Глава 10
Его голос вторит моему сердцебиению у самого уха, а ноги все несут меня в верном направлении. Немного! Еще немного!
Смех да музыка доносится до моих ушей. Они звучат где-то на фоне, пугая, что я еще слишком далеко. Сердце бьется в висках, отдавая в уши. Ноги предательски гудят и пробиваются разрядами от усталости. Еще немного! Чувствую, как дышит мне в затылок нечистый. Копыта звонко бьют у самой моей головы.
Желанная дверь. Я вваливаюсь в тронный зал практически не видя от слез. В размытой дымке ищу глазами лишь его. И нахожу. Я бежала от одной смерти, чтобы очутиться в объятиях другой. Но какая из этих смертей привела бы к моей гибели?
Песни не умолкают, переходя в некое звериное завывание. Из этого можно понять лишь несколько слов: «похоть», «плоть», «смерть». Кощей не видит меня, очи его устремлены на Сирин, что сладко поют песни. Девы, чьи лица прекрасны, как первый снег, имеют тела сов. Оперения их чуть пушится, когда живая смерть касается их пальцами. Медленно качает он ногой из стороны в сторону в такт музыке.
А в самом сердце зала, стоит на коленях нагое тело. Вздрагивают хрупкие плечи когда по спине ударяет плеть, оставляя алые полосы. Дрожит девица, коленями вжимается в пол, а сама стоит на россыпи гороха. С ее губ срывается смех той, что потерял свой разум и теперь, наслаждается этими пытками.
—Яр...—мой шепот слетает с потрескавшихся губ как подстреленная птица. Она не должна была лететь. Но взлетает и приземляется на дрогнувшие плечи хозяина.
Кощей резко поворачивает голову. Он смотрит на меня испуганно и с не пониманием. Словно я нечисть, какой не видывал белый свет.
Ночная рубаха еле прикрывает колени, оголяя плечи и дрожащую грудь. Длинные волосы спутаны и торчат во все стороны. А на нежной шее красуется два багровых отпечатка рук.
Я не видела его глазами. Но видела себя в отражении чужих очей. На меня смотрят сотни пар глаз. Синих, как море, что бушует за окном. Зеленых, как трава-мурава, о кой сказана ни в одних устах. Темные, как древо могучего дуба. Черные, как зимняя ночь. И ярко красные, словно горит в ней костер, что спалит меня заживо. Не моргают, гости дорогие. Некоторые из них разодеты в шелка, купеческие и боярские наряды. Но есть и те, кто вовсе пришли на пир нагие. Их тела скрывает густой мех, блестящая чешуя или мерзкая складчатая кожа. Они смотрят на меня, раздевают до костей, пожирают глазами. Здесь все кошмары стали явью. Молва верная по народу ходила. В Тихом омуте черти водятся. Но как оказалось, Омут, не единственное место, где собираются все нечистые души.
Подле Кощея сидели черти, совсем как тот, что пытался убить меня накануне. О чем-то громко споря, они, то и дело, стучали когтистыми руками по столу, выражаясь не самыми ласковыми словами. Девицы-русалки, разодетые в белые платья, водили хоровод. По их телу и волосам бежали воды рек и ручьев. Головы украшали венки из лилий и веточек плакучих ив. Девицы замерли, улыбались, оттопыривая булькающие жабры. На скамье сидели упыри... и их было больше всех на этом празднестве. За разорванной одеждой, бледными изуродованными лицами и острыми челюстями проглядывались знакомые черты лица. Ужас пробрал до костей, когда в памяти всплыли образы, где же я могла их видеть. Частое явление в моем княжестве, наблюдать, как горючими слезами умываются безутешные матери и жены. Как описывают они своих пропавших любимых, как истерично кивают, когда им показывают портрет пропавшего. А сейчас, я вижу сотни живых рисунков. Это были те самые люди. Многие из них считались пропащими без вести, а многие были убиты на границе с омутом. И все они, в данный момент, сидят за столом с живой смертью, смотрят на меня безумным взглядом.
Кикиморы накрывали столы, точно такие же, какими пировали обычные люди пару часов назад. Сами жительницы болота выгляди в точности так, как будто сошли со страниц книги. «Кикимора может быть очень мала и тонка, с большой головой, длинными руками, короткими ногами. Принимает она облик женщины, да только зеленая кожа выдает в ней нечистого». Сейчас же, их черные глаза-бусины с удивлением всматривались в мое напуганное лицо.
—Марья...— запинаясь произнес Яр, все еще смотря на меня как на туман, что появился в ясный солнечный день. Кощей делает несколько медленных шагов в сторону меня и с каждым шагом, лицо его темнеет. Ему осталось идти несколько саженей. Но он делает один шаг и через секунду я вижу до боли знакомое лицо. Но в эту же секунду, оно стало самым чужим и родным на свете. —Нет! Нет! Нет! Тебя не должно здесь быть! Что ты здесь делаешь?! Что случилось?
Кощей беспокойно осматривает мое тело, не стыдясь отогнуть рубаху чуть больше положенного. Все мое тело в синяках и ссадинах.
— Яр, что здесь происходит? Почему ты находишься среди них?! Почему они находятся в твоем царстве?!—как в дурмане, я пытаюсь проснуться от этого кошмара. Нечисть смотрит на меня, как на диковину заморскую. Так же, как подчиненные кощея, смотрели на новую царицу. С животным интересом и недоверием.—Они...они твои гости, что ты должен был встретить?...
—Княжна моя, что случилось с вами?—его голос дрожит, сам он, не находит себе места, пытаясь закрыть меня от званых гостей.
—Кощей, почему ты не сказал?!
—Вам нельзя здесь находится. Почему вы так выглядите?! Что случилось? Прошу, иди в покои, я скоро приду. Марья, прошу тебя. —Смотрит он на меня, не сводит своих глаз. В отражении медовых глаз на теле девушки пропадают следы душения, а волосы собираются в опрятную тугую косу. Изорванная рубаха сшивается узорами в форме крестов. Знак Кощеев. Смотрю я на него, а на душе тошно.
—Яр, что, омут тебя дери, происходит?! Почему ты мне ничего не сказал?! Покуда ты умолчать хотел о том, как связан ты с не нечистыми душами?! Не трогайте меня!—я срываюсь на крик, когда одна из кикимор протягивает ко мне ладонь. Все мое тело трясет, а мысли разбегаются в стороны. Ко мне тянут лапы все дети омута. Измазанные в саже, грязи и крови.
—Назад! Моя царица велела не прикасаться к ней! Каждый, кто сейчас протянет свою ладонь, останется век свой доживать без нее. За это я ручаюсь.—Голос его становится властным. Краем глаза замечаю, как седые пряди на его висках, начинают чернеть. Искриться воздух рядом с живой смертью, пятиться нечисть, освобождая пространство вокруг нас.
—Кощееюшка, народ беснуется. Не любо им, что так называемая царица, нос от нас воротит.—Скрипучим голосом произносит маленькая женщина. Одежда ее сшита из джутового мешка, измазанный сажей.
Слишком знаком голос нечистого, больно ударяет осознание по вискам, а губы начинают предательски дрожать.
—Покажись...—шепот мой переходит в крик, а страх окутывает с головой,— покажись омута отродье! Евдокия, я приказываю, принять обличий свой! Будь он то иллюзией или же лицом, что солнце красное тебя одарило!
Застывают черти на месте, перестают вести свой спор. Упыри замерли на скамьях, ошарашено озираясь по сторонам, словно запамятовали, что здесь делают. Русалки удивлено булькуют, залпом выпивая явства, что стоят на крытом столе. Кикиморы и вовсе по углам запрятались, блюдами закрываясь. Лишь она, стоит передо мной, губы кусает.
—Умна ты, княжна. Хоть и дура.— шипит, расплываясь в улыбке Дуняша. Обретает на моих глазах свой первоначальный облик, поправляет платье.
И недостающие детали в моей голове, складываются во едино. Все то время, что пробыла я подле Кощея, не могла понять, где таиться недосказанность. А она, как оказалась, была у самого носа. Все было слишком легко, от того и слишком сложно. Те, над кем правит Кощей это дети Тихого Омута, нечисть, что выходит из вод огонь-реки. А подданные его, всегда подле царя своего обитают.
Кощей молчит, всматриваясь в мое лицо. А мне и не нужны его слова. Бежала из одной клетки, чтобы оказаться в другой, запертой с хищниками. Я пыталась верить ему. Я пыталась поверить в то, что Яр не Кощей. И все равно, каждая клеточка моего тела воет от боли и обиды. Разум кричит о глупости, а сердце ноет о последних ниточках доверия, за которые я продолжаю цепляться. Но и они, под весом осознания- рвутся.
—Вы, Кощей, не только души переправляете через Калинов мост. Вы сами нечисть, что должна все лета свои на проклятой дороге потерять. Но от чего же вы, живая смерть, не выполняете долг свой? Вы властвуете над мертвыми и нечистыми, в то время как многие из них должны по водам реки плыть. Понимаю я, почему здесь кикиморы, да черти. Но от чего мертвых вы схоронили? — дрожащим от слез голосом произношу, аккуратно подступая к двери. Мне не врали, но от чего-то очень горько на душе. Возможно потому, что до последнего сердце девичье не хотело верить в то, что он тот кем является.
—Марья, прошу вас. Давайте обговорим... я смогу все объяснить. Мы выясним, кто посмел напасть на вас. Прошу, только дайте время...—умоляет Кощей, делая шаг ко мне.
—Я не могу больше здесь находится. Это не в моих силах. У меня нет этого времени.—хриплю я, громко отперев дверь. И снова я бегу, в надежде убежать от смерти.
Мир кружился и бежал вместе со мной, все дальше уводя от замка кощеева. Бесконечные, нескончаемые коридоры плутали, уводя в погреба и высокие залы. По шее бегут мурашки, от искрящейся вокруг магии. Ступни чувствуют, как ходит ходуном замок, откликаясь на гнев хозяина. Словно, чувствуя злость его, не желание меня отпускать, коридоры все чаще уходят вниз, где слишком много дверей. И за каждой из них- неизвестность.
Отворив одну из таких дверей, я вбежала на кухню. Изобилие запахов встретило меня вскриками кухарок да слуг. Смотрят они испуганно, прикрывая руками, измазанными в муке, рога да хвосты. Я бегу мимо них, стараясь не прикасаться и не смотреть в их сторону.
С каждого темного угла смотрит на меня нечистая сила. А за очередным поворотом, налетает на меня нечисть, что имеет крылья, да копыта. Не разбирая дороги и того, где нахожусь, я отпираю первую же дверь и вываливаюсь наружу. Сильный порыв ветра с моря хлещет по мне, словно ножами. Слишком холодный для лета, он оставляет на теле мурашки. В босые ноги впивается камень, которым вымощена главная площадь. А на ней, собираются толпы народу. И все диву даются, пальцем показывают, да шепчутся между собой. Подходят они все ближе, загоняют в угол, прижимают лопатками к холодной каменной стене. Но от чего к стене, если стою я посреди площади?
—Назад!—Голос, который ни с чем не спутать. Я поворачиваюсь к его обладателю, встречаясь с ним взглядом. Вдруг, взметнется рука Кощея ввысь и с жутким грохотом, по правую сторону от меня, возникает высокая каменная стена. Ноги несут меня в другую сторону, а толпа, словно жаждет поглотить в свой гомон и хохот. Забавит их, бег мой, а для меня весь белый свет сходит с ума. Кружится он, вторит смеху людей в голове, битым звоном отдаются стены, что растут подле меня. Я бегу не разбирая дороги, то и дело упираясь в возникающую передо мной каменную преграду.
—Назад!— его голос, словно гром, заставляет затихнуть весь мир, ожидая появление молнии. Но я делаю шаг в сторону и возникает стена. Делаю шаг назад и возникает другая.
А как поворачиваю голову, то ледяной пот прошибает. Со всех сторон меня обдает холодом каменных плит высотой в десяток саженей.
Тело обмякает, грузным мешком обрушаясь на пол. Из последних сил, бьют сжатые кулаки по моей темнице, оставляя кровавые разводы. Замолкает смех и слышу я, как по каменной мостовой раздаются тихие шаги.
«Тук-тук. Тук-тук».
—Он придет к тебе домой,
С этой жуткой мостовой.
Будет долго ворожить,
Не захочешь больше жить...—я напеваю куплет, который сама же сочинила в тереме у дядюшки Лешего. По щекам текут слезы, а кулачок из последних сил бьет по стене.
—Успокоилась?
Раздается жуткий грохот и одна из стен исчезает, открывая моему взору мою смерть. Кощей не улыбается, шага ко мне не делает, а лишь аккуратно ведет из стороны в стороны пальцами правой ладони.
—Все равно к тебе не ворочусь. Понравилось в ловушку меня ловить? Как ты говорил? Кошка мышку ловит? Хороша мышеловка, тебе под стать. —от усталости, губы мои еле шевелятся, а тело и вовсе отказывается двигаться.
Ничего не говорит Кощей, делает пару шагов ко мне и аккуратно, словно самое дорогое сокровище, берет меня на руки, прижимает к груди, унося обратно в омут чертей и загадок.
Стоит народ Кощеев, рот открыл, да звука издать бояться. Глядят на нас, сарафаны да рубахи заламывают. Дивом даются, да все наглядеться не могут. Уж больно редко встретишь в чертогах Кощея живую душу. Один из мужиков сделал шаг в нашу сторону, гонимый желанием и интересом, да схватил меня ледяной рукой за ступню.
—Яр!—визг мой, заглушается в его рубахе, куда я с силой уткнулась, закрыв глаза. Только б не видеть, только б не разглядеть: человек это или нечистый.
—Я сказал назад! Три десятка плетей отсчитать, раз не слышишь, что царь тебе твой велит! —его голос грохочет, отдаваясь гудением в мужской груди. Искрится магия вокруг живой смерти, пронизывает каждую клеточку моего тела. И ловлю я себя на страшной мысли, от которой кровь стынет в моих жилах . Мне это любо. Чувствовать его ледяную магию, обваливающую мою горячую кожу.
Я открываю глаза сидя на скамье. Подле меня кружится волнующаяся Дуняша, то и дело подбегая с чашкой холодной воды, а то и горячего вина. Аккуратно протягивая мне напиток, ничего не говорит, а лицо ее говорит без умолку. Она переживает, беспокойно разглядывая. Выглядела я и впрямь ужасно. В отражении на меня смотрела княжна, которой никак нельзя было дать девятнадцати летов. Осунувшееся лицо, серый оттенок кожи, совсем как у упыря. Уставшие, мутные глаза. Покатые плечи были опущены так, что было ощущение, что на спине у меня горб. Невольно цыкнув на свое же отражение, я сделала небольшой глоток вина, постепенно приходя в чувства.
Кощей стоит у входа в опочивальню, облокотившись на дверной проем. Не заходит он в покои, потирает подбородок, глаз с засова не сводит.
—Пришла в себя? Когда кричать соберешься, заранее мне скажи- я шишки себе в уши затолкаю, чтоб визг твой не слышать.— бубнит Дуня, забирая из моих рук недопитый напиток. Попутно проходит она, да как ущепнет за ногу, что я подскакиваю на месте, одаривая ее испуганным взглядом.
—Прекрати, Евдокия. Она и так напугана. Не хватало мне, чтоб супруга моя немой стала.—произносит Кощей, проводя ладонью перед своим лицом. Искрится воздух, копотью пахнуло и жженой полынью. Чертыхается Дуня, чихает несколько раз, да недовольно нос рукавом вытирает. Только после этого, заходит Кощей в покои, смотрит на меня сурово и задумчиво.
—Я не буду боле кричать, коли вся нечисть выйдет из моих покоев.— злобно, сквозь зубы говорю я, а сама краем глаза замечаю, как начинает Дуня хихикать, да рот прикрывать.—Домовых это тоже касается.
Тут проглатывает свой смех Евдокия, выпучивает зеленые глаза, недоуменно хлопает ресницами, да то на меня, то на Кощея смотрит.
—До сего момента в твои покои не могла пробраться ни одна нечистая душа. Если кричать, то начинай сейчас. Только дай пару минут Дуняше, пусть пойдет, по закромам шишек наскребет.—Смягчается тон Кощея, а сам он, словно в туманной дымке проявляется.
—Тебя снова здесь нет?
—Догадлива ты, душа моя. Ты распугала всех людей моих. Стою я сейчас на главной площади, плети считаю, да народ свой надоумливаю. Уж больно распоясались они. Хоть и понимаю, что ведут себя они так, только потому как ты для них диковина. Но слова моего ослушаться это уж и для них слишком сладкая воля.—садится Кощей на пол, совсем как тогда. Стучит ладонью по полу, но видит живая смерть, что я лишь брови хмурю, устало вздыхает.—Долго будешь мысли горькие надоумливать или может, поговорим?
Я молча отворачиваюсь, удаляясь к закрытому окну. Бушует море-океян, лижет волнами своими владения Кощеевы. Разбиваются о высокие скалы пенящиеся воды, так же гулко, как горькие мысли. Одна из них- как долго падать с такой высоты?
Дуня, словно видя все на сквозь, волочит по камню стул, тяжело вздыхая. Утруждая себя нести то, что по росту соответствует росту домовой, она устало тащит это бремя под оглущающий скрип металла о камень. Глухо поставив это замысловатое творение, она аккуратно тянет меня за рукав рубахи . Я не отрываю взгляда от пучины морской. Потом и вовсе, вглядываюсь в даль. Горизонт встречает меня алым рассветом Солнца Красного, а из гавани выходят черные корабли под флагом смерти с крестями. Уж больно много присутствия смерти в моей короткой жизни.
Дуняша монотонно расчесывает мои черны волосы золотым гребнем, аккуратно распутывая каждый локон. Молчит нечистая, хотя по тряске ее рук, сказать есть о чем.
—Никогда в жизни тебе не прошу, за то, что загнал меня в клетку каменную.—безжизненно молвлю я, пока по щекам течет горячая слеза. Я бы простила то, что утоил он о связи с нечистыми да проклятыми душами. Умолчала бы и о том, что не окликнулся он на зов мой, хоть и обещал сберечь меня от любой напасти. Но не отпустит сердце мое такое предательство. Никто не смеет загонять меня, как животину лесную. Боль и обида тешатся в сердце, скребясь как дикие кошки. Я не могла поверить, что своевольно пошла за своим палачом. Но глупое девичье сердечко будет искать любой ниточки, за которую сможет вновь ухватиться, чтобы ему доверять. А пока, оно лишь ноет от боли и обиды.
—Марья, сколько стен появилось, пока бежала ты?
Я не собираюсь отвечать, крепко сжимая губы. В море кричат птицы, которые называют чайками. Словно смеются над глупостью княжны. Его магия не тяжела, от того и не слышно его шагов. Я вздрагиваю, когда холодная мужская рука касается моих сложенных рук. Кощей стоит на коленях, мягко сжимая мою ладонь. Он не похож на смерть. Это юноша, который сотворил то, о чем раскаивается его душа. Но как может раскаиваться то, чего нет? А в памяти всплывают величественные каменные, ограждающие меня ото всех. И девушка в зале, о чьей судьбе мне до селе не известно.
—Семь. А я возвел только две.
Его голос отдается гулом в моей голове, а мир словно расплывается перед глазами.
—Ты лжешь.
—Нет, Марья. По воле своей, возвел я две стены белокаменные. И не с желания тебя упрятать или запереть. Я...
—Довольно слов! —перебивая, выдергиваю дрожащую руку, не смотря на его лицо. Посмотрю и не смогу сдержать себя, чтобы не сотворить новое море.—Коль правда , то нет умысла меня держать. Ты отпустишь меня, а я спокойно найду кров на этом белом свете.
—Марья...я не могу. Пойми, все расскажу тебе, да только как время придет.
—Что ж, оно пришло! Кощей, я не желаю жить в неведении! На меня напал один из твоих поданных! Долго ты собирался утаивать, что нахожусь я среди силы нечистой и грозит мне смертельная опасность?
—Нет... я хотел рассказать, но постепенно. Начиная с Дуняши, чтобы тебе было легче правду осознать.
—Так для чего было загонять меня в стены каменные?! Почему не откликнулся ты на зов мой, когда мне грозила смертельная опасность от нечистого?—я не выдерживаю, осыпая его гневом и бранью. Словно, лаеет злой пес на маленького мокрого котенка. И я, отнюдь, сейчас не из последних.
—Марья. Никто из нечистых не мог войти в твои покои от того, что создал я столь сильное заклятие, которое и меня живого на твой порог не пустило бы. Только Дуню пускает, да и от того, чтобы замок не считает ее чужой.
—Значит магия твоя дала слабину?! Признай уж, что я пленница Кощея и здесь ради забавы его! Что ничем не отличаешься ты от природы Кощеевой! А издеваться над девичьим сердцем- отрада твоя, поскольку нет у тебя души!— горькие слова сыплялся с уст моих, когда вскакиваю я, прижимаясь к стенам опочивальни. Текут горючие слезы, растворяя облик Кощеев. Пропадает он, когда стены каменные воздвигаются между нами, скрывая меня от обеспокоенных глаз. Зовет Дуняша, причитает, слышно, как бегают обеспокоено маленькие ножки передвигаются по помещению. А от одной стены исходит тепло, которое может дать только он.
—Я не создавал стен. Это ты их возвела.—приглушено произносит Кощей, убирая руку с холодного камня. Садится он на пол, облокотившись на стену, погружает нас в тишину, где слышу я, только себя. Свои рыдания и гулкий стук сердца.
Прошло не так много времени, но мне это казалось вечностью. А что вечность рядом со смертью? Крупица белоснежного песка, о пляжах которых мне твердил Яр. Он рассказывал о том, как был напуган, когда я бросила ему ленту. Он приехал для того, чтобы наладить отношения с моим княжеством. И получилось у него это как нельзя лучше.
—А я, представляешь, танцевать не люблю. Да... до вчерашнего дня, казалось мне, что глупость это несусветная. А увидев тебя... когда я первый раз сотворил магию, то был опустошен. Словно, окунули меня в ледяную воду и ударили по голове чугунной булавой. Я создал вокруг себя безумие. Мертвецы неслись к дверям моего замка, гонимые моей магией. Второе колдовство, которое я сотворил было стереть память о том дне всем, кто застал появление мертвеца из земли.
Я слышу, как приглушено смеется он, как горечь его слов пропитана воспоминаниями о чем-то дорогом и любимом.
—Я не желаю колдовать. И я отказываюсь верить в то, что вижу...—я замолкаю, перебирая пальцами в воздухе. Маленькие искры сыпятся вниз, тлея и пропадая так же быстро, как появляются. Опустошение накрывает с головой, когда с белоснежных пальцев соскакивает маленький разряд молнии. Разрывается она, ударяясь о серый камень.
—Нельзя, душа моя, отрицать то, что есть на самом деле.
—Меня все гложет один вопрос, что не дает покоя сердце девичему. Почему ты не пришел?
Он несколько молчит, подбирая слова.
—Я не чувствовал. Оттого, что не было никакой нечисти в твоей спальне. Как я и сказал, ни одна нечистая душа не могла зайти в твои покои. Я могу спасти тебя от бед, что таит в себе мир. Но от тебя самой спасти не смогу.
—Но как же то, что напало на меня?
—Как и стены.... Ты сотворила его сама.
Тело пробирает крупная дрожь, когда появляется мысль, что это и впрямь моих рук дело. Но как я могла, сама загнать себя в эту ловушку?
—Это же не правда...—шепот слетает с моих губ, а тело дрожит от рыданий. Не правда все это. Не могла я сама себе навредить, да нечистую душу сотворить. Все это страшный сон, от которого нужно мне проснутся.
—Посуди сама, душа моя. Для чего лгать мне?
—Чтобы я осталась здесь. А для чего тебе это, не ведаю я.
—Мне и впрямь нужно, чтобы ты осталась здесь...— он замолкает, а потом, с легким стуком слышу я, как облокачивает голову он свою, устало произносит правду, от которой щемит сердце .— Ты ведь расскажешь всем, что видела в царстве Кощеевом упырей, нечистых. А раз сбежать ты сумела от живой смерти, то слаб он. Или если б узнали о том, что милостив Кощей или подумали бы, что армию собираю я... Пойдут на замок мой полчища народу твоего... а люди мои? Как они будут?
—Зачем ты их оставил, упырей?
—Я лечу их. Как нахожу того, кто в упыря обращен, но еще за жизнь цепляется, останавливаю сердце несчастного. Живут они за счет магии Кощеевой. Они и уйти-то без меня не могут далеко, сразу замертво падают. А у них родные в других городах и селах. Марья, мои люди...Они такие же люди, как и ты, и народ твой. Вот только. Не смеются, не плачут они. Это только живым позволено. Пойми, Марья. Не мог я их бросить.
—Ты же не отпустишь меня, верно? А для всех, должна я умереть? Думать все должны, что убил меня Кощей, пытками жестокими.
—Мне жаль, но от части, да.
Мы замолкаем, но эта тишина нужна, как глоток свежего воздуха. Я загнана в угол. Сбегу- пойдет молва по городам, что слаб Кощей. И для него и людей его, это будет хуже смерти. Ведь, все до сих пор думают, что Кощей это старик, что любит мучать своих жертв. А если останусь...
—Яр, мне страшно...
—Как я могу тебе помочь?
—Обними меня.
Каменная стена рассыпается открывая передо мной мужчину распростертыми руками. Я утопаю в его объятиях, вжимаясь в его горячее тело, вдыхая его запах.
—Помоги мне, прошу...
—Как пожелаешь, княжна моя.