***
Мама не виновата...
Нет, мама ни в чем не виновата. Просто так получилось. . . Так получилось, что папа нас бросил. Так получилось, что ей не хватило сил и мужества растить ребенка одной. Что она не смогла жить без мужчины, но ошибалась вновь и вновь, открывая нашу дверь для подлецов и проходимцев. Нет, она ни в чем не виновата. . .
Просто мама очень слабая, а я сильная. Я должна быть сильной, просто потому что другому некому. Потому что есть Сережа. И ему сложно объяснить, что мама просто устала, что ей трудно быть одной, и когда-нибудь ей все же повезет, а пока нужно потерпеть. Пока я буду для него и мамой, и папой.
Сложно объяснить трехлетнему малышу, что у нас нет денег на киндер сюрприз, зато я вчера заработала на два килограмма картошки, и сегодня у нас будет пир. Добавим куриный кубик и получится просто объедение!
Нет, мама не виновата, что Сережа часто болеет. Она не виновата, что ему нужны хорошее питание и дорогие лекарства, она это знает и старается, только по-своему.
Ведь, когда она встретит достойного мужчину, у нас все наладится. Будет и еда, и лекарства, и тепло семейного уюта, и радость от маминых улыбок и объятий.
Все будет хорошо, только нужно немного потерпеть. И быть сильной. И я буду сильной - за маму, за Сережу, за себя. Меня должно хватить на всех. Иначе просто некому.
Мама расстроилась...
-Дрянь!-- оскорбление, слетевшее с уст разгневанной женщины, было подкреплено яростным ударом по лицу маленькой девочки-подростка в изодраной ночной сорочке.
После этих горьких и незаслуженных слов девчушка почувствовала, как лицо обожгла хлесткая пощечина. Колени ее дрогнули и подогнулись. Ещё не отойдя от произошедшего минутами ранее, чувствуя слабость во всем теле, она обхватила дрожащими руками голову и отвернулась, стараясь увернуться от следующего удара. Он не заставил себя долго ждать, и девочка почувствовала тупую боль в предплечье.
Кажется, ее мама уже выдохлась. Тем более, что та ещё не совсем отошла от вчерашнего угара. И стоило бедняжке только повернуться к разъяренной женщине с объяснением, как ей в лицо пахн'уло кислым смрадом самогона приправленным запашком от сигаретных бычков.
-- Ах, ты маленькая негодяика! Вишь чего удумала! У родной матери мужика решила отбить! Тварь ты эдакая! . . . Да я тебя . . . собственными руками!--лицо женщины, опухшее и отекшее, подсвеченное недельным фингалом, исказилось от переполняемой ее злобы. Грязные, свалявшиеся волосы были всклочены и придавали ей еще более неопрятный вид. Старый потертый халат висел на худом, высохшем теле, и почти впалая грудь резко вздымалась и опадала от тяжелого спертого дыхания.
Прокуренный голос то срывался, то визжал фальцетом. За заднем фоне ее лающего крика, были слышны жалобные всхлипы малыша, доносившиеся из кроватки-манежа, но на него никто не обращал внимание.
Девочка с ужасом в глазах смотрела на еще пьяную злобную женщину и совсем не узнавала в ней свою мать. Это кто-то, совсем чужой ей человек, оскорблял и наносил побои. А ведь совсем каких-то несколько минут назад девочку едва не изнасиловал сожитель и собутыльник матери, так называемый дядя Федя.
-- Люся, Люсь, ты чего в самом деле? Да, плюнь ты на нее, нужна она мне больно. . -- зашевелился на полу мужчина в растянутой майке- алкоголичке со спущенными штанами. Туда его откинула влетевшая в детскую спальню женщина, когда застукала его при попытки залезть на сонную девочку-подростка.
-- А ты, Федя, вообще пасть свою поганую закрой! Я с тобой позже буду разбираться. Тоже мне ... удумал! Курва ср****! (Цензура)!!!
-- Да, лан те, Люся! Ты чего? Да не... Не-е. Я здесь ваще не при делах! Да, она сама! Чес слово, сама ко мне полезла, вон сиськи свои тощие открыла и давай мне в морду тыкать. А я чё? Я ж не железый, я ж мужик...
-- Да, какой ты мужик?!?--взревела вконец ошалевшая баба,-- Какой ты, на х***,мужик?!? Какие на х*** сиськи? Ей всего 13! Да, там ток прыщи и те не разглядеть! Я те щас покажу, мужик! Ах ты, мразь недоделанная! Ах ты, падла! ...
Женщина еще долго и громко ругалась. Но теперь ее гнев был уже направлен на мужчину, который трусовато отползал от нее, пятясь из комнаты испуганных детей в сторону кухни.
Через некоторое время ругань стихла, а ей на смену пришло звон стеклянной тары и пьяное препирание. А еще через какое-то - пение похабных куплетов и глупое хихиканье.
Взрослым было невдомек заглянуть в комнату, где в дальнем углу, прижавшись друг к другу, в немом плаче, сотрясались два крохотных тельца. Девочки-подростка 13-ти лет в равной сорочке и маленького 3-х летнего мальчика в мокрых от пережитого страха штанишках.
Девочка закусывала разбитую губу, пытаясь заглушить рвавшиеся наружу рыдания, и отчаянно прижимала к груди испуганного малыша.
Ничего! Как хорошо, что мама зашла очень вовремя! Ничего ведь не произошло. Мама успела, и ничего, что она так ... расстроилась. Всё будет хорошо. Скоро всё будет хорошо. ...
Слишком поздно
Над Подмосковным кладбищем нависло рыхло-серое, холодное небо, орошая землю скудными слезами дождя. У подножья маленькой свежей могилки стоял на коленях мужчина с непокрытой головой. Редкие, короткие волосы с проседью уже довольно намокли и прилипли ко лбу. Капли дождя стекали за шиворот джинсовой куртки, но мужчина не обращал на это внимания.
Стеклянный взгляд упирался в простой деревянный крест с дощечкой, на которой гласила надпись: "Карасева Екатерина Васильевна 21.10.2000- 17.04.2014"
В сыром небе лишь одиноко кричали грачи и вороны. Где-то за пригорком был слышен перезвон колоколов из дальней церквушки. И сквозь эти приглушенные кладбищенские звуки уныния и смирения прорывался полустон-полуплач взрослого мужчины.
Руки его вцепились в свежую землицу могилки, а тело монотонно раскачивалось в такт его глухих завываний.
-- Прости меня, котенок! Прости папку-у-у твоего непутевого ...мм-мн-нн... Не думал я, что так вот... так получится. Эх, Люська, паскуда, прости Господи, что же ты наделалааа-аа--аа... ы-ы-ы... Господи, за что?! Как так-то?
Но никто не мог ответить на его вопросы. Сколько не кричи, сколько ни плачь, сколько ни проси, а поздно, слишком поздно спохватился он, слишком поздно.
По крайней мере для Катюши.
Поодаль, у соседнего участка стояли две пожилые женщины в темном одеянии. Они поправляли цветы и могилку, тихо переговариваясь между собой.
--Егоровна, глянь, эт не Васька Карасев случаем? Вон, над Катькиной могилкой надрывается?
-- Он окаянный! Ух, гаденыш, прости Господи, -- при этих словах старушка быстро перекрестилась и продолжила более заговорческим тоном,-- Не знаю, уж где его носило, да только поздно спохватился милок. Нет больше нашей Катюши.
Тут она всплакнула, потом промакнув уголком своего головного убора прослезившиеся глаза, снова продолжала увещевать:
--А какая семья-то у них была. И все такие ладные. Люська, когда не пила, до Васькиного ухода, красавицей же была. Всё при ней было. И чего Василий в Москву поперся, будто всем там медом помазано. Так и прут в столицу-то...
-- Ты, Егоровна, не отвлекайся. Ты про Ваську говорила. И чё? Чё, он уехал-то?
-- Ой, Маруся, а покуда ж я знаю, чего ему не хватало. И жена красавица, и дочка у него умница. А как она на скрипке-то пиликала! Эх! Прям концерты во дворе нам устраивала. Шустрая была девчонка. А этот поганец сбег!
-- Прям-таки и сбег? Может, Люся его выгнала. Может, на лево от него ходила, а муж ее того... застукал? Вон, ведь какая шалава-то оказалась твоя Люся!
--Да, с чего бы она моя! Не гони гусей, Маруся. И не такая она была до ухода Васи. Нет, совсем другая. Смирная, воспитанная и вообще не пьющая. Эт ужо потом она распустилась. Экая невидаль, муж ушел! Ну и черт бы с ним, ведь дочка у нее какая умница-красавица осталась! Ан нет, нужно горе было водкой поганою запить и по рукам пойти!
-- А когда он ушел? Васька этот, давно это было? Сережка, вроде, не егошний сынок, да?
--Ой, точно не припомню. . . Катя, кажись, первый класс ток закончила как раз. Точно! Ещё нам концерт во дворе по этому случаю устроила. Ох, как играла! Как играла-то! Она ж читать ещё не умела толком, а Вася её уже на скрипку повел. Учителя говориои, толковая она у него в этом. ... А потом, помню видела, как Люся в ногах у него, Васьки то бишь, валяется. "Не пущу!"- кричит, надрывается. А он, поганец, тихо так: "Не устраивай истерик, я вернусь через полгода!" - и был таков.
-- И чего? Больше его здесь не видели?
-- Какой там! Поговаривают, он там себе другую нашел, помоложе. Люся, как эту новость услышала, так и наклюкалася в первый раз. А потом уж и пошло-поехало. Катю жалко. Музыкальную школу бросила, все за мамкой ходила, уговаривала не пить. Да, какой там! Разве ей дите свое жалко было? Как такую мать вообще земля носит, Прости Господи! Мало того, за девчонкой совсем перестала следить, так еще одного в подле принесла. Дура, она и есть дура! Всё хотела мужика возле своей юбки привязать. А его ничем не привяжешь.
-- Да, дела-а! И что потом?
-- А потом, суп с котом! Чё, пошла наша Люся по наклонной. Мужики, водка, тьфу! срам один! Девчушка держалась как могла, и за пацаненком следила, когда эта дуреха понесла. Только Люсе ребенок не нужен был, поэтому Катя ему вроде мамки была.
--Да, какая ж она ему мамка, от горшка два вершка ведь, и дохлая совсем.
-- Эт да, она когда ходила, ее ж почти ветром качало. Но все равно, на площади, говорят, на скрипке своей пиликала. Деньги какие ни какие, но собирала. Мы соседями тоже чем могли. Кто еды подбросит, кто одежки-какой принесет. С миру по нитке, как говорится. Ток у каждого своих полон дом, чтоб ещё и таких вот кукушонков нянчить.
-- А это правда, говорят, что хахаль Люськин Катюшу прям-таки порвал?-- голос бабки на последнем слове дрогнул, но любопытство взяло свое, поэтому старушка договорила и приготовилась слушать смачные подробности.
-- Ой, и не говори! Изверг, ирод! Ой-ой-ой! Это ж надо, срам-то какой!-- запричитала Егоровна,-- это ж надо ж дите малое снасильничать!!! В голове до сих пор не укладывается, как такого изверга земля терпит! Ой-ой! А кровищи-то сколько было! Ах-ах! Говорят, эта курва-Люська как очухалась, глядь, а этот ... Ох, прости Господи, над девчушкой насильничает. Так вместо того, чтоб его в органы сдать, дите свое спасать, эта дрянь на дитятку свою-то набросилась. - По дряблым щекам катились соленые слезы в перемежку с редкими каплями почти уже утихшего дождя. Голос дрожал, дыхание пожилой женщины сбилось. Она заохала, заахала, ухватившись рукой за грудь, и стала медленно оседать.
Подруга забеспокоилась, закружилась над ней в поисках таблеток валидола, не переставая причитать.
А тем временем, мужчина, склоненный над могилой Катюши, раскачивался все сильнее, пока голова его уже не начала упираться в холмик земли. С рычащим стоном он сгреб большими своими руками немного земли и растер ее себе лицо. Растирая влажную землю и слезы по щекам, он еще долго всхлипывал, его большие плечи вздрагивали и тряслись мелкой нервной дрожью.
А дождь продолжал тихо падать с неба легкими каплями. Ветер едва заметно колыхал молодую травку между могилками. Редкие птицы перекрикивались в замогильной тишине. И лишь скорбные стоны разбавляли кладбищинские звуки.
Поздно, слишком поздно опомнился горевавший мужчина. В поисках иного счастья упустил он настоящее...