INGENIUM

Elliot Smith: Between The Bars

— Калум. — Касаюсь пальцами его руки и поднимаю взгляд на его лицо, — откуда ты такой... недосягаемый? — я чувствую прикосновение и ничего более. Я боюсь того, что он сейчас растворится и превратится в воздух.

— Из того мира, который ты придумала у себя в голове, Чарли.

***

— Чарли Эмили Флорес, палата № 98-А, — белое одеяло работает барьером от всего мира, и я все больше надвигаю его на голову, когда эти слова летят мне в спину. Они приходят сюда каждый день, чтобы отметить всех пациентов лечебницы для душевнобольных. Ручка с черной пастой с характерным звуком черкает по бумаге, скорее всего, ставя галочку напротив моего имени. Они приходят сюда, чтобы убедиться в том, что никто не сбежал, не вскрыл себе вены и горло пастой из-под ручки, не задушил подушкой и не задохнулся от клока собственных волос, что частенько случается с людьми, находящимися здесь.

Мы не контролируем себя.

— Обед будет через полчаса, — медсестра поднимает с кровати что-то, и врач с помощниками удаляется из моей палаты. Это отвратительная процедура. К тебе приходят лишь для того, чтобы посмотреть, словно ты цирковой кролик, выпрыгивающий из шляпы мага.

Каждый из нас особенный. Каждый имеет мнение. Но не все мнения учитываются, особенно тех людей, которые пребывают здесь. Врачи кормят нас таблетками, которые заставляют мир в моей голове исчезнуть и внутреннюю боль немного приутихнуть. Они избавляют меня радостей жизни; они отнимают единственное, что у меня есть — мои мысли.

— Чарли, — накрываю голову еще больше, слыша голос и свое имя. — Я принесла тебе книги, как ты и просила, — просовываю руку под одеялом и указываю на тумбочку рядом, чтобы Бетт положила все то, что принесла, туда, и больше не трогала меня. — Как ты? — глухой звук разносится прямо возле уха, и я слегка отбрасываю свою бронь, с умоляющим взглядом смотря на девушку.

— Ты спрашиваешь, как у меня дела?.. Бетт... Я нахожусь здесь больше трех лет. Я каждый день молюсь, чтобы наконец-то сдохнуть и не чувствовать всего этого. А ты спрашиваешь, как у меня дела, — виноватый взгляд Бетт устремлен в пол, и, я думаю, она поняла, что допустила ошибку с этим вопросом.

— Я не хотела, прости, — она качает головой и комкает в руках салфетку, которой, скорее всего, вытирала слезы до того, как вошла ко мне в палату. Она всегда плачет, когда приходит ко мне.

— Когда придет Калум? — поднимаюсь на кровати, ставя подушку в удобное положение, чтобы я смогла полусидеть и хорошо видеть девушку. На ее лице читается замешательство, и я попросту киваю головой, еле сдерживая слезы. Его тоже не было. — А что там с книгой?.. — боюсь даже задавать какие-либо вопросы, так как ответы на них разрывают меня изнутри.

— Книга? — ее выражение лица не меняется. Она сидит все такая же нахмуренная и удрученная моими расспросами.

— Это больно, — мне тяжело двигаться от недавней капельницы, и мои руки все еще синие от игл, впивающихся мне в кожу на протяжении четырех часов, но я преодолеваю боль и внутренний страх и наконец касаюсь босыми ногами холодного пола. Он такой же холодный, как и все вокруг — как моя кровать, как Бетт и как все эти люди, приходящие ко мне только для того, чтобы уверить себя в том, что еще один пациент не сбежал от них и не свел счетов с жизнью.

— Чарли, — ее голос совершенно обнадеживающий. Молча прохожу расстояние от койки до двери, сдерживая желание разрыдаться прямо здесь или побежать в главных хол, открыть окно и, наконец, сделать то, что давно запланировано в моей голове.

Мокрые и теплые слезы мочат скулы, и я провожу рукавом по лицу. Моя комната — моя палата, в которой нет абсолютно ничего, помимо кровати. Мои мысли — действие капельницы на мой организм и бездействие сильных лекарств, которые я не употребляла на протяжении длительного времени, что и вызвало, как говорят врачи, галлюцинации. На самом деле, без этих таблеток, без их эффектов и притупления моего мозга открываюсь настоящая я — со своим миром, океаном мыслей и желаний. Мои книги — всего лишь записки в дневнике, которые спрятаны под матрасом.

Моя вселенная рухнула. Моя вселенная с ее героями, мирами, действиями и... Калумом.

Касаюсь руками стен, привлекая к себе внимание проходящих врачей. Слезы все еще скатываются вниз, образовывая небольшие мокрые круги на моей кофте. В голове пусто. Ни единой мысли, ни единого чувства, ни единого отголоска из всего того, что творилось в глубинах моего разума. Лишь глухой шум, окутывающий все вокруг и заглушающий другие звуки и голоса. Люди проходят мимо, оборачиваясь или внимательно смотря за тем, что я буду делать дальше. Они должны вернуть меня обратно в палату, привязать мои руки и ноги к койке, как это делают обычно, если я совершаю что-то, не спросив разрешения. Но я нахожусь здесь три года. Три чертовых года без всяких коммуникаций и связи с миром. Все эти чертовы три года я находилась в вакууме, который никогда не кончался и держал меня в своем плену только для того, чтобы не давать мне показывать свое настоящее "Я".

— Чарли, Чарли, — моя голова кружится, а руки все еще цепляются за холодные, белые стены лечебницы, в которую меня упекли умершие для меня родители. — Чарли, пожалуйста, — в голове начинает проясняться, я начинаю видеть то, что должна на самом деле — мою серенькую комнату с огромным рисунком на всю стену, письменный стол и карие глаза парня, нависающего надо мной. Калум. Он вернулся.

— Чарли. Чарли Эмили Флорес, — Калум виден настолько отчетливо, а мои легкие наполнены воздухом доверху, что кажется, будто я разорвусь на молекулы от такого напора. Его глаза смотрят прямо в мои серые, и я поднимаю руку, чтобы притронуться к шелковистым волосам, но что-то держит меня. Что-то держит руку у холодного пола, и через мгновение игла прокалывает мою кожу. Я закрываю глаза.

Я больше ничего не вижу.

***

Мы сумасшедшие. Но
хорошо быть
сумасшедшими всем
вместе

Elliot Smith: Between The Bars