Глава 12
Вэнс
О, какой же он лжец. Просто невероятный. И мало того, что он лжет - он еще и напуган. Но я его поймал. Я нагло оседлываю его бедра и прижимаю его спиной к водительскому сиденью. Я трусь о него через ткань наших брюк и целую его шею так, будто хочу, чтобы он запомнил меня.
Прижимаюсь щекой к его щеке, дышу часто и глубоко.
- Не бойся, чувак. Тут только ты и я.
Я впиваюсь зубами в его горло, чтобы не дать ему ничего ответить. Обожаю этот хриплый звук, который он издает. Запускаю пальцы в его светлые волосы, сжимаю и дергаю короткие пряди. Его глаза ловят мой взгляд, а потом наши губы снова сталкиваются. Мы стонем в унисон, когда поцелуй становится глубже.
Я не знаю, почему между нами всё так искрит, почему каждое прикосновение будто под высоким напряжением — пронизывает до боли. Это невозможно игнорировать. Это не поддается разуму. И я не могу без этого.
Я просовываю руку между его ног и нажимаю кнопку, сдвигаю водительское сиденье назад, и освобождаю себе место, чтобы стянуть с него штаны. На моем лице расплывается довольная улыбка, когда его член выскакивает наружу, а мой пульсирует, прижатый к коже внизу живота.
- Торопишься уйти, да?
Я обхватываю его ствол и начинаю двигать ладонью, и Люк сразу же стонет. Наклоняюсь ниже – мне едва хватает гибкости, чтобы взять его в рот... но я справляюсь, и он издает резкий, сорванный звук, полный отчаяния.
А потом я натягиваю его боксеры обратно, закрывая ими его напряженный член, и дразняще провожу ладонью через ткань.
- Поправь штаны и возвращайся в дом, Макдауэлл.
И не оглядываясь, иду к крыльцу быстрыми шагами и тяжело дышу, зайдя внутрь. Сердце колотится как барабан. Может, зря я так, и он не пойдет за мной. Но когда я смотрю на приоткрытую дверь – он там. Я вижу, как его стояк выпирает под тканью брюк, пока он поднимается по ступеням крыльца.
Как только он переступает порог, я прижимаю его к двери — так же, как он прижимал меня — и беру его идеальное ангельское лицо в ладони. Целую его - сначала долго и нежно... потом – жестко, почти до боли... А затем опускаюсь на колени, чтобы поклониться его совершенной эрекции.
Я беру его член в рот, сосу несколько раз, затем обхватываю рукой, надрачивая уверенно и жёстко, как люблю сам.
- Я ведь первый, да?
Втягиваю одно из яичек в рот, и он глухо всхлипывает.
- Неважно, — выдыхаю, скользя словами и дыханием от основания к кончику. – Ты хочешь одну ночь? Я дам тебе ночь. Только не смей называть это гребаной ошибкой.
Я набрасываюсь на него жёстко и жадно — отсасываю так хорошо, что он сползает по двери вниз. Когда он уже сидит на полу, с согнутыми в коленях ногами и мной между ними - я дразню чувствительное место за яйцами, сжимаю его мошонку и продолжаю работать языком и рукой, пока он не запрокидывает голову и не сползает еще ниже, ложась на спину.
Он уже близко... но я оттягиваю ему этот сладкий момент. Просто потому, что так хочу. Потому что с парнями я обычно сверху. Я лёг под него и для него, и теперь мне хочется заставить его помучиться за это — хотя бы один раз.
Он кончает со стоном, который больше похож на хищный рык. Я глотаю всё до единой капли, а через мгновенье он уже тащит меня обратно в спальню. Мы снова трахаемся - на этот раз я сижу верхом на его на коленях.
После мы вместе идем в душ. Он прижимает меня к своей груди и крепко держит под горячими струями воды. И весь мой мир — только его проницательные глаза, аристократические губы и влажная теплая кожа. Что-то в нем изменилось. Пока не знаю, что.
Я беру его за руку и веду через дом. Переплетаю свои пальцы и останавливаюсь у входной двери.
- Ты мне доверяешь?
Он кивает, и я веду его вниз по крыльцу, потом по траве и листьям, к лодке, которую я оставил на песчаном берегу маленького пруда. Внутри нас ждут плед и корзина.
- Твой худи на скамье.
Я дарю ему ухмылку, хватаясь за весла. Он усаживается напротив на деревянную скамью и кладет мой худи себе на колени. Ничего особенного, просто темно-серая толстовка на молнии, которую я ношу чаще всего в коворкинг, где я арендую место под художественную мастерскую. Но когда он надевает ее – внутри меня пробегает короткий электрический разряд.
Он натягивает капюшон и слегка мне улыбается. Черт, эти его маленькие легкие улыбки сводят меня с ума.
Я делаю несколько гребков, и вот мы почти на середине пруда. Опускаю якорь в чернильную воду, раскладываю плед на дне лодки и удобно растягиваюсь во весь рост, жестом руки приглашая Люка лечь рядом. Он колеблется секунду, но потом ложится на спину, лежит... и через несколько минут придвигается ближе. Я обхватываю его за плечи, а он перебрасывает руку через мою грудь. На какое-то время он замирает, лежит совершенно неподвижный и тяжелый, словно полностью расслабил все мышцы. А потом я слышу его глубокое дыхание. Я крепко обнимаю его... прижимаюсь губами к капюшону, закрывающему его голову.
- Ты в порядке, бро?
Я чувствую, как он нервно сглатывает. Он будто не может дышать. Я же слышу, как громко и тяжело он втягивает воздух и почти задыхается. Наконец, он шепчет:
- Слишком хорошо.
Я переворачиваюсь на бок, чтобы прижаться лицом к его лбу, коснуться губами его щеки. И снова чувствую это в нем — нечто темное, тяжелое и безымянное. Он лежит с закрытыми глазами с серьезным, застывшим выражением на прекрасном лице.
- Не бывает «слишком хорошо», дружище.
Я обнимаю его обеими руками, прижимая его большое тело к себе. Целую его лоб, трусь губами о влажные пряди волос, выглядывающие из-под капюшона. Хрипло говорю, чувствуя, как сжимается горло:
- Давай просто будет... достаточно хорошо. До следующего раза.
Два тяжелых вздоха, один за другим. Потом его голова опускается ниже, сильнее прижимаясь к моему плечу... и я чувствую то, о чем он молчит.
Следующего раза не будет.
Он долго лежит молча и совершенно неподвижно, но я знаю, что он не спит. Его тело слишком напряжено, все эти мощные мышцы застыли, но не расслабились. Я прижимаю его к себе, и моя рука находит дорогу под капюшон, пальцы медленно пробираются в его волосы, перебирают мягкие пряди. Они приятные на ощупь. И ему это тоже нравится – я чувствую, что его дыхание становится глубже и спокойнее.
«Вот так. Дыши, Скайуокер».
И он делает это для меня — вдыхает глубоко и свободно.
- Скайуокер, — бормочу я. – Кто-нибудь называл тебя так?
Я не понимаю, кивает он или мотает головой.
- «Звездные войны» — мой любимый фильм», — продолжаю я.
- «Империя наносит ответный удар?» - его низкий голос звучит так тихо, что это почти шёпот.
- Неа, «Новая надежда».
- Какое богохульство, - он переворачивается на спину, но моя рука по-прежнему обнимает его за плечи.
- Шучу, - я смеюсь. - Но всё же «Империю» люблю чуть больше. Наверное, потому что «Новая Надежда» начинается как-то медленно.
- Не медленно», — шепчет он. - Идеально. Просто не так идеально, как «Империя».
- Вот это я понимаю - настоящий фанат.
- Добро и зло, детка. ***
Я смотрю на него и вижу, что он улыбается, положив голову мне на грудь.
- Я заметил название твоей яхты… когда мы причалили.
*** В диалоге идёт игра слов, связанная с фильмами из серии «Звездные войны». Главного героя зовут Люк Скайуокер – вот почему Вэнс называет Люка Скайуокером (и дальше будет называть, сокращая до Ская). «Новая надежда» и «Империя наносит ответный удар» - названия фильмов из серии. Фраза «Добро и зло, детка» - тоже отсылка к «Звездным войнам», где борьба между Светлой и Темной стороной является ключевой темой. Про название яхты Люка я писала в самом начале. – прим. переводчика
Я вижу, как его улыбка становится шире.
- А еще ты коллекционируешь все эти фанатские штуки? – поддразниваю дальше.
- Ты это тоже обо мне прочитал?
Он опять поворачивается на бок, а я двигаюсь и укладываюсь так, чтобы мы смотрели друг на друга.
- Нет. Но я же прав, да?
Он лукаво улыбается. Его пальцы находят мою руку, подушечки гладят мой большой палец.
- Может быть.
Такой хриплый, ленивый голос. Такие красивые сонные глаза. Такое прекрасное голливудское лицо в обрамлении капюшона моего худи.
- Боже, ты просто невыносимо красив, чувак.
Я не сдерживаюсь – тянусь к нему, касаюсь губами его губ. Он открывается для меня, и мы медленно целуемся, и я глажу ладонью его шершавую щеку, а он прижимается ближе и сам обнимает меня за плечо.
Он первый отстраняется, глубоко дыша, наклоняя голову так, что его лоб касается моей челюсти. Затем его губы оказываются у самого моего уха, и Люк шепчет:
- У меня есть световой меч.***
*** Спокойно 😊 Речь вовсе не о световом мече из манхв, а о коллекционном мече джедаев из «Звездных Войн» - прим. переводчика
-Чтоооо?
Он ухмыляется, а у меня отвисает челюсть.
- У тебя есть настоящий световой меч? Не может быть, черт возьми! Какой именно?
Его лицо оживляется и буквально светится от эмоций, а я любуюсь ямочками на щеках.
- Меч Люка, - в его глазах пляшет озорной блеск. - Из «Возвращения джедая». Из той сцены на барже, когда они сражаются с Джаббой, а R2-D2 выплевывает меч.
- Охренеть! Ты чертов счастливчик!
Он смеется, а я дергаю капюшон.
- Бля, ты меня разыгрываешь.
Он качает головой.
- Лежит у меня в шкафу.
- В шкафу?? Да какого хрена! - я запрокидываю голову. – Ты что, не можешь купить для него специальный чехол?
Он смеется.
- Я собираюсь выставить его на аукцион. В этом и была идея его покупки – когда-нибудь использовать его для благотворительности.
- Не-не-не, фигня всё это. Я думаю, что идея была в том, чтобы сохранить его до тех пор, пока твой дружбан Вэнс не приедет в гости.
ЩЕЛК … заклинание разрушено. Его лицо мрачнеет, губы сжимаются в тонкую линию, во взгляде мелькает злость. Люк Макдауэлл переворачивается на спину, отодвигается и опять замирает неподвижно, глядя в звездное небо. Его тело опять напряжено. Он закрывает глаза и сжимает челюсти.
- Блин-блин-блин. Прости. Это было тупо. Хочешь, я посыплю голову пеплом, чтобы искупить ошибку? У меня это хорошо получается.
Я не жду многого — просто хочу, чтобы уголки его губ слегка дрогнули. Но он застыл.
Я тоже переворачиваюсь на спину и вздыхаю — тихо, чтобы он не услышал.
- Всё нормально.
Его хриплый шепот заполняет пространство между нами. Я чувствую его легкое шевеление. Потом он закрывает лицо рукой и тихо, едва слышно, он говорит:
- Ты был прав... если можно так сказать.
Я медленно выдыхаю, и смысл его слов пронзает меня как молния.
«Я ведь первый, да?»
Меня накрывает горячая волна адреналина. Он кружит мне голову, а потом испаряется, оставляя липкий пот и ком в горле.
- Да?
Это должно было прозвучать легко и спокойно, но выходит сдавленно.
Я не смею пошевелиться, но мне нужно его коснуться, поэтому я медленно и осторожно протягиваю руку, пока кончики моих пальцев не задевают его костяшки. Его пальцы сплетаются с моими легким касанием, а потом он крепко сжимает мою руку.
Когда я смотрю на него - его глаза закрыты. На лице застыло напряженное, почти страдальческое выражение.
- Просто... я никогда не мог рисковать. И хорошо умел сдерживаться.
- Но той ночью на яхте смог и не сумел.
Потому что мы были полностью вне сети.
Потому что он, наверное, понял в первые же минуты, что я его не знаю.
- Риск был минимальным, - он открывает глаза, смотрит в безупречное ночное небо. Его губы кривятся. – Плюс ко всему, и ты меня раскусил.
Я просто был возбужденным мудаком.
- Прости.
Он снова закрывает глаза.
- Тебе не за что извиняться.
- Мак-Ди? - я с трудом сглатываю, взвешиваю за и против, но вопрос слетает с губ, не дождавшись результата моих размышлений. - Ты ведь не би, да?
Его пальцы сжимают мои.
- Нет.
Это слово ложится мне на грудь камнем, который перекрывает мне дыхание.
- Но ты ведь не думаешь, что Богу... есть до этого дело?
- Неважно, что думаю я. Людям вокруг есть до этого дело. А быть пастором — это же... как раз о людях, не так ли?
Я чувствую, как злость подкатывает к горлу.
- Люди – тупые.
Его губы сжимаются.
- Неправда.
- Тогда в чем дело?
- Это как в детском саду, - его глаза открываются… на секунду находят мои, а потом снова сосредотачиваются на звездах. - В моей группе у нас было звание «Большой Босс». Каждый день новый ребенок становился лидером – шел первым в очереди. Все ждали своей очереди, всем хотелось выделиться. Быть хорошим. Носить значок. То, что люди делают и во что верят - имеет значение... Мы много думаем о себе, поэтому недостаточно думаем друг о друге. Любая ситуация, где можно почувствовать моральное превосходство… это шанс стать «Большим Боссом». Быть умнее. Лучше. Правильнее. То же самое и в политике... Это часть человеческой природы.
Я моргаю. Ну да, окей, люди — эгоцентричные придурки.
- Но почему это вообще проблема? В твоей религии?
Его глаза снова закрываются, он тяжело вздыхает.
- Общество по своей природе… ориентировано на деторождение. И люди изначально подозрительны к любым отличиям. А Библия …, - он выдыхает еще раз. - Она открыта для толкования. Для перевода.
Я почти уверен, что люди выбирают ту интерпретацию, которая удобнее их мировоззрению. Навязывают правила, которые их не касаются, а те, что мешают им самим – обходят стороной, так ведь?
- Иди сюда.
Его тихий голос прерывает мои мысли. Я моргаю и вижу, что он протянул руку. Я придвигаюсь ближе, и он притягивает меня к своей груди. Такой теплой и крепкой. Приятной на ощупь... и приятной на запах. Весь он проникает мне глубоко под кожу и тянет, как чертов магнит..., и я уверен - он чувствует то же самое.
Я крепко держусь за него, целую в шею и говорю то, что уже не могу в себе удерживать.
- В этом нет ничего плохого. В том, чтобы хотеть того, чего ты хочешь.
Он закрывает глаза.
- Я не такой, как ты, я не разбираюсь в этих ваших религиозных штучках. Но разве Бог стал бы создавать людей «неправильными» или «плохими»? А если это так, он вообще того стоит? Стоит ли он всей твоей, блядь, жизни?
Люк замирает, будто превращаясь в камень.
Я знаю, что облажался, но ничего не могу с собой поделать. Не могу молчать. Я не могу, блядь, выносить мысль о том, что он вернется ко всему этому. И что останется там опять один... Мой тихий, одинокий парень, в постели, по ночам - без никого. Всегда сильный. Всегда сдержанный. Всегда на страже. Летает по всему гребаному миру, пытаясь помочь людям, но сам остается без помощи. Я вижу, как сейчас вздымается его грудь... как будто ему нечем дышать. Всё, что произошло и происходит с нами – пугает его, и я даже не знаю, что за дерьмо вбивали ему в голову, когда он был ребенком.
Он делает несколько тяжелых вдохов, и я жалею, что сказал всё это. Даже я слышал фразу «проповедовать уже верующим». Что может быть глупее, чем проповедовать проповеднику? Я прижимаюсь щекой к его челюсти, целую его в щеку и обнимаю его так крепко, чтобы он точно это запомнил.
- Я не хотел проявлять неуважение к тому, что ты делаешь. Это было лишнее и тупо. Простишь?
- Конечно.
Его глаза по-прежнему закрыты, и я целую их.
- Когда ты понял?
Он глубоко вдыхает и хрипло говорит:
- В одиннадцать.
- А когда понял, что хочешь заниматься тем, чем занимаешься?
- Всегда.
Блядь. У меня нет слов, поэтому я просто целую его. Он выглядит как сказочный персонаж — спящий красавец. Я двигаюсь, размещаясь так, чтобы наполовину оказаться на нем, и провожу рукой по его волосам, откидывая их назад.
- Ты хороший, Скайуокер. И на вкус тоже охрененный.
Мои поцелуи будят его, и на какое-то время мы — просто плоть, кровь и кости, сплетенные воедино, освященные водой и лунным светом.
Он отстраняется, проводит ладонями вниз по моим рукам, пока лежит подо мной.
- Мне скоро уходить.
Я падаю рядом, и мы хватаемся друг за друга, целуемся до тех пор, пока снова не перестаем дышать, а потом просто лежим, грудь к груди, тяжело дышим и смотрим в глаза друг другу. Я прижимаюсь лбом к его голове и зажмуриваюсь, чтобы запомнить, как он ощущается.
- Какое у тебя любимое место, Скай?
- Остров Закинф, — отвечает он. - Греция.
- А время суток?
Я приоткрываю глаза и вижу, что он улыбается, словно его забавляет вопрос.
- Утро.
- Учителя в школе тебя любили?
Его губы чуть дергаются, и на левой щеке появляется ямочка.
- Конечно.
- Что сейчас у тебя самое стрессовое?
- Фонд. Благотворительность. Попытки мотивировать людей меняться, не влезая в политику.
Его брови приподнимаются.
- Звучит почти невозможно.
- Я не люблю политику.
- Нет?
Он мотает головой и снова целует меня.
- Это… неоправданно утомительно.
- Скажи это еще раз.
- Что?
Он корчит забавную гримасу — что-то среднее между наигранной хмуростью и веселой улыбкой.
- «Не-о-прав-да-нно».
Он смеется.
- Издеваешься надо мной?
- Это пиздец как секси.
Он сглатывает... бросает на меня взгляд искоса... и чуть улыбается.
- Неоправданно.
Я не могу удержаться. Мы снова целуемся. Я снова оседлываю его, позволяя своим рукам и губам сказать то, для чего у меня нет слов.
«Не забывай меня.
Заткни свои уши, чтобы не слышать дерьмо, которое тебе туда вливают.
Любовь есть любовь есть любовь… есть любовь».
Он глухо стонет под мной. А потом прикусывает мою губу и переворачивает меня на спину, оказываясь сверху. Его руки обрамляют мое лицо, грубо пробираются в мои волосы.
- Вэнс Рейн... ты – моя болезнь.
Его рот — жесткий, требовательный и быстрый. Дыхание - еще быстрее.
- Я был с тобой, и мне… все равно… МАЛО. Что мне теперь делать?
Он нависает надо мной, тяжело дышит. Его пальцы в моих волосах ослабляют хватку, и я тяну его вниз, к себе. Его широкие плечи вздрагивают. На мгновенье мне кажется, что он вот-вот заплачет, но он всего лишь просто дышит. Я прижимаю его голову к себе.
- Любимая песня Битлз? — шепчу я.
- Все, - но потом, всё же выбирает - «Strawberry Fields Forever», «The World», «All You Need is Love».
- Любимое у Дали?
- «Искушение Святого Антония» … а потом «Галатея со сферами».
- Лучший запах?
- Океан.
- Твои пафосные парадные костюмы пастора неудобные?
- Они сшиты на заказ.
Моя рука лежит на его лице, и я чувствую, как он улыбается.
- Снимай их иногда и позволяй себе быть собой.
- Обещаю.
Я шепчу:
- Расскажи мне что-нибудь о Боге. О Твоем Боге.
Я чувствую, как он сглатывает. И на выдохе почти неслышно шепчет:
- Бог любит тебя.
Мои пальцы скользят по его закрытым векам.
- Вэнс? — шепчет он.
- Ага?
- Мне пора.
Я крепко обнимаю его, целую в лоб. Черт, он так приятно пахнет. Желание удержать его подольше терзает меня. Но я отталкиваю эту боль. Целую его волосы еще раз. Провожу ладонями по его рукам.
- Высыпайся, ладно? И не вздумай снова ехать в Пакистан.
Он слегка приподнимает голову, словно пытается разглядеть мое лицо, но не может - его щека всё еще прижата к моей груди.
- Я читал про это.
Про тот раз, когда его пытались похитить, когда он работал в миссии ЮНИСЕФ.
- Жуткая хрень, — продолжаю я. - Не лезь в такие передряги, обещаешь?
Он не может этого пообещать и просто обнимает меня еще крепче. А потом поднимается.
- Ложись обратно, чувак. Смотри на звезды и позволь мне доставить тебя на берег.
Он делает, как я сказал. Закидывает руки за голову, но его красивые тигриные глаза не смотрят на звезды. Они впитывают меня. Я сворачиваю плед, вытаскиваю якорь и ставлю его между нами. Пока я гребу обратно к берегу, я не отрываю от него взгляд. И к тому моменту, когда днище лодки касается песка на берегу, мы оба чуть улыбаемся.
Он встает, и мы оба выбираемся из лодки, и наши ботинки вязнут в холодном песке. Мы шагаем в сторону леса, и он обнимает меня, прижимая лицо к моей шее.
- Спасибо.
- Спасибо тебе еще больше, - я провожу пальцами по его волосам. В груди тесно и странно. - Если бы тебе кто-то понадобился... ты бы позвонил?
Он обнимает меня крепче.
- Перед очередным полетом, поищи материалы по борьбе с аэрофобией. И каждое слово, которое ты говоришь людям, обращай обратно к себе. Обещаешь?
Я беру его за руку и веду к машине. Когда мы до нее доходим, я сам открываю ему дверь. Когда он садится, я присаживаюсь на корточки, беру его ладонь и сжимаю ее между своими.
- Позвони мне. Если понадобится. Мы можем даже не говорить, если не захочешь. Просто повишу с тобой на линии. Можешь и не звонить. Только если это тебе будет действительно нужно. Пообещаешь?
Он закрывает глаза на несколько секунд, а потом открывает и пристально смотрит на меня.
- Окей.
- Я твой друг.
Я целую его глубоко, жадно, до дрожи - и прижимаю его голову к своей груди, не в силах отойти. Его руки гладят мой подбородок... пробегают по моим волосам. А потом он отстраняется, и его глаза предательски блестят.
- Будь осторожен за рулем, Скай, береги себя.
- Буду.
Дверь захлопывается между нами. Занавес опускается. Лес тонет во тьме.
Я вхожу в дом.
И этой ночью я не могу уснуть.