Глава 4 или Страшная угроза.
– Не будет никакой свадьбы! Вы меня слышите?! – сорвалось с губ, даже не голосом — криком. Я чувствовала, как всё во мне горит: злость, страх, бессилие.
– Будет, – спокойно, хладнокровно. Как будто речь идёт о контракте, а не о моей жизни.
– Вам это нравится? Когда я злюсь, когда я кричу?! Вам это приносит удовольствие?! – вскакиваю с кровати, не думая, просто реагируя. И почти сразу чувствую, как спина ударяется о стену — он сжал меня за плечи, прибивая к холодной поверхности.
Сердце стучит в ушах. Воздуха будто не хватает. Но не от страха… Что-то другое. Неизвестное. Запретное. Я смотрю на его губы. Почему? Почему именно на них? Потом — в глаза. И сразу отвожу взгляд. Прикусываю губу. Что со мной?
Он молча поднимает мой подбородок указательным пальцем. Его прикосновение — ледяное и властное.
– Посмотри на меня, – не приказывает. Просит. Тихо. Почти ласково.
Я поднимаю взгляд. Несмело, как провинившийся ребёнок. Смотрю ему в глаза — серые, глубокие, без дна.
– Ты не встанешь с этой кровати, пока не заживут раны. – Он поднимает меня на руки и аккуратно опускает обратно, словно моё сопротивление – лишь иллюзия. – Это понятно?
– Да, я… – начинаю, но он перебивает.
– Я не повторяю дважды. Встанешь – и я изнасилую тебя так, что неделю не сможешь двигаться. Будь послушной, детка. Я предупредил.
Шок. Внутри всё обрывается. Он не повысил голос. Не закричал. Сказал это так буднично, как будто сообщает, что пойдёт на совещание.
– Не имеете права! – слова звучат хрипло, но я стараюсь держаться. – Вы меня удерживаете! Насильно! Меня ищут родители! Вас посадят!
– Я услышал тебя, Дарья. А теперь расскажи, какого чёрта ты работала в ночном клубе?
Я отворачиваюсь. В горле пересохло.
– Отец заставил. Я уже взрослая. И вообще — вас это не касается!
– Ошибаешься. Всё, что касается тебя — касается и меня. – Он встаёт, берёт пиджак. – На шикарную свадьбу не рассчитывай. Только роспись. Твои родители не узнают. Никогда.
– Урод, – шепчу, когда он выходит. Вслед ему летит подушка.
Он закрывает дверь. Без оглядки. Как будто я — просто часть интерьера, временно сломанная. Как будто знает, что всё равно никуда не денусь.
***
Прошло два дня. Два одинаковых, пустых дня.
Солнечный свет ложится на пол мягкими полосами, снаружи — пение птиц. Всё напоминает о свободе. Я сижу у окна, смотрю в сад и думаю: как было бы хорошо просто лечь на покрывало, впитать солнце, забыться. Но нет. Охранник за дверью. Как в дурном сне. Даже в тюрьме, кажется, больше воздуха.
На столе стоят нетронутые завтрак и обед. Я не притронулась. От голода мутит, но... я не хочу есть. Не здесь. Не от него. Не из его рук.
Я закрываю глаза и представляю: подаю документы, иду на пары, сижу в шумной столовой, смеюсь с кем-то — кем угодно. А потом открываю глаза. Снова этот стол. Эта комната. Этот кошмар.
В дверь стучат — и сразу входит Николай Валерьевич. Спокойный, как всегда. Спокойствие в нём пугает больше, чем крик.
– Дарья, ты два дня не ешь. Почему?
– А вам что? – голос срывается, но я не даю себе плакать. – Сдохну, и будете праздновать?
Он вздыхает. Вроде бы устал, но нет. Это не усталость. Это... скука? Холод? Или просто равнодушие?
– Ты, кажется, с самого начала не поняла правила. Я говорю — ты выполняешь. Не сложно же. – Он берёт ложку, зачерпывает остывший суп. – Рот открыла.
– А не пойти ли вам на…
– Сейчас ты пойдёшь. – Его голос становится жёстким, режущим.
– А если нет?
– Милая, ты с огнём играешь.
– Это вы с огнём играете! Вы мне не указ! Вы никто! – внутри кипит. Всё крушится. Вижу, как летит миска с супом, за ней — поднос. Я кидаю их в сторону, лишь бы достучаться, лишь бы почувствовать, что хоть что-то зависит от меня.
Он бросает ложку. На этот раз — резко. Тишина. Густая, вязкая.
Николай хватает меня за запястье. Сильно. Больно. Я вскрикиваю. Его глаза прямо в моих. Ближе, чем хотелось бы. Ближе, чем нужно.