6 глава
Габриєль Моретти
---
Я набрала скорость и направилась прямо в гараж. В самую середину.
Адреналин шел по коже, страх раздувал разум, я будто покинула себя. Теперь я иду — не знаю куда. Гаражи мне никогда не нравились, и теперь я в тупике. Паника. На что я пошла? Почти сама. От Матео — ни слуху, ни духу. Страх окутал разум, шептал: «Не надо. Ты не знаешь, что там будет. Ты ничего не знаешь». Руки дрожали, пальцы онемели. Мне никогда не было страшно — а теперь, когда я уже здесь, я собираю последние силы, какие остались. Там — она. Та, которую я должна спасти. Придут за ней или нет — я не могу рисковать. Ни ей, ни собой.
Я готова умереть. Но стоит ли мне сейчас так думать, если я уже в аду, который никто не знает, когда закончится? И да, я знала, на что иду. Даже если сегодня умру — чего бы мне это ни стоило — я спасу её. Самое дорогое, что у меня осталось. То, что у меня отняли пару часов назад. И вот я одна, в машине, в ожидании неизбежного.
Если судьба решила, что сегодня я должна умереть — я приму это. Не знаю, почему я так думаю, но я чувствую: сегодня я умру. Вот так.
Но скажу одно: все силы были во мне. И как бы я ни сжимала руль, который держала так крепко, что руки побелели — теперь меня ничто не спасёт. Теперь я решаю, что делать. Даже если я не спасу её — ту девушку, которую знаю. Ту, которая дороже всего на свете. Ту, которая сделала много ошибок. Которая позволила умереть всему, что было в ней. Но когда ты смотришь вперёд и видишь только гараж, который нужно снести — так и приступим
Я сжимала руль, руки дрожали. Я не знала, сколько там будет людей. Я ехала как сумасшедшая — прямо к врагу, который мучает мою подругу. Всех, кто мне дорог. Больно было то, что я хотела поддаться страху, который держал меня слишком долго. Я не знаю, почему сопротивлялась. Внутри чувствовала пустоту, которая хотела заполнить меня. Но не сейчас. Подождут. Теперь я готова умереть — даже если спасу её. Но сначала я найду, где бы он ни был, и убью. Даже если после его смерти будет больно на душе — плевать. Мне плевать на него. На страх, который засел в голове и хотел сломать меня. Не дождётесь. Я — та, которая сегодня должна спасти свою подругу. Единственную, с которой прожила слишком много моментов — ужаса, смеха, идей. Всё теперь в моём сердце, которое колотилось как бешеное.
Я давила на газ как могла. И когда наконец заехала в ад — меня удивило, что ворота, которые должны быть закрыты, были открыты. Прикрыты. Будто они знали, что я заеду на слишком высокой скорости. Ведь на моём пути ничто бы не остановило меня. Я бы не играла в то, что могу всё снести. Но почему они думали, что я поступлю так? Будто знали мои действия наизусть. Да, так и должно было случиться. Я должна была убить её — самое дорогое, что у меня есть. Ту, которая была передо мной. Но сейчас я смотрела на неё. И когда заметила, что она всего в паре сантиметров — я должна была убить её. Но, слава Богу, я быстро сообразила и повернула руль в другую сторону. Я давила на тормоз как могла.
Они думали, что я влечу в гараж и убью её. И совесть убьёт меня. Но я так не поступила. Потому что что-то внутри говорило мне: «Стой». Я давила на тормоз с закрытыми глазами — от страха. И когда наконец повернула в сторону от неё, врезалась во что-то — не обратила внимания. Открыла глаза. Теперь я не убийца собственной подруги.
Но что меня удивило — никого не было. Ни души. Просто гараж. Девушка. Ни людей. Никого. Даже если мы теперь здесь — он казался пустым. Так и было. Но я не знала, что делать. Я знала — это засада. Я вошла на территорию врага, который может вернуться в любой момент. А ворота открыты — потому что я их открыла с помощью машины, которая во что-то врезалась. Слава Богу — мимо Эшли. Мне сейчас не до машины, которая застряла. Главное — он пуст. И я не знаю, если выйду из машины — будет ли это конец для нас. Но не время думать об этом. Теперь я видела Эшли — со слезами, которая махала мне. И главное — жива
Когда я заметила Эшли, привязанную к стулу, с заклеенным скотчем ртом и руками, связанными верёвкой, слёзы текли по её измученному лицу. Я наконец выбралась из машины, схватила пистолет и побежала к ней. Начала срывать скотч с её рта — он был слишком плотный, я не могла освободить её. Меня это бесило. Я дёргала его, конечно, пострадало лицо, но слёзы Эшли мешали мне — я не могла снять этот чёртов скотч, который будто назло не поддавался. Я хотела упасть на колени, но не стала — сейчас не время. Я должна, во что бы то ни стало, спасти её от этого проклятого скотча.
И когда наконец я сорвала его с её рта, Эшли смогла дышать, хватала воздух как могла. Я пыталась разорвать верёвку, но поняла — нужно что-то, что поможет. У меня ничего не было — ни ножа, только пистолет, взрывчатка и дымовая шашка в машине. Тогда я собралась и начала искать по гаражу хоть что-то, чтобы освободить Эшли. Но вдруг она заговорила.
— Габриэль... брось... меня... здесь... уходи... пожалуйста... — её голос дрожал, паника достигла предела. Теперь Эшли, которая должна была жить, решила, что должна спасти меня, а не себя. А я... я заслужила жизнь без неё? Я видела в её глазах панику, которая окутала её. Это была не Эшли, которая кричала от того, что не могла спасти себя — она переживала за меня. Боль, с которой она кричала, ранила меня. Мне стало плохо от её слов. Она думала, что я брошу её одну? Я — монстр, который оставляет людей в боли? Нет.
Я знаю, зачем пришла. Я никогда никого не бросаю. Сейчас она должна спасти себя, а не меня. Пока я искала, чем её освободить, Эшли продолжала:
— Пожалуйста, уйди ради меня. Спаси себя. Ты должна спасти себя, не меня. Сейчас я хочу, чтобы ты спасла себя. Уходи, пожалуйста, ради меня... — говорила Эшли, дрожа от боли, со слезами в глазах, которые текли назло всему. Передо мной — моя подруга, которая решила спасти меня. Тогда зачем я здесь?
Нет. Я — Габриэль. Я не оставлю врага живым, но и не брошу свою подругу. Я не тот человек, который бросает людей на погибель. Может, я и говорила, что они должны убить его, что они сломали меня — но Эшли, которая секунду назад кричала, что я должна спасти себя, а не её, вбила мне в голову: я здесь, и ничего не поделаешь. Я такой человек — иду на погибель сама. Даже если умру через пару минут — я спасу её. Мне было больно от её слов. Пока я искала, чем её освободить, она продолжала говорить, чтобы я её бросила.
Я не выдержала. Посмотрела на Эшли, которая рыдала от души, думая, что я уйду отсюда одна, без неё. Я знала, на что иду.
— Эшли, я знаю, что сегодня умру. Так что не надо, чтобы я спасала себя. Я никогда не брошу тебя здесь. И да — я нас спасу. Я знаю, что шанс выбраться почти нулевой. Но я здесь. И не уйду. Так что, дорогуша, если уж умирать — то вместе. И когда я спасу нас... Да, я в курсе, что это засада. Ты думала, что я пришла одна? Нет, конечно. Я не знаю — одна я или нет. Но сейчас не время тонуть в слезах. Так что соберись, мать. Я найду, чем тебя освободить — и мы уйдём отсюда. А потом напьёмся. Но сначала — убьём его.
Я продолжала искать, чем бы освободить эту дурочку, которая решила, что я нас не спасу. Она прекрасно знала, на что я иду.
Пока я искала, чем бы освободить Эшли, она рыдала от моих слов — всё сильнее. А я не могла найти, чем её спасти. Но Эшли начала говорить, и я обратила на неё взгляд. Конечно, я видела — она сломлена. Та Эшли, которую никто не мог сломать, теперь была разбита. Готова умереть сегодня. Мне стало не по себе. Потому что ту Эшли, которую я знала — она шла до конца. А теперь она сдалась перед угрозой. Осталась только боль. Та, что кричала: «ещё пару минут — и я не выдержу».
Эшли, которая мечтала прожить прекрасную жизнь, сломалась. Как кукла из детства. Нет. Теперь Эшли — пустота. Думаю, если мы умрём — она будет винить себя. Сейчас она в страхе, который не отпускает. А слёзы, что текли с такой силой — были сломаны. А глаза, которые всегда улыбались — теперь только пустота. Сломанная игрушка. Безнадёжная. Которую я должна собрать по кусочкам.
И тогда она заговорила:
— Габриэль... скажи мне, пожалуйста... зачем я здесь? Я — никто. Я сломлена. Я должна умереть здесь. Сомнений нет. Уходи...
Голос стал немного спокойнее, но дрогнул. Она почти у цели, которую решила пройти. Смотрела на меня, пока я искала, чем её спасти. И продолжила:
— Скажи... зачем мне жить? Я никого не люблю. Никто меня не любит. Зачем? Я даже не вышла замуж за любимого. Теперь я останусь одна. Даже если выживу — так и не узнаю, что такое любовь...
Говорила Эшли, не понимая, что я знаю.
Я хотела кричать от бессилия. Да чёрт побери — она решила сейчас говорить о том, что я ненавижу. Решила добить меня до конца. Почему всем нужна любовь, которая в итоге ломает человека? Да, когда-то я любила. Но оно того не стоило. Даже если меня заставят выйти замуж — я никогда не полюблю того человека. Столько слёз из-за любви... Да с меня хватит.
И да, конечно, с моей стороны я поступила как последняя стерва, но я не могла сказать Эшли, что Матео влюблён в неё. А она всё твердит, что он ей просто друг, и всё. Эти её слова убивали его. Но он всё равно продолжал её любить — за каждой её отмазкой, которую она придумывала для всех. Он не сдавался. Любить кого-то втайне — это боль. Но Матео прожил эту боль. Конечно, я уже давно должна была рассказать Эшли, что он влюблён в неё уже, чёрт возьми, пять лет. И теперь страдает. Но не бросайте эту затею.
Что поделать — мой рот должен быть закрыт. Он её любит. Эта чёртова клятва, которую я дала ему на крови, блин. У нас традиция: никто не рассказывает, и должен дать клятву молчания. Сколько раз я хотела сказать ей — но не могла. А она — слепая дура, не замечает то, что видно всем. Кто теперь мне скажет, что перед смертью я должна открыть ей глаза, которые так упорно закрыты? Зато для других парней она свободна.
— Эшли, ты так говоришь о любви, а сама уже, чёрт возьми, пять лет не видишь очевидного. Поздравляю — всё-таки кто-то тебя любит. Конечно, если повезёт, я приду на твою свадьбу, которая, может, наконец откроет тебе глаза, которые не видят очевидного. Так что, дорогуша, помолчи про любовь.
Я уже была на пределе. Конечно, мне было обидно, что я не могу сказать правду. Но это не моя клятва. Язык кричал — расскажи. Но предать двоюродного брата? Нет. Конечно, Эшли — дорогая подруга. Но я не могу. Надеюсь, она когда-нибудь поймёт. И я продолжила:
— И да, дорогуша, если повезёт — он нас спасёт. Но сейчас молчи и не мешай мне искать, чем тебя освободить.
Конечно, я поступила как настоящая скотина. Когда-нибудь она меня убьёт. Но сейчас я должна спасти её от этой чёртовой верёвки.
— Да скажи мне, кто он? — говорила Эшли, и мои слова попали ей прямо в сердце. Конечно, я могла бы рассказать. Но нет. Она узнает, кто это. Но не сейчас. Ответа не последовало. Пока я искала, чем её освободить, она задумалась над моими словами, которые её ранили. Конечно, не замечать то, что было пять лет — это уже диагноз. И теперь, когда слова, которые должен был сказать не я, а тот, кого она не любит... Кто знает. Но это не мой секрет. Конечно, потом я буду жалеть, что не сказала. Но намёк я ей дала — «что он может прийти за нами». Хотя, конечно, вариант есть. Но кто сказал, что братьям можно доверять?
Пока я думала, чем освободить эту дурочку, которая погрузилась в свои мысли и застряла, слёзы уже текли меньше. Я искала, чем её спасти — и ничего не находила. Как назло — ничего. Конечно, я уже сходила с ума, пытаясь найти хоть что-то, чтобы освободить её. И потом — чем разрезать верёвку? И тут меня осенило: стекло на машине. Точно. Почему я не догадалась?
Я посмотрела на машину — мою крошку, которую нужно было пожертвовать, чтобы спасти Эшли, которая застыла на месте. Мне было больно бить стекло на машине. Но я посмотрела на Эшли, которая думала о своём. Я нашла маленький кирпич, собралась с силами. Конечно, больно — бить стекло на моей машине, моей крошке, с которой я прожила столько времени. И тогда, когда уже собралась с мыслями, стояла над машиной, которую должна была пожертвовать, чтобы спасти Эшли — я не знала, как ударить правильно, чтобы стекло не треснуло, а раскололось. Короче, я решила ударить машину с силой. Пока думала, как правильно — я ударила по задней двери своего розового «Мерседеса». И тогда я решила просто криво кинуть кирпич сбоку. Так и сделала — кинула в боковое окно машины и попала прямо в цель. Теперь нужно было правильно взять и выломать стекло. Конечно, повозилась, но всё-таки получила кусок стекла и побежала к Эшли.
Пока я начала резать верёвку на её руке, Эшли разминала пальцы. Я резала тупым стеклом верёвку и не обращала внимания на Эшли, которая помогала мне ослабить узел. Пока я резала верёвку на правой руке — чудо было в том, что стекло меня не порезало вообще. Я подумала — может, оно тупое? Но когда верёвка начала рваться — я поняла, почему руку не порезало, а верёвку — да. Конечно, мне повезло. Но я не жалуюсь. Моё удивление было — Эшли что-то мямлила.
— Габриэль, ты слышала? — говорила Эшли, но я не обратила внимания. Может, показалось. Но когда я наконец освободила одну руку Эшли, она помогала мне ногами, крутила ими. Я приступила ко второй руке. И тогда я услышала — что-то треснуло. Нет, не треснуло — упало. Что-то было. Я посмотрела на Эшли, которая смотрела куда-то, пока я резала верёвку на её руке. Не сейчас. Пока я копалась с верёвкой...
— Габриэль... давай-ка... быстрее... у меня... есть... повод жить, — говорила она, но голос дрожал. Паника. А я не могла её освободить. Блин, за что? Почему, когда стараешься — руки начинают дрожать? Паника начала окутывать и меня. Как бы я ни старалась быстрее резать верёвку — не получалось. Стекло стало слишком тупым. Но я резала. Эшли как могла пыталась освободиться от верёвок на ногах, но она дёргалась, и я не могла спокойно резать. Но резала. И когда я почти уже освободила её руку — Эшли начала паниковать. Я не знала, что там — почему она так смотрит за мою спину. Но точно — что-то не так. И когда я наконец освободила её руку и приступила к ногам — я заметила, что руки Эшли начали дёргаться. Блин. И она меня «обрадовала» словами, от которых по спине пробежал пот. Стало жарко. Может, и правда. Пока я возилась с ногами — Эшли сказала:
— Габриэль, я так подумала... если ты не развяжешь меня в ближайшие минуты — мы сдохнем, — говорила Эшли, начала дрожать. Я кинулась резать быстрее. Но я поняла — когда случайно обернулась. Потому что стало слишком жарко. Мне стало не по себе. За мной — огонь. И ещё пару сантиметров — и он перекинется на машину. Теперь паника достала и меня. Через пару минут — мы взорвёмся. Машина почти полная. Я посмотрела на Эшли — и поняла: теперь точно конец. Огонь приближался, а я не могла разрезать верёвку на ноге. Стало страшно. Мы сейчас взорвёмся вместе с машиной. И когда я наконец освободила одну ногу Эшли — осталась только одна. Слава Богу, Эшли немного ослабила верёвку, махалась. Я посмотрела на пистолет, который был у неё на коленях. И тогда мне пришла не самая хорошая мысль. Эшли поняла, что я хочу сделать — и запаниковала.
— Габриэль... нет... прошу тебя... мне... ещё... нужна... нога, — говорила Эшли, голос дрожал. Но что мне оставалось? Я взяла пистолет и выстрелила в верёвку. Конечно, риск — я плохой стрелок. Руки трясутся, как у проклятой. Я выстрелКонечно,
…и я выстрелила возле ноги Эшли — и освободила её от верёвки. Побежала к машине, открыла заднее сиденье и метнулась за руль. Эшли ковыляла, хромая, села на заднее сиденье. Я пристегнулась и начала заводить машину — но она не заводилась. Паника. Страх. Ещё пару сантиметров — и мы взорвёмся. Нет, я, конечно, мечтала умереть в своей крошке, но сейчас — я не готова.
А она, чёрт бы её побрал, не заводится.
Я сижу в Крошке, и она не заводится. Конечно, если бы не сбила Эшли, если бы не врезалась во что-то — теперь она не заводится. Эшли пересела на переднее сиденье, а я пыталась завести Крошку. И тогда должен начаться ад. Мы должны сгореть заживо. Паника, конечно, меня накрыла. Почему судьба так несправедлива ко мне? Я ведь должна была выйти замуж, а теперь должна умереть. Я не могу спасти того, за кем пришла. А Эшли, та, что недавно плакала, теперь сидит, пристегнулась и не знает, что зря — ведь мы умрём в машине. Теперь я понимаю, почему жизнь такая. Но я не хочу умирать. Я прожила слишком много моментов с Крошкой, с Эшли. Мы трое стали семьёй. А теперь мы должны умереть — все трое.
Крошка — всего лишь машина, которая спасала меня слишком много раз. Но теперь она не заводится. Эшли смотрела на меня, и я сказала:
— Ты права. Сегодня мы умрём. Она не заводится.
Я сжимала руль как могла, пыталась завести машину, которая больше не хотела нас спасать. Мы в машине, а огонь сзади, и скоро перекинется на нас. Внутри — мы двое. Это точно конец. Но почему мне не больно от слов, которые крутятся в голове? Я хотела кричать, но я сказала себе: никогда не плакала — и не стану. Значит, судьба решила, что из нас троих пора кому-то на покой.
Эшли смотрела на меня заплаканными глазами, руки дрожали. У меня тоже. Теперь мы умрём. Она говорила правду — мы умрём здесь, в этом чёртовом гараже, который через три минуты заполнит огонь. Мы взорвёмся в машине. И Эшли решила заговорить:
— Габриэль, я рада, что мы умрём в машине. Теперь мы двое — навсегда.
Эшли улыбнулась как могла. Почему мне стало так больно? Я не спасла нас. Не её. Я обещала быть на её свадьбе. А теперь я подвела. Мы вдвоём — возле огня, в машине, которая не заводится. Потому что за рулём был тормоз, который врезался в столб, и машина сдохла. Теперь мы умрём. И из-за меня. Почему всегда так?
Конечно, я не хотела винить себя. Но факты налицо. Я не спасла никого. И главное — я не отомстила ему. Он говорил правду: мы умрём сегодня. Эшли решила меня успокоить, взяла за руку и закрыла глаза. Теперь она точно сломлена. Я не сдержала слово. Мы сидим в розовом Мерседесе. Огонь всё ближе. А я ничего не могу сделать. Даже слов не хватает для прощания.
Мы с Эшли давно обсуждали, как умрём. Всё было просто: старость, может, пуля. А теперь мы должны умереть в машине. В моей машине. Какая ирония судьбы.
— Давай, Крошка, ради нас троих — ты должна завестись.
Последние мои слова были из машины. Я хотела извиниться перед Эшли, которая сидела рядом с закрытыми глазами, а слёзы текли. Но она всё равно улыбалась. Почему улыбка? Она хотела выйти замуж за любимого, а теперь смирилась с тем, что проживёт жизнь с ним — и умрёт в машине. И сейчас мы будем держаться за руки. Она плачет, а я — нет. Конечно, мне больно. Но я решила отдаться судьбе. Я поняла — она не заведётся. Попробовала ещё раз. И она наконец завелась.
На моём лице появилась улыбка. Эшли открыла глаза, отпустила мою руку, вытерла слёзы. Теперь она искренне улыбалась мне. И решила: судьба передумала. Мы не умрём здесь. Мы выберемся. Она была права. Я начала разворачивать руль, машину. Когда наконец развернулась, смотрела на огонь, который теперь передо мной. Я смотрю на него и вижу выход на свободу. Хочу нажать на газ. Только говорю Эшли:
— Эшли, закрой окна и двери. Наклонись вниз, чтобы твоего лица не было видно.
Я говорила спокойно. Эшли всё сделала, склонилась, её не было видно. Я смотрю на огонь, который смотрит мне в глаза. Как же мне плевать теперь на него. Я давлю на газ. Наконец набираю скорость, сжимаю руль как могу, давлю на педаль — и прохожу через огонь. Он окутывает машину. Я вырываюсь из гаража. Когда я на свободе — торможу. Кто сказал, что мы так быстро выйдем из огня?
Теперь я торможу машину, потому что передо мной — человек двадцать. Смотрят на нас с ухмылками. А посередине — он. Главный. Владимир. Мы его так не называли. Он у нас был придурок. Я смотрю в его глаза — кривая ухмылка. Смотрю на Эшли, которая ждала, когда я скажу ей поднять голову.
— Эшли, поднимай голову. Но... теперь у нас проблема, — закончила я.
Эшли подняла голову и увидела того, кого считала мёртвым всего пару часов назад. Теперь он смотрит ей в глаза и криво улыбается. Она смотрит на меня, а я, не имея сил, просто гляжу вперёд. Теперь это конец для нас. Я хотела закричать: «Чёрт, как же так? Кто сказал, что мы умрём сегодня?» Но чёрт… теперь это
конец — для меня, для Эшли, и для Крошки, которая прошла сквозь огонь, с разбитым окном, не заводилась, поцарапанная и разваленная, прожила с нами столько. Теперь мы должны умереть — не сгореть, а быть убитыми.
Я вспомнила, как мне подарили Крошку. Мне было шестнадцать. Отец подарил её на день рождения — лучший подарок от него. Я была так рада, потому что она была розовая, салон — целый, не битая, не крашеная, новая. Через год после подарка я получила права. И когда впервые завела её мотор — как я каталась на ней! Сколько раз она меня спасала. Всего пару дней назад я её забрала — теперь она моя. Как она вырвала ворота отца — я сама была в шоке. Теперь это не машина, а развалина. Что я с ней сделала? Одна пуля в бак — и конец для нас.
Мои мысли прервала Эшли, сидевшая в слезах, смотревшая вперёд. Губы она всё кусала — когда ей страшно.
— Габриэль, давай отправим их. Мёртвые должны быть мёртвыми, — сказала Эшли.
Для меня эти слова были неожиданными. Слёзы текли у Эшли, но она держалась, не показывала страх. Я смотрела на него — на придурка, который всё время улыбался. Кривая ухмылка — его любимая. Но теперь я хочу его убить. Почему они ждут? Одна пуля — и мы мертвы. Ему нравится нас мучить. Теперь мы сломлены — в руках врага.
— Выходите, дамы, и без приколов, — сказал придурок.
Я посмотрела на Эшли.
— Эшли, возьми пистолет в руки. Хорошо, я знаю, что он его заберёт, но доверься. Всё равно понятно — сегодня мы умрём, — сказала я.
Эшли кивнула. Тогда я посмотрела на Крошку, которая была для меня самой важной. Я хотела заплакать, что расстаюсь с ней, но не стала. Для меня слёзы — слабость. Я верю: когда придёт время, я заплачу — как вырвусь. Но не сегодня.
Теперь я смотрю не на человека, а на того, кого хочу убить. Когда Эшли кивнула, мы направились выходить из машины. Но нас сразу схватили его люди, потащили к нему и бросили под ноги — как собак. Мы быстро встали. Он сказал кому-то пойти рыться в нашей машине. У Эшли сразу забрали пистолет. А мой решили, что в машине. Но кто сказал, что он не со мной? Ведь на мне куртка, а в шортах — пистолет, который никто не заметил. Кто сказал, что я пришла только с двумя пистолетами?
Когда мою Крошку начали обыскивать — я хотела засмеяться. Конечно, в мыслях я уже разбирала улыбку на лице — спокойной девушки, которая пару минут назад чуть не сдохла.
Из моей Крошки уже вытянули всё, что там было: один пистолет, который остался в машине, граната и дымовая шашка, лежавшая на заднем сиденье — на всякий случай. Когда уже всё вытащили из машины, придурок начал говорить. Он посмотрел на Эшли, которая дрожала…
— Эшли, дорогая, ты собиралась меня убить. Ты могла просто сказать, где она, но что ты сделала? Выстрелила в меня. Но, дорогуша, ты даже не смотрела, куда стреляла. Так вот, скажу тебе, милая — может, у меня сердце с другой стороны, но было забавно, как вы ссорились из-за меня. Я даже подумал, что умру от вас обеих, от вашей ссоры. Но, скажу честно, было весело, — сказал он, посмотрел на меня и продолжил: — А ты, Габриэль, совесть тебя не мучила? Вы так ругались, но ты не растерялась, пока Эшли паниковала. Ты сразу решила закопать в лесу. Но разве не подумала, что труп надо в мешок запихнуть? А когда вы вдвоём копали яму, мне было так забавно наблюдать, как вы спорили — и всё из-за меня. Почему так долго? Но сначала хочу сказать: вы не жалеете о том, что сделали?
— Нет, ты прав, тогда мы ссорились. Но теперь мы здесь вдвоём и умрём вместе. За что нам жалеть? — сказала Эшли, и слёзы текли. Я хотела что-то сказать, но мне было больно смотреть на неё — сломанную, спокойную, хотя я знала: за её улыбкой скрывается страх.
— Помню, что вы мне сказали… прощальные слова тронули моё сердце, Эшли: «Мне жаль, извини, но у меня не было выбора. Прости». Как трогательно. Знаешь, я даже передумал тебя убивать. Но твоя подружка Габриэль так говорила, что мне нужно убить её за те слова, которые она произнесла:
«Знаешь, я не жалею, что с тобой поступили так. Мне жаль только, что я не сделала с тобой то, что ты заслуживаешь. Но как судьба решила — ты умер не от моей руки. И знай: в аду я тебя найду и убью лично, персонально. Но сначала буду резать тупым ножом, медленно, под каждый крик буду наслаждаться. Чёрт, я готова умереть, но убить тебя сама. Так что жди меня. Я приду за тобой. Цёмик, милый. Увидимся в аду».
Габриэль, твоя речь была такая милая, что теперь я хочу убить Эшли. Знаешь, почему ты была так спокойна? Как сейчас. И да, я так подумал — убью вас обеих. Теперь для вас конец.
Я посмотрела на Эшли, которая плакала. Теперь мне было в сто раз больнее. Раньше мы были на волоске от смерти, а теперь стоим перед врагом. Она плачет, а я просто стою — ничего не могу сделать, только смотреть ему в глаза, которые ждут, когда я сломаюсь. Я хотела его разочаровать, показать, что не разделяю его мнение, но мои глаза всё равно возвращались к Эшли, которая дрожала от страха. Почему это происходит? Почему я ничего не могу изменить?
Я обещала быть рядом с Эшли. Как теперь я сдержу свои слова, которые дала её маме — что не дам ей умереть, что она будет счастлива, будет радоваться каждому моменту? Теперь я солгала её маме, которая умерла год назад. А я так и не сдержала обещание. Нет. Я клялась. Отец Эшли умер, когда ей было пять. Я помню, как она плакала. А когда умерла её мама — ей было тяжело. Но мне сейчас больнее — из-за слов, которые я не сдержала.
Я обернулась к машине, которую лапали чужие руки. Она была как мусор, проживший слишком долго. Но теперь мне плевать на неё. Теперь я должна что-то сделать. Но что? Что я должна сделать, чтобы спасти нас обеих? Он убьёт нас. Двадцать человек убьют нас. Тогда зачем ждать? Мы умрём прямо сейчас.
Нет. Я не готова. Я ещё молода. Я ведь планировала спасти Эшли. Всё это не входило в мои планы. У меня нет плана. Ничего не поделать. Сейчас то самое время — смотреть в глаза врагу, а он улыбается. Он ждёт, когда я сделаю выбор, от которого зависит всё. Но почему я? Где всё, что у меня было? Где лучшие моменты жизни? Если умирать — то вместе. Но сейчас ещё не время. Сейчас я хочу спасти Эшли, которая трясётся от страха. Она смотрит куда-то вперёд, губы кусает — уже кровь видна. Слёзы текут, глаза опухшие, вся бледная от страха. Руки дрожат. А он назло смотрит на неё. Почему?
— Убей меня, Эшли. Отпусти. Как ты сказала — я обещала убить тебя сама. Теперь убей меня, Эшли. Отпусти. Просто дай ей уйти. Она никому ничего не скажет.
Я смотрела на Эшли. Её глаза стали больше, она смотрела на меня. Я улыбнулась, как могла. Мне было страшно. Разум покинул меня. Теперь я должна хотя бы её спасти. Мне плевать на себя. Если я её не спасу, а сама выживу — как я буду смотреть всем в глаза? Я знаю — она бы поступила так же. Но теперь я должна пожертвовать собой. Даже если я не хочу умирать. Но я знала, на что шла. Иду. Что теперь будет — я всё приняла. Я прожила достаточно. Но кто сказал, что я не спасу её? У него другие планы на нас. Он ждёт.
— Забавно: я убью Габриэль, а Эшли уйдёт. А потом найдёт меня и убьёт. Зачем мне это? Когда я могу убить вас обеих, — закончил он.
Я хотела убить его прямо там, но не стала. Что я сделаю с пистолетом, который в шортах? Мне плевать. Эшли обрадовалась его словам. Почему она так хочет умереть? Скажи мне. Ведь пару минут назад говорила, что хочет быть любимой, выйти замуж, создать семью. А теперь стоит собранная, серьёзная. Но слёзы текут, улыбка есть. Почему я уже смирилась, а она — нет? Почему я говорю, что мы сегодня умрём? Нет. Подождите. Я уже иду.
— Эшли, хватит плакать, а то соплями подавишься, — сказала я ей и посмотрела на него. Теперь я готова высказаться. Мне плевать. У меня одна надежда, которая скоро будет здесь. Я смотрела ему в глаза и смеялась. Теперь это конец, подумала я. Но не стала много думать — моя голова не выдержит. И продолжила говорить:
— Знаешь, мне и правда… теперь, когда я скоро умру, те слова, которые я тебе сказала — я готова умереть за неё. Но один минус: ты её оставишь живой. Потому что она знает, где твоя любимая. Ты убьёшь меня, а её сломаешь. И где-то через пару лет она скажет, где она. Когда она умрёт. Уже теперь. Что будешь делать? Ты думал, ты сломаешь меня? Нет. Никогда. Давай, убей меня. Но сначала ты умрёшь. Может, не сегодня. Но умрёшь. Даже если не от моей руки. Но да — умрёшь. А ты, Эшли, дорогая, не сегодня, — закончила я.
Они решили, что я сошла с ума. Так и есть. Теперь у меня есть шанс.
Он уже идёт сюда. Я посмотрела на него. Смотрела прямо в глаза, которые ждали момента убить меня. Но сначала я посмотрела на Эшли, которая ничего не поняла. Смотрела на меня. А я смеялась. Не знаю почему, но смеялась. Потому что теперь нас плюс один.
— Дамы и господа, кто сказал, что я умру сегодня? Нет. Теперь вы умрёте. Эшли, дорогая, не плачь, окей? А ты — посмотри назад.
Я смотрела на него. А он обернулся. Сзади ехала чёртовски знакомая машина, которую кроме меня никто не знал. Эшли ничего не поняла, кто едет. О да, это был Матео
Эшли всё ещё не понимала, кто едет. А я знала. Это был Матео. Только одна машина. Я удивилась — неужели он идиот, приехал сам? Я что, сама себе наврала? И теперь я умру. Сейчас.
---
Дорогие мои читатели, пожалуйста, подпишитесь на мой Telegram Morgana Velm ❤️🩹
Спасибо за внимание - новые главы и отрывки уже в ТГ!