Все возьми

«Я очнулся в постели Фрея. Мне все еще казалось, что по мне ползают муравьи и жалят осы. Я плохо видел, не понимая почему, потом я уже узнал, что от укусов слепней все опухает. Обгоревшая кожа горела. Я заскулил. Фрей был рядом. Он сам отпаивал меня каким-то отваром, чтобы вернуть мне силы и рассудок. "Ты и правда думал, что я тебя оставлю?" – усмехнулся он. Фрей чем-то натирал мои раны, иногда кожу начинало жечь сильнее, иногда, наоборот, боль утихала. Я скулил от боли, боясь рассердить его. Но он не сердился. Через какое-то время я понял, что та мазь, от которой жгло кожу, тоже лекарство, а не новая изощренная пытка викинга.

Я не мог вспомнить, что делала Тристакинния, просила ли она Фрея сжалиться? В тот момент я бы занят своими ощущениями. Уверен, что она не была равнодушной. Возможно, она и прекратила мою пытку.»

— Зачем тебе нужна такая грязная неверная? – проплакала Эйшан, она тоже была уверена, что даже сейчас, после того, как она видела его унижение, увидь эта северянка Искандера, она бы быстро пала к его ногам.

Свитков в шкатулке осталось всего ничего, но Эйшан казалось, что этот кошмар не кончится. Холодная змея шевельнулась где-то на позвоночнике женщины, она испугалась за мужа в свитках, хотя видела и знала наизусть все его раны.

«Когда я читаю Фрею то, что написал, он всегда зло усмехается, когда я читаю про Тристакиннию. Я не боялся, думал, может, он разозлится и убьет меня, прекратив мои мучения. У меня не было сил сделать это самому. Из-за нее же, моей небесной пери.

В очередной раз Фрей притащил меня в комнату, внимательно посмотрел на меня, и начал раздеваться. Приказав раздеться и мне.

Хозяин несколько раз с силой провёл ладонью по моей обритой голове. Фрей брил меня сам. Он за шею принудил меня лечь, достал нож и начал брить мне ноги, подмышки и гениталии. Недоумение и стыд захлестнули меня. Когда Фрей касался гениталий, я чувствовал невольное возбуждение. Хозяин провел по гладким изгибам ладонью и довольно улыбнулся. Подошел к своей одежде и достал маленький кисет. Зачерпнул чашей воды, и высыпал туда содержимое кисета. Потом начал мазать смесью обритые места. Такой мазью мажутся женщины, чтобы кожа дольше оставалась гладкой. Когда мазь впиталась, Фрей начал целовать меня. Шрам и губы, шею, соски, живот, даже гениталии и ноги. Я попытался отстраниться.

— Хозяин, не надо, грех...

Фрей зарычал.

— Я решаю, что для тебя грех, а что нет.

Хозяин перестал меня целовать, он оперся о гениталии, вставая, за ошейник потянул меня на лежак. Фрей уложил меня на постель, откинув мою голову с лежака вниз. Приблизил свою восставшую плоть к моим губам.

— Соси, — усмехнулся он.

— Не надо, — выдохнул я. Меня обуял ужас.

— Соси, или я выбью тебе зубы, Иска, — ярко улыбнулся Фрей. Глаза его горели, он выглядел безумным.

Я открыл рот и зажмурился, Фрей вошел глубоко, тихо зарычал и начал двигаться. Он склонился надо мной, и с силой сжал соски, растирая их между пальцев. Я вздохнул и член хозяина вошел глубже, я закашлялся, мне нечем было дышать, легкие разрывались от недостатка воздуха, из глаз потекли слезы. Несколько мгновений Фрей наблюдал за моей агонией, потом вышел, и я смог отдышаться. Он улыбался, глядя как я пытаюсь прийти в себя, не оставляя в покое мои соски, потом он снова потянул за ошейник, стягивая мою голову вниз с лежака, и касаясь членом моих губ.

Мне хотелось сплюнуть, воспротивиться, убить насильника и убежать. Увы, я помнил об изощренных наказаниях, которые Фрей пускал в ход за неповиновение. Болезненный жар, растекающийся от сосков, достиг паха, я почувствовал, как твердеет моя плоть. Как же стыдно мне было за мое желание. Я снова раскрыл рот, впуская член хозяина, стараясь не впустить его глубоко, сам сомкнул губы и начал ласкать его языком. Фрей застонал и начал двигаться, как двигаются в женщинах, стремясь войти мне в горло. Ему было удобно, мне нет, я не мог выбирать положение удобное для себя. Ладони Фрея начали ласкать мое тело, сминая кожу, властно лаская член. Его стоны становились громче, он резко склонился к моему члену и поцеловал головку, изливаясь мне в горло. Я не мог сдержаться и семя выстрелило ему в губы. Фрей выпрямился, слизнув его с губ, усмехнулся. Я сглотнул.

— Хочешь принадлежать мне? – прошипел он.

Я промолчал, опустив глаза. Я боялся необузданного гнева хозяина, сейчас, так близко от него, чувствовал себя беззащитным. Мы одного с ним возраста и роста, но не знаю, смог бы я победить его сейчас в схватке.

Я сжался, когда хозяин притянул меня к себе и снова поцеловал. Потом я набрался смелости и отстранился:

— Хозяин, пожалуйста, это неп...

Его глаза загорелись ярче, почему-то напомнили мне море дома.

— Все мечтаешь о женской любви? – прошипел он.

— Хозяин...

— Хочешь отыметь Тристакиннию? – зло спросил Фрей.

— Но это же неправильно, хозяин! Это грех.

Фрей рыча сбросил меня на пол.

— На колени! – хозяин достал плеть. Я сжался, услышав свист плети и почувствовал обжигающую боль. — Все мечтаешь о потаскухах?

— Прости!

— Ты будешь ублажать только меня. Ты мой, — склонившись выдохнул на ухо мне Фрей, перестав меня сечь, – ты будешь моим до конца своей жизни и после, и твой бог отдаст тебя мне, потому что ты мой. И через семь жизней, ты тоже будешь мой.

— О Боже великий! – выдохнул я в отчаянии.

— Это все еще грех для тебя? До тебя еще не дошло, скотина, что мое желание закон для тебя?

Страх и боль вконец измучили меня.

— Пожалуйста, хозяин!

Фрей приказал мне лечь грудью на лежак. Я думал, что Элох поразит меня за уже сделанное, но видимо Элох был занят. Хозяин усмехнулся, и встал надо мной:

— Расставь колени шире, раздвинь ягодицы руками!

Я покорно выполнил приказ, и снова почувствовал, как моя плоть снова твердеет, теперь я готов был сам себя поразить. Хозяин схватил мой член, с силой сжал:

— Попробуй сопротивляться, и я сделаю из тебя рабыню, – предупредил он.

Хозяин сразу глубоко вошёл в меня, замер на миг, и начал двигаться. Мне показалось, что он рвет меня изнутри. Я дернулся, пытаясь вытолкнуть его, но Фрей прижал меня к лежаку, правда, оставил мое тело. Он развернул моё лицо к себе, я увидел его бирюзовый взгляд, как море дома:

— Ты притворяешься, что тебе не нравится? Проси меня взять тебя, Иска!

— Возьми меня, хозяин, – горечь и отчаяние в очередной раз погрузили меня на дно человеческой низости.

— Еще! – потребовал Фрей.

Я сглотнул, ещё раз набрал воздух:

— Возьми меня, господин, я хочу этого.

Он начал целовать мою спину, играть с гениталиями и сосками. И, — о ужас! — я ощутил, что и правда хочу этого. Фрей снова вошёл в меня. Он двигался долго, я чувствовал, как мне казалось, как рвутся ткани внутри меня. Кажется, я стонал. Я презирал себя за наслаждение от насилия. Нет мне прощения. Он замер, и я почувствовал, как он излился в меня. Ниже падать было некуда. Хозяин полежал на мне, отдыхая, потом впился мне в шею губами.

Он не оставил меня, удовлетворив похоть, грозился оскопить меня, насмешливо слушая мои мольбы, насиловал, пинал и засовывал ногу мне в зад, заставлял изливаться перед ним, лаская себя, слизывать его семя с пола, опять насиловал. Он поил меня своей мочой, как часто. Я сосал его член еще несколько раз. Он разорвал мне уретру пальцами, пытался насиловать меня туда. Я давно уже перешёл свой предел стыда и боли и, как ни странно, получал болезненное удовольствие.

Мы уснули на постели хозяина. Фрей обнимал меня, как обнимают женщин, уткнув лицом себе в грудь.»

Эйшан задохнулась от ужаса и животного вожделения. Слишком живо она представила написанное. Она так ярко видела мучителя, будто была с ним знакома. Она так ярко теперь понимала Искандера, только не знала, что делать с этим пониманием. Животная какая-то подсознательная ревность к Фрею, была сильнее даже, чем к глупой северянке.

«После того, что он сделал со мной, я не имею права даже мыслями осквернять имя Тристакиннии. Я как-то видел, после какой-то провинности сидя на цепи, как занимаются любовью Фрей и Тристакинния. Я не понимал, как можно так грубо обращаться с таким цветком, как она. Я мужчина, и знаю, когда мужчина получает удовольствие, Фрей владел моей красавицей, но сам был словно где-то далеко. Неужели он привел ее, тоже только для того, чтобы унизить меня, показать мне, что моя возлюбленная принадлежит ему, так же как я.

Тристакинния говорила что-то о свадьбе, о том, что она не может принадлежать ему в доме отца до свадьбы. Фрей небрежно цедил: и что он сделает? Заставит меня жениться на тебе?

Красавица закусывала губу, а я не мог ее никак утешить. Он владел ею как женщиной и как мужчиной, сзади. Тристакинния плакала, я видел, как ей больно, но Фрей умел через боль вести к удовольствию. Через секунды она уже бесстыдно стонала от наслаждения. Я смотрел на женщину, я хотел видеть только ее, ведь мне вряд ли представится еще возможность видеть ее в любви. Но почему-то я увидел глаза Фрея, он двигался в Тристакиннии и смотрел прямо на меня. Смотрел живо, его глаза не были даже затуманены страстью. Я уже научился отличать его взгляды. Когда они счастливо-морозные, как северное небо в солнечную погоду, когда они, как наше средиземное море, горят от страсти, когда они темные, как грозовое небо, от гнева. Я осмелился встретить его взгляд, он усмехнулся и подмигнул мне, хищно впившись в шею Тристакиннии. Она вскрикнула, провалившись в тяжелый восторг. Я знаю, какой восторг может дарить Фрей. Мне было невыносимо видеть Тристакиннию. Она знала, что в комнате есть еще я, но не отказывала Фрею. Каким надо быть чудовищем, чтобы унижать даже свою невесту, которую ты будешь показывать своим богам, которую возьмешь в свои подруги.»

Эйшан вдруг поняла, что вот тут, она согласна с этим северным чудовищем, Фреем, когда он имел северянку при Искандере. Если бы она оказалась там, если бы она все знала, она бы сама, — Элох свидетель! — посоветовала Фрею сделать это с Тристакиннией! Нет ничего унизительнее, чем мужчина в твоем теле, думающий о чем-то другом. Элох словно услышал молитвы Эйшан и дал ей глоток мести сразу, прямо в этих свитках. Воистину Элох всемилосерден!