Бракованный

Soundtrack

https://youtu.be/7jrZu0qb8PE

https://youtu.be/Y1r_hdIEebw

Мельком глянув на часы, Хёнджин нетерпеливо постукивал по кожаной обивке заднего сиденья, думая о том, каким везением обернулось приобретение мальчишки. Сияющие огнями улицы проносились перед ним, бесстрастно созерцающим людскую суматоху и оживление. Офисные работники, молодёжь готовились к ночному разгулу, а он предвкушал долгожданное расслабление, которого иначе, как через полное подчинение и боль получить не мог. Два года назад он настолько устал от новых лиц, заново вдалбливаемых правил и разочарований, следовавших одно за другим, что решил воспользоваться услугами элитного борделя и не прогадал. Завидный холостяк, мечта любого омеги страны, лицо с картинки на миллион баксов с прикленной, лицемерной неживой улыбкой на нём - ёбаный, доставший в конец фарс. Не все адекватно воспринимают реальность вместо сопливой сказки, а она такова, что для мистера Совершенство важнее исполнения его прихотей нет ничего. Хван безразличен и жесток с детства ко всем без исключения. Хотите, чтобы вас пожалели, полюбили? Проходите мимо. Кто - то прельщался деньгами, кто - то вёлся на красоту и харизму, но абсолютно всех в итоге ждало разочарование в виде обманутых надежд, так как Хван Хёнджин стабильно их не оправдывал. Актеры, айдолы, светские львы и модели - такие разные и одинаковые, ведь у каждого одни и те же жалкие запросы и фантазии на его счёт. Всегда требуют чуть больше, чем им дают, строят иллюзии, которые в итоге разбиваются, как Титаник о ледяную глыбу, теряют достоинство и опускаются до неуместных истерик, которые он, к слову, на дух не переносит. Двадцатилетний мальчик из борделя Джинена, как спасение, одно воспоминание о нём прогоняет хандру и скуку, и озаряет лицо Хвана короткой снисходительной улыбкой. Тот не просто выдерживает его аппетиты в постели, но и исполняет все до единой прихоти. Каждый раз, доходя до края, красной черты Хван думает, что вот оно, на этот раз точно сломал, но малыш, как птица Феникс расправляет крылья и просится в руки снова. Сладкий, такой же, как и его запах, который альфа ненавидит - желание вытравить чертову ваниль с тела будит невиданные ранее жестокость и голод. Никто из череды известных любовников и рядом с ним не встанет. Слабые, как бы не хорохорились, поддерживая образ на публике, а надавишь чуть сильнее, и фантик слетает, оставляя перепуганное безвольное нечто, готовое мгновенно сдаться. Хёнджин слишком быстро теряет интерес и запал, а игрушки в его понимании должны служить долго и исправно, как бы он их не ломал. Это первое и незыблемое правило.

Длинный коридор роскошного отеля ярко освещен и заканчивается массивной дубовой дверью, возле которой стоит охрана в виде двух крупных накачанных альф, их дорогие строгие костюмы не скрывают спрятавшееся под ними оружие. Хенджин невозмутимо проходит мимо, и те предусмотрительно открывают двери, запуская альфу в номер люкс.

Чонин дотошно поправляет изящными пальцами шёлковую рубашку, ведет ладонью по скинни, облепляющим, словно вторая кожа модельные, чуть ли не от ушей ноги и повторяет, как заведённый, что всё будет хорошо. Два года - большой срок, господин им доволен, возможно, даже привязан. Нет сил больше выносить дистанцию длиною в пропасть, ему ведь нужно самую малость. Дотронуться, хотя бы раз, увидеть его глаза, когда кончает, почувствовать тончайшую ниточку связи между ними, которая не могла не возникнуть за всё то время, что они вместе. Даже к питомцам человек привыкает и привязывается, чем он хуже? Котята, собаки, разве можно не пожалеть того, кого приручил? Любой растает, у любого дрогнет что-то в сердце, разве нет? Это не вопросы - это самоуспокоение, мантра, повторяет которую Чонин по одной простой причине, чтобы заглушить парализующий, дикий страх перед человеком, которого обожает, практически боготворит. Ни разу Хёнджин не дал повода думать, что у него это самое сердце есть, но Ян упрямо верит, видимо, не до конца Хван выбил из него своеволие и дерзость.

Глаза вошедшего замирают на темноволосом юноше, скромно сидящем на кровати, в неверии. Парень красив, даже слишком. Широкая открытая улыбка и глаза щелочки, как у лукавого лиса, шёлковая рубашка на груди почти расстёгнута, словно тот собирался ее снять, чёрные скинни, эффектно подчёркивающие длинные ноги. Но лицо Хвана вмиг превращается в застывшую маску. Плевать ему на то, как он одет и насколько красив, от него требовалось только одно, и он ослушался. Обворожительная улыбка парня трескается на глазах, вскоре пропадая с лица. Радость и возбуждение от встречи заменяют тревога и разрастающий ужас, ибо взгляд любимых тёмно - карих глаз обдаёт морозным холодом и режет по телу без ножа. Хван продолжает стоять у входа, не сделав и шага вперёд, на лице не мелькает и тени эмоций, но запах, тяжелой пеленой накрывший парня, в котором тот вязнет, тонет, боясь сделать лишний вдох, кричит о том, что Чонин конкретно проебался. Проклинать свою самонадеянность и глупость поздно, по всему видно. Идея нарушить протокол встреч, встретив альфу полностью одетым и неготовым уже не кажется здравой, скорее чистым самоубийством. На что надеялся? На разговор по душам? Он идиот, отчетливо понимает это, вдыхая в лёгкие аромат ярости, и молится о том, чтобы пережить последующее наказание.

- Господин, я не ...мне...- дрожит голос Яна, закапывающего себя все глубже, ибо начинать разговор первым, когда тебя ни о чем не спрашивали - табу и кому, как не ему, это знать.

Чонин безнадёжен, и вряд ли способен проглотить то, чем его собираются угостить этой ночью. Мрачный Хван подходит к испуганному парню, глядит испытывающе сверху вниз, пока тот, склонив низко голову, рассматривает узор на ковре, боясь поднять на него взгляд. Молчание повисает в воздухе, клубится над головой омеги, недвусмысленно намекая, что пора как - то исправляться. Медленно Ян начинает стягивать с себя одежду, борясь с усиливающейся дрожью в конечностях. Полностью раздевшись, обреченно залезает на кровать, цепляясь негнущимися пальцами за ее деревянное изголовье и опускается на четвереньки. Каждое движение за спиной, шорох проходятся разрядом тока по натянутым нервам, заставляя крупно вздрагивать. Наручники с оглушительным грохотом смыкаются на еще не успевших зажить запястьях, холодный метал их пускает озноб по коже. Движения Хвана чёткие и выверенные - ничего лишнего. Голова Чонина безвольно падает, а глаза утыкаются в белоснежную мягкую подушку, которую он совершенно точно вскоре будет жевать, промокая слезами. Ожидание убивает, каждая минута его бездействия, как год, невыносимое, выедающее душу. Свист хлыста разрезает воздух, и Чонин съёживается, кусает губы в кровь, чтобы не орать слишком громко. Это всего лишь первый, рано. Острые, словно лезвия, быстрые, жалящие удары. Когда кажется, что спина и ягодицы одно сплошное месиво, он сбивается со счета, сознание плывёт, а тело качается из стороны в сторону, как челнок на волнах. Колени подгибаются, но падать нельзя, это сродни поражению, Хван может потерять интерес к любимой игрушке и найти новую. Чонин этого допустить не может и держится. Болезненные стоны вылетают вместе со слюной и пачкают простыни, но винить, кроме себя, некого - он заслужил. Свист сменяет тишина, и Ян не может решить, что хуже, неизвестность так же мучительна, как физическое истязание. Хвана в гневе он уже лицезрел, но то, что происходит сейчас, ни в какое сравнение с прошлым опытом не идёт, поэтому гадать, что с ним будет, бесполезно. Чонин успевает ухватиться за тонкую, сплетеную в косички удавку, что впивается в горло, но оторвать её от себя не выходит. Гладкая, сделанная из бычьей кожи она мягко, но смертельно душит. Кислород постепенно покидает мозг, и Чонин вот вот готов отключиться, но вместо освобождения и спасительного небытия получает ворвавшийся грубо в задницу член. Удавка сползает с шеи, оставив красный уродливый след, а Хван принимается за него основательно. Стоит тому грудью лечь на израненную спину, Чонин кричит, что есть мочи, и ревёт, как ребёнок. Но альфа не останавливается ни на секунду, пронизывая по ощущениям насквозь, так что тошнота подкатывает к горлу. Возможно ли, чтобы он был настолько глубоко? Чонин мало что соображает и ничего не видит из - за скопившейся в глазах влаги. Трение об исполосованную хлыстом кожу, от которого он почти теряет сознание, и член, что вколачивается в зад - непрекращающийся ад. Сил почти не осталось, крики иссякают, словно он исчерпал их лимит, а природный аромат, поначалу изысканным флером ванильного сиропа окутывающий номер, превращается в едва уловимую нотку чего - то слащавого на фоне удушливого бергамота. Хван выходит и отстраняется, но крепкая рука внезапно тянет омегу за загривок вверх, как невладелого щенка.

- Захотелось пожёстче, Йенни, поэтому нарушил правила? Мог просто попросить, - ласково, чуть сбившемся голосом шепчет на ухо Хёнджин.

Аккуратная круглая задница и спина разрисованы хаотичными бордовыми линиями, что ползут и по бёдрам, на концах собираясь в кровавые крупные капли. Вид настолько соблазнительный, что Хван себе не отказывает. Схватив за бёдра придвигает и вновь пристраивается, проводя влажным от смазки органом по воспалённой кричаще алой растраханной дырке. Жалобный вой игнорирует, хотя отлично понимает откуда он. Его вцепившиеся в кровоточащие раны пальцы добавляют страданий и без того истерзанному телу. Хёнджин, не удосужившийся раздеться - черный пиджак и брюки всё ещё на нём, только приспущенные - наклоняется, терзая слух парня пропитанным ядом соблазнительным шёпотом.

- Плохой мальчик, именно сегодня решил меня вывести? Я заставлю запомнить чёртовы правила, Чонин, впредь отлетать от языка будут....но тебе понравится, как всегда...

Приятный тихий смех издевается, отдаваясь эхом в голове, и Чонин уже не осознаёт, где альфа - над, под ним, глубоко внутри ли держит его сердце, готовясь раздавить своими невозможно прекрасными смертоносными пальцами. Ему уже всё равно - решает Ян, но Хван вставляет на всю длину одним рывком, и измученного Чонина выгибает дугой, вырывая из груди надрывный полустон. Снова и снова тот толкается по основание мощными размашистыми ударами. Громкие шлепки друг о друга мокрых от пота и выделений тел и редкие стоны омеги, больше похожие на плач, наполняют пространство номера, а вскоре эту мелодию разбавляют стоны альфы, чувственные и низкие, нарастающие с приближающимся неумолимо оргазмом. Раздаётся особо высокий протяжный возглас, Хван едва успевает выйти в последние секунды, кончая омеге на спину. Какое - то время сидит на коленях, откинув голову, вдыхая собственный запах, тяжелым дурманом окутавший номер, поглотивший начисто остатки ванили, будто её и не было вовсе. Небрежно пробежавшись глазами по отключившемуся телу перед собой, перепачканному спермой и разукрашенному причудливыми бордовыми узорами, словно над ним поработал художник абстракционист, он проводит членом по бёдрам омеги, стирая остатки семени, и быстро застегивается. С трудом поднявшись, бегло смотрится в зеркало на стене на собственное, откровенно блядское отражение. Влажные от пота лицо и шея, растрепавшиеся в беспорядке взмокшие пряди волос, розовеющие щеки и безнадежно испорченный дорогой костюм, который впору только выкинуть. Ленивая усмешка, появившаяся на пару секунд на губах, так же бесследно испаряется, и альфа неторопливо направляется к выходу.

Феликс, наконец - то успокоившись и убедив себя в том, что участь содержанки ему точно не грозит, как обычно по субботам отправился в теплицы, что находились недалеко от главного здания. Заправлял там старенький аджосси Ким, выращивающий для приюта не только овощи и фрукты, но и цветы. Пользы особой они не приносили, разве что на душе становилось легче от их красоты. Садовник любил Феликса, маленький омега и сам напоминал цветок, озаряющий светом и согревающий теплом окружающих. Ким сидел на коленях перед кустом роз и бормотал себе по нос.

- Господин Ким, я пришел помочь, может саженцы нужно полить? А что вы делаете?

Аджосси оглянулся и, кряхтя, поднялся, приветствуя омегу.

- Эта роза особенная, редкий сорт.... уж очень капризная и привередливая, знаешь, намучался я с ней. Но стоит раз увидеть ее распустившийся бутон, вдохнуть восхитительный неповторимый аромат, как забываешь все тяготы и заботы. Некоторые вещи достойны того, чтобы подождать и помучаться.Чем труднее задача, тем слаще приз...- старик улыбнулся, но тут же закашлялся, и омега, забеспокоившись, подошёл ближе, уговаривая пройти в дом.

Пол дня провёл парень у садовника, помогая, разговаривая обо всём на свете, составляя компанию. До обеда оставалось немного времени, но Ликс не торопился возвращаться в приют, задержавшись у дерева цветущего бергамота. Белоснежный изысканный цветок, чей свежий аромат с ходу забился в нос, мгновенно воскресил в памяти лицо, цепкий взгляд, вкрадчивый голос и повадки, как у большой гибкой пантеры. Ещё одно из множества напоминаний ему ни к чему, омега и так знает своё место. Опустив грустные глаза, Ликс бросил цветок на землю и поплёлся понуро дальше, в пустынном углу сада усевшись на большой валун. Под ногами раскинулся разноцветный ковёр из вереска. Веточки фиолетового, белого цвета тянулись вверх и, обласканные ветром, колыхались, будто рябь озера. Омега провёл рукой по бархатным вершинам, их горьковатый аромат всегда по особому успокаивал и утешал. В столовой он занял место у окна. Обычно Ли обедал с Ханом, но когда тот проводил выходные со своим альфой, то возвращался поздно, Ликс уже спал или готовился ко сну. Поставив перед собой поднос со скудным обедом, принялся за еду, но взгляд споткнулся о входящих в столовую Тэен и Чарен. Презрительно и злобно зыркнув в его сторону, те горделиво прошествовали мимо. Кусок застрял у Феликса в горле, а былые подозрения зашевелились с новой силой. Шепотки и гаденький смех позади он отлично слышал и на глазах покрывался краской стыда. Сомнений, что речь шла о нём, не осталось. Девушки не уставали практиковаться в остроумии, но омега, молча поднявшись, быстрым шагом уже покидал столовую. Громко постучав в дверь, он решительно залетел в кабинет директора. Тот и рта не успел открыть, как Феликс выложил всё, что накипело.

- Я не стану содержанкой, мистер Чон, никакого Чеджу и других подарков. В столовой уже обсуждают то, о чем я ни сном, ни духом, не отпирайтесь. Но кому бы вы меня не продали, знайте, я не шлюха и никогда ей не стану...- голос дрожал, а сам юноша был настолько взбудоражен, что Чон оцепенел.

Глаза шустро забегали на его сальном лице, но взяв себя в руки и кашлянув в кулак, тот поднялся с кресла и подошел к Феликсу.

- Прекрати истерику, - даже тон голоса директора поменялся в одно мгновение, как по щелчку, а лицо больше не выражало ни доброту, ни заботу.

Поняв, что кто-то растрепал его секрет и, частя мысленно про себя того урода на чём свет, Чон решил сменить тактику и перейти к открытому давлению. Положив ладони Феликсу на плечи, альфа вынудил его опуститься в кресло. Сам он больше напоминал хищника, решившего атаковать жертву, и мерил кабинет глухими шагами. Остановившись, пристально взглянул на собеседника и произнес.

- Знаю, что ты думаешь обо мне, но я лишь посредник и, как бы тебе не хотелось меня видеть причиной всех бед, монстром, это не так.

Не поверить в слова Чона было сложно. На самом деле, Ликс всегда считал директора скользким, мерзким типом, но сейчас, тот был, похоже, впервые откровенен.

- Кто, думаешь, эти спонсоры? Держу пари - ты никогда не задумывался над этим вопросом. Они в состоянии, купить, уничтожить любого, кого захотят - это незначительная, обыденная рутина для них, всё равно, что выпитая чашка кофе утром. И никогда, ни при каких обстоятельствах эти люди не понесут ответственности, потому что они и есть закон в нашей стране. Ты понимаешь о чём я, Феликс Ли?

Чон выплевывает слова, уже не играя в вежливость, упиваясь реакцией - страхом и оцепенением юного омеги. Со злорадным удовольствием открывая глаза неразумному созданию на мир вне приюта, сам он наслаждается тем, что больше нет нужды изображать добропорядочного самаритянина, от роли которого за долгие годы тянуло порядком проблеваться.

- Помнишь красавицу Тзиюй? Случайно напоролась на неподходящего человека и бесследно исчезла. Я то знаю, где она, как и то, сколько таблеток в нее запихали, превратив юную нимфу за месяц в бессловестный, испражняющийся под себя овощ. И всё за отказ тому, кому не следовало говорить нет ни при каких обстоятельствах!

- Хватит, прекратите, - Феликс подорвался было с кресла, закрыв уши руками, он не хотел знать и половины того, что услышал и не был уверен, что после сможет спокойно заснуть в этом заведении.

Но высокомерный строгий голос Чона не увещевал, приказывал.

- Сядь, я не закончил.

Пот каплями выступал на лбу несчастного омеги, он сомневался, что выдержит достойно окончание этой истории.

- На самом деле её участь должна была быть другой. Возможно, по весне изуродованный и изъеденный рыбами труп девчонки всплыл бы где - нибудь в Инчоне, в одной из тамошних грязных луж, если бы не я, умолявший и умасливавший альфу, как только мог, - продолжал Чон, - представить не можешь, как дорого мне обошлись её глупость и наивность, нежелание признавать реальность, вместо тех розовых соплей, что показывают в субботних дорамах по тв. Ты же не как она, Феликс?

Чон бросил острый, как у коршуна взгляд на парня, замечая, что решительности, с которой тот заявился к нему, не осталось и в помине.

- Эти люди не принимают отказа, просто проигнорировать их не получится. А я не стану рисковать всем ради мелкого недо омеги, возомнившего себя диснеевской принцессой и по неудаче попавшего под нос грёбаному хозяину этого чёртового города. Понял меня, щенок?! - прорычал Чон, растеряв остатки приличий и человеческий вид.

Разъярённый, брызжущий слюной, он напоминал дикого кабана и вселял в маленького омегу ужас, но страх перед теми невидимым могущественными силами, что стояли за ним, был намного больше. Похоже, те были способны перемолоть жалкое тельце Феликса в труху - осознание пиздеца, в котором оказался, реально он оценил только в этот момент.

Директор, успокоившись немного, одёрнул костюм и, пригладив редкие вихры на голове, устало плюхнулся к кресло.

- Пойдешь на встречу. Это ресторан при отеле. Не думаю, что там будут посетители, он его не только на вечер забронировать в состоянии, но и выкупить вместе со всем персоналом. Будешь вежлив. Будешь есть, улыбаться, что там еще омегам положено...если язык не откусишь от страха, можешь вывалить свою праведную отповедь, вот прямо, как мне. И за последствия сам будешь отвечать в таком случае. Не я, не твои друзья по приюту или подруга Мо...- Чон хитро глянул на парня, проверяя, точно ли в цель попала стрела, и удовлетворённо улыбнулся, заметив перепуганные глаза.

Фелису и впрямь не пришло в голову, что мишенью может стать кто - то из его знакомых.

- А там, кто знает, может разбудишь его совесть, воззвав к добру и всепрощению, да и отпустит с миром...я за тебя схожу свечки поставлю в храм, побольше, чтобы наверняка помогло...

Чону осталось зловеще расхохотаться для полноты картины. Поняв, что достиг нужного результата, и может наконец выдохнуть, нежничать с парнем ему расхотелось, а вот поиздеваться - другое дело. Главное условие Чанбина он выполнит, доставит омегу к столу, а дальше пусть сами с этим геморроем разбираются - он умывает руки.