Чётное число ромашек

Посвящается моей бабушке, однажды уснувшей навсегда

Дождь. Холодный, мерзкий апрельский дождь после долгой засухи. Пасмурное небо словно оплакивало кончину моей матери. Я видел этот деревянный и узкий гроб, в котором покоилось тело светловолосой дамы. Она спала, будто маленькая куколка. Жаль, что никто из присутствующих не мог видеть её тело — крышка гроба была закрыта.

На лицах родственников и друзей я прочёл скорбь. Все, абсолютно все сожалели о её уходе. Языки крохотных свечек горели ярко, отдавая всё своё тепло окружающим и невольно отображая жизнь и темперамент моей мамы.

В голове сразу закружилась карусель различных событий из жизни матери. Среди них были и горестные, и радостные моменты.

«Как ты там, сынок? Уже совсем скоро с тобой увидимся! Жду — не дождусь! Что касаемо меня, то всё как обычно: еда дорожает, центр кишит забастовками, народ требует изменений... Вчера явился твой отец. Такой весь красивый, со своей ослепительной улыбкой и с букетом ромашек. Просил прощения, умолял забыть всё былое и начать жить заново. Люблю я этого дурака! Ой, как люблю! Но я же гордая, поэтому прогнала твоего отца с порога и просила не возвращаться больше. Пускай помучается малёк, а там и посмотрим», — рассказывала мне мать в одном из писем.

Это были лихие девяностые. В то время я служил в армии, поэтому письма близких и друзей являлись единственной отдушиной.

Тихий семейный вечер. Вся семья в сборе, что крайне необычно, ведь отец постоянно возвращался поздно. Этот ужин запомнился мне идиллией. На тот момент мне казалось, что между родителями вновь вспыхнуло пламя любви. К сожалению, я ошибался.

Белая полоса оборвалась, когда отец, на следующий день, ушёл, оставив на столе записку и букет ромашек.

Я проснулся от громкого плача матери. Она рыдала, сидя на полу и обрезая голову отца на фотографиях семейного альбома. Рядом с ней лежали облезлые цветы и смятое в комок письмо.

На наши с братом вопросы мать лишь мотала головой, не переставая плакать.

Я видел, как она страдала от предательства близкого человека. Я чувствовал, как её сердце разбивалось на мелкие кусочки. И если бы я только мог забрать всю её боль, я бы непременно это сделал.

Незаметно я поднял комок бумаги, развернул и прочёл:

«Наталка, — так отец ласково называл мою мать, — ты невероятная и интересная женщина. Ты подарила мне множество эмоций, сделала из меня настоящего мужчину. Я безумно благодарен тебе за это. И хочу быть с тобой честным, как и ты со мной, поэтому я признаюсь в том, что месяц назад я встретил другую и влюбился. Я уважаю тебя и не хочу, чтобы ты жила в обмане. Не ищи меня, пожалуйста. Надеюсь на твоё понимание. Будь счастлива. Уже не твой Шура»

В какой-то мере я был согласен с отцом, — обманывать человека, который видит в тебе вселенную, нехорошо. Но и постоянные качели — то люблю, то не люблю — тоже не вариант. Это постепенно убивало мою мать... Думаете, она погибла из-за отца? Если бы...

После нескольких лет страданий, после стольких пролитых слёз, после многочисленных проклинаний моего отца, мама встретила замену. Хотя, я бы назвал эту «замену», — как называла его мать, — самой настоящей палью. Всё, в чем мой отец и новый ухажёр матери были схожи, заключалось в имени.

Если мой отец был самым настоящим красавцем, карие глаза которого могли в одну секунду свести с ума даже психически здорового человека, то та «подделка» была так себе, на любителя. Не скажу, что в нём было что-то особенное, тёмные волосы с примитивным пробором, худощавое телосложение. Я бы даже сказал, костлявое.

Мой отец всегда пил по праздникам, в прочем, как и то «ходячие подобие». Вот только у моего отца было три праздника: дни рождения его и мамы и Новый год. Другой же Шура каждый день что-то отмечал: сегодня — день сантехника, завтра — день юриста, после завтра — день книги. Хотя, ни юристом, ни сантехником он не работал. И тем более никогда не читал книжек.

Моего отца и его клона можно сопоставлять до бесконечности. И итог всегда будет один: они две параллельные прямые в Евклидовой геометрии.

Однако, факт остаётся фактом, мать вышла за то подобие замуж. Сменила фамилию, переехала к Шуре Второму, начала беспробудно пить. Вместе с той самой палёвкой.

Возможно, моей матери было не столь важно его схожесть с моим отцом, сколько его любовь к алкоголю. Именно в этиловом спирте моя мама находила умиротворение. Пока она была пьяна, её мозг не думал о нём, — виновнике её запоя, — «уже не её Шуре».

Нет, конечно, были такие моменты, когда она приезжала в гости, навещала меня и её внуков. Пыталась улыбаться, не думать о своей несчастной любви. Но это было крайне редко. В основном она проводила время с ним, клоном её любимого Шуры.

Шли годы. Алкоголь дал о себе знать. К счастью, не моей матери, а тому Шуре. Он пил и курил всю жизнь, с самого детства. Поэтому к пятидесяти годам у него развились деменция и недержание. Моя мать начала за ним ухаживать. Ухаживать за человеком, которого никогда не любил... На такое способна только моя мать.

Если бы не её кончина, никто бы так и не узнал о её муках. Ведь моя мать никому не говорила о болезнях этой палёвки. Она молча опекала его, улыбалась на людях, играла роль счастливой замужней женщины. Вот только это замужество было фиктивным. Она не чувствовала с новым Шурой той поддержки, опоры, тех искренних чувств, что испытывала с моим отцом.

А знаете, что было ночами? От открытых на сердце ран моя мать тихо выла, прикрывая рот подушкой. Слезами она пыталась утолить изнывающую боль, пыталась смыть из своей памяти любимого Шуру... Но как известно, воспоминания просто так не исчезают, а соль лишь сильнее разъедает раны.

Время лечит, — скажете вы. Нет, — отвечу я, — оно убивает. Как человек, давно покинувший трёхмерный мир, прекрасно знаю, как любит действовать Время. Оно жестоко. Оно не любит спешить. С каждый пройденной секундой Оно убивает. Медленно. Мучительно. Тягуче. Время — хуже Смерти. Последняя всегда действует быстро. А Время не такое. Оно наслаждается каждой секундой, прожитой человеком в муках и тоске.

Человек может прожить всю жизнь, неся на себе тяжкий крест травмирующего события, так и не позабыв о нём. Многие поспорят со мной, скажут, что травмы прорабатываются с психологами, рефлексией и прочими новомодными вещами. Поражаюсь, на сколько глупы и наивны люди. Они спорят со мной. Спорят с человеком, который наблюдает за ними каждое мгновение. Который видит и слышит все их тайны. Который знает, что идёт после смерти. Они спорят с умершим.

Так вот, Время не щадило и мою маму. С каждым прожитым годом без её Шуры, Время мучительно медленно убивало её. Мама настолько сильно устала от жизни, что мечтала умереть во сне — спокойно, тихо, безболезненно.

Стоит отдать должное Смерти. Она исполнила её мечту. На шестьдесят четвёртом году жизни, в ночь на Чистый четверг, наконец-то произошла наша встреча с мамой.

Но Жизнь даже после смерти мамы решила поглумиться над её телом. Три дня тело мамы покоилось на кровати, в её квартире, около открытой форточки.

Так сложилось, что Подобие Шуры все эти дни обнимался с синькой, полагая, что его жена спит. Спит... В каком-то смысле Подобие было правым. Мама действительно спала. Спала вечным сном.

Если бы не мой брат, звонивший каждый день, в ожидании разговора с мамой, неизвестно сколько она бы там пролежала.

Когда мои жена и брат приехали в квартиру к маме, они сразу всё поняли по запаху. Запах был отвратным. Тошнотным. А каким ещё может быть запах разлогающегося человека?

Удивительно лишь то, что обоим Шурам было всё равно на кончину моей матери. Им было плевать на женщину, любившую и посвятившую им свою жизнь.