5
Обоз мерно катил по заснеженной дороге. Люк проснулся по зову природы: большой живот постоянно давил на мочевой пузырь, вставать приходилось часто. Со вздохом нащупал верёвочную петлю, приспособленную для удобства, и, подтянувшись на ней, покинул уютное гнездо из длинношерстных шкур. Прислушался: в темноте посапывали во сне четверо собратьев. Осторожно ступая, чтобы их не потревожить, он выбрался в заднюю часть скрытого фургона справить нужду прямо через борт.
Метель два дня как стихла. Чёрные разлапистые верхушки елей под снежными шапками подпирали купол неба, усеянного колючими звёздами. Мрачный пейзаж настраивал на лирический лад. Люк редко выбирался за город, и так далеко от цивилизации не заезжал никогда. Должно быть, они уже где-то в Запретных лесах, где водятся чудовища. Брату тут бы понравилось.
Он ощущал смутную тревогу, она смешивалась с ужасом и восхищением перед недружественным миром в тягуче-сладкую, щемящую боль в сердце. Рука непроизвольно легла на живот, погладила. Сообразив, что делает, Люк в ужасе одёрнул себя. Это не дети, напомнил он себе, это просто ценный груз, который он скоро вернёт заказчикам. Это ложная беременность, просто состояния схожи. Это скоро пройдёт.
Он слишком размяк за время похода, вот на сантименты и пробило. Пчеловоины ухаживали за ними, инкубаторами, заботливо кормили, посменно тёрлись рядом. Во время привалов ставили в палатках огромные лохани с подогретой водой, в которых так приятно было лежать.
Разомлевших от водных процедур подопечных пчеловоины вытирали собственным мехом, образуя живые, уютные коконы, и принимались вылизывать и снаружи, и внутри, щедро снабжая личинок новыми порциями мёда. Люк понял, что ему нравится ловить пчелиные языки губами и посасывать. Некоторые из солдат — Люк намеренно не различал их, не запоминал особых примет, — прониклись новой забавой: стали подкармливать его, по сути трахая в рот, пока их сородичи добирались до его простаты одновременно через анус и через уретру, ныряли язычками в его член, как в дивный трубчатый цветок за нектаром. Наигравшись и перепачкавшись в липкой смеси сладкого и горького, пчеловоины сменяли воду в лохани и помогали отмыться. Если у всех участников было на то настроение, могли зайти на второй круг. Закончив же, чистого и разогретого куздралюда кутали в пушистые полотенца и относили фургон для инкубаторов, где он быстро засыпал.
Так продолжалось изо дня в день. Даже течный Юрко оставался полностью удовлетворён и счастлив. Люк всё чаще сожалел о том, что долго такая жизнь не продлится.
Он понимал, что привыкать нельзя. Каникулы скоро закончатся, и его снова ждут бдения в Храме и выезды к клиентам с особыми запросами. Никто раньше не обращался с Люком так, как пчеловоины. И никто больше не будет.
Он немного продрог, но отчего-то не мог заставить себя вернуться в постель, отвернуться от плывущих мимо жутких елей. Уши сами с собой встали торчком, зрачки вытянулись в горизонтальные овалы, расширяя угол обзора, но при этом теряя чёткость деталей. Словно испуганный мифический зверь-олень, чьими чертами наградили Люка плосколицые боги, он повёл головой, стараясь вовремя заметить приближающуюся опасность.
Две особенно яркие звезды застряли в неправильной формы кроне. Не проглядывали сквозь ветви, а сияли прямо из густой лохматой черноты, на которой не лежало снежной шапки, как на соседних верхушках.
Люк смотрел прямо в глаза чудовища, вставшего вровень с вековыми елями. А чудовище смотрело на него: беззащитный кусок оленины, фаршированной мёдом и сочными личинками.
Пчеловоины знали, где искать того, чьё настоящее имя не произносят вслух. Его называли Большой Тенью, Собирателем Дани, Комоедом и Зимним Медведем. Он был главным врагом пчеловоинов со времён их восстания против плосколицых богов.
И Люк служил приманкой, той самой данью плоти и мёда, что Комоед должен был собрать для своих давно покинувших этот мир хозяев. Люк оцепенел, но не от страха: от осознания, что ничего поделать с этим не может. Поднимать тревогу рано и бессмысленно. Пока Комоед не приблизился сам, полуразумные солдаты не бросятся в атаку. Инстинкт не позволит им отойти далеко от улья с потомством — или, в данном случае, фургона, его заменяющего. Вот почему кириарху пришлось отправить обоз по земле, а не прилететь сюда на дирижабле и десантировать отряд, самому оставаясь на безопасном расстоянии.
Крик и паника бесполезны. Наверняка дозорные пчеловоинов заметили Комоеда куда раньше, чем Люк. Возможно даже, он не первую ночь преследовал обоз, присматривался. Он мог стоять, сливаясь с деревьями, и слушать, как Люк, Юрко и сортаварищи развлекают солдат на привалах.
Комоед сам выберет, когда напасть.
Люк погладил живот, успокаивая то ли чужих нерождённых малышей, то ли себя. И отступил вглубь фургона: он замёрз.