы на секундочку.
Дверь с неким скрипом приоткрывается и он выходит в коридор, закрывая ее за своей спиной, а затем с небольшим шлепком ударяется о деревянную поверхность. Он закидывает голову назад и что-то неразборчиво шепчет одними губами, пытаясь сдержать порыв истерики, что накрывал его с новой силой. С каждой чертовой секундой из-за сказанных Арсением слов. Правда ли то, что Попову абсолютно наплевать на его судьбу и его поведение?
— Тогда зачем же ты все время находился рядом? Спасал меня. Зачем?! — так же тихо и безжизненно шепчет зеленоглазый и совсем не слышит, из-за собственных всхлипов, как за дверью Арсений, прижавшийся почти всем телом к холодной деревянной поверхности, шепчет: — Потому что ты мне не равнодушен, а я не хочу любить.
Мальчик быстро стирает поступающие к глазам слезы и медленно шагает по коридору к выходу. Совсем не замечая, как перед глазами начинает все плыть, и он буквально валится с ног, но из квартиры уходит, хоть и на ватных ногах. Дверь приоткрывается, а на кафель ступает легкая нога, и Шастун быстро пересекает всю ванную, падая на подоконник, с характерным звуком ударяя по его перепонкам. Антон усаживается у окна и видит в уголке сигареты, коробка которых была чуть приоткрыта. Он протягивает длинную руку и берет всю пачку в руки, перекладывая ее на собственные колени. Подушечками пальцев обхватывает одну из сигарет, а другой рукой открывает окно, дабы впустить в помещение свежий воздух. Зажигалки нет, а зачем ему? Он же не собирается курить.
Ловкие пальцы берут сигарету у двух концов и рвут ее посередине, из-за чего пепел спадает на его колени и заставляет Антона вздрогнуть. Зеленые глаза с интересом разглядывают, как небольшие «крошки» аккуратно и плавно падают на подоконник и его колени. Слеза падает прямо на них, из-за чего они сплетаются воедино и падают с окна, а мальчик с болезненным стоном откидывает голову назад, до боли кусая губы. Шастун не смотрит на то, как пепел от порванной сигареты летает практически по всей комнате из-за ветра, который со свистом ворвался в комнату и заставил мальчика съежиться от раздирающего холода. А ведь этот холод раздирает его не только снаружи, а еще изнутри. Душу.
У Арсения появились силы отпустить его, при этом сказав, что ему абсолютно наплевать на его дальнейшую судьбу. Ну зачем же он так с ним? Ведь он сделал ему что-то плохое? — перед глазами проскакивают все моменты, проведенные рядом с Арсением. Почему каждое его действие было с небольшим трепетом и какой-то отстраненной от чужих глаз лаской? Почему нельзя было послать его при первой же встрече?! Да даже во время того, как он с силой запихивал в его рот свой член, Попов был осторожен. Но это же не из-за того, что он невинен, верно?
— Да почему же ты меня защитил тогда и спас от чужих рук?! Это же не жалость, Арс! Это не жалость! Что ты пытаешься мне в своих действиях сказать?! — во все горло кричит Шастун и кидает в окно сигарету, которая рассыпается на мелкие кусочки. Отчаяние подступает комком к горлу с каждой секундой все больше, и Антон, кажется, готов умереть прямо здесь и сейчас, лишь бы узнать, зачем Арсений его все время спасал от рук Матвиенко. Защищал, да даже один раз пожертвовал своим здоровьем ради того, чтобы оттолкнуть Антона от ремня и чтобы этот ремень проехался по лицу Попова.
Антон аккуратно поднимается с подоконника и также медленно шагает по коридору прямиком, кажется, к своей смертельной казни. К Матвиенко. Он не станет просить своего освобождения, ибо знает ответ наперед. Сергей ему откажет. Ударит по лицу и начнет, черт возьми, избивать. Как всегда оно, в принципе, и было. Шастун тихо приоткрывает дверь в соседнюю квартиру и заходит внутрь, чувствуя запах алкоголя и явной духоты. Видимо хозяин после своей пьянки вовсе не решился открыть окно или включить хотя бы тот же кондиционер, да и зачем он ему, да? Но пройдя пару шагов вперед по коридору, он понял, что дома никого нет. Шастун заходит в зал и видит полнейший беспорядок вокруг. Его вещи небрежно разбросаны по всей комнате, разбитая бутылка дорого коньяка валялась почти в конце комнаты. Лишь рояль спокойно стоял посередине зала. Его мама учила играть на рояле, давно конечно, но учила. Шаст был совсем мал и вовсе не понимал, как действует все это и как нажимать кнопки, а потом он подрос и продолжил в соседнем от его дома кафе играть на пианино.
Чем же он рискует, если осмелится сесть за инструмент и попытается сыграть? Пожалеет ли он об этом? Все эти вопросы юноша откинул назад. Они его не волновали в данный момент. Парень усаживается на кожаный пуф и закусывает губу, немного приоткрывая клавиатурный клапан, что запылился от времени. Рояль, видимо, вещь изысканная. Похожую он видел в комнате Арсения, только черную, а это чисто красная. Красный - символ крови и кровожадности, все под описание Матвиенко. Абсолютно все.
Пальцы умело проезжаются по всей линии клавиш и с характерным звуком останавливаются на последней, что отдала характерным протяжным звуком. Мальчик тяжело вздыхает и делает еще пару таких движений, дабы проверить всю готовность музыкального инструмента к игре. Через несколько секунд ком, подступивший к горлу зеленоглазого, успешно исчез, а сам Антон начал медленно и тщательно высматривать каждую клавишу, набирая какие-то комбинации и начиная все по новой, если что-то не выходило. Так прошло несколько минут, пока звучная мелодия не озарила всю квартиру. Каждый миллиметр этой квартиры. Губы немо приоткрываются и сразу же сжимаются в тонкой линии, когда Шаст хотел было что-то запеть. Ну не позориться же ему? Хотя... Перед кем? В квартире он абсолютно один. Антон пару раз оглядывается по сторонам и, не найдя никого, вновь принимается набирать комбинации, которые вскоре переросли в тихую и спокойную мелодию, что с каждой секундой разрасталась все сильнее и сильнее.
— Я опять на районе потерял себя в одном из дворов, — начинает сумбурно шептать Шастун, пытаясь вспомнить слова из песни, немного мешкаясь и запинаясь.
— Ты опять мне трезвонишь, чтобы знать, что я жив и здоров.
Среди тех пацанов, барыг и быков, машин, мусоров.
Я пообещал бросить дуть и пить, ведь это любовь, — более громко пропевает Антон и закрывает глаза, поднимая голову вверх, на ощупь ища каждую нужную клавишу. И попадает. По каждой из них.
— Руки в петли, руки прямо как узлы, руки на замок.
Руки в пепле, губы о твои губы, глаза в потолок, — он продолжает вспоминать слова из песни и совсем не слышит, как томные шаги за спиной раздаются с каждой силой все больше и больше, и кажется, это должен быть конец, но больше движений нет. Ни одного. А мальчик продолжает.
— Я снова в дверях, руки врозь, прости, что валюсь с ног.
Я снова пообещал все, что смог, ведь это любовь, — Антон до боли кусает губу и делает несколько вздохов, продолжая играть мелодию, когда в тот же миг мир вокруг рухнет, стоит Шастуну продолжить петь.
— Еще одной тёмной ночью каждый твой вдох
И каждый твой выдох кричит об одном.
Еще одним холодным утром — руки без слов,
Кричат об одном — это любовь, — два голоса сливаются воедино, и с первой строчки пения незнакомец дает понять ему, что бояться нечего. Это не Сергей, тогда кто же это? Пальцы ведут по широкой спине мальчика, а сам юноша не решается даже глаза открыть. Боже. Чувствуй эти прикосновения каждым миллиметром своего тела, ведь не зря же ты влюбился в этого человека, чья рука сейчас застыла на твоем плече.
— Ты опять в телефоне ищешь сообщения шлюх пока сплю.
Ты опять их находишь — будишь и орёшь, все нервы к нулю.
Среди кресел, столов и полок посуды — в холл, я тебя ловлю.
Ты снова прощаешь всё, руки говорят: — на этом моменте над ухом раздается горячие дыхание и словно так и должно быть, они в один момент шепчут, — Я люблю!
— Я, опять с самолёта в самолёт, в поезда.
Ты, опять в переезде 5 часов, не устав.
Я с дороги в дом, ты туда же, всё в привычных цветах.
Ты опять оторвешь, не выдержав — «Я люблю!»
— Еще одной темной ночью, каждый твой вдох.
И каждый твой выдох, кричит об одном.
Еще одним холодным утром — руки без слов,
Кричат об одном — это любовь, — эти слова поет только Шастун, и, казалось бы, Арсений покинул комнату, но не тут-то было. Горячие руки мужчины касаются запястий Антона и начинают в таком же темпе водить по клавишам, делая упор и иногда касаясь дыханием уха мальчика. Шастун откидывает голову назад и облокачивается затылком о плечо мужчины, руки которого держали расслабленные запястья парня, заставляя чувствовать мурашки и одновременно доверять этому мужчине.
— Еще одной, темной ночью, каждый твой вдох
И каждый твой выдох кричит об одном.
Еще одним, холодным утром — руки без слов,
Кричат об одном — это любовь.
Это любовь!
Это любовь!
Это любовь!
Это любовь!
— Любовь... — в одно слово шепчут их губы, и Антон наконец сжимается ладонь мужчины, переплетая их пальцы, даже не смотря на него. Его глаза все также плотно зажмурены. И даже если бы Антон был слеп. Не видел бы красот этого мира, не знал бы внешность Арса, то Арсений бы вел его всегда вперед. Давая себе доверять.
Ведь —
это любовь.
— Я опять на районе потерял себя в одном из дворов.
Ты опять мне трезвонишь, чтобы знать, что я жив и здоров.
Среди тех пацанов, барыг и быков, машин, мусоров —
Я пообещал бросить дуть и пить, ведь это — любовь, — тихо шепчет на ушко Антону Арсений, целуя его куда-то в висок, все так же крепко держа его руки у себя в руках, совсем наплевав на то, что зажал две клавиши, и теперь одна из них на всю квартиру издавала более массивный звук, а другая - более резкий.