Глава 13
— За что ты меня ненавидишь, Марин? Я считала тебя своей лучшей подругой. Мы ведь с восьми лет вместе.
— Да уж спасибо, что облагодетельствовала меня своей ценной дружбой, — истерично восклицает Маринка. — Теперь, кажется, ты у нас самая тупая. Вспомни школу, вспомни универ. Всё вспомни, дорогая Т/ишка.
— Может, перестанешь ёрничать и ответишь по существу?
— Ты всегда была лучше меня! Во всём! И в учёбе, и в личной жизни. За тобой волочились самые красивые парни школы, а ты так просто, так легко им отказывала. Да любая на твоём месте бы с ума сошла от счастья! Тебе цветы дарили, валентинками забрасывали, а мне доставались лишь объедки. Ты даже понятия не имеешь, как это унизительно, когда с тобой встречаются только ради того, чтобы подбить клинья к твоей лучшей подруге!
— В смысле? Антон, Олег, Кирилл — они все интересовались мной?
— Ну конечно! Они знали, что ты их нахрен пошлёшь, поэтому придумывали разные варианты, как подобраться к тебе поближе. Я сначала не догадывалась об их настоящих мотивах. Дурой была.
— Почему же ты мне ничего не говорила?
— Признаваться в своей второсортности, в своей ненужности? Ну уж нет, я не хотела перед тобой унижаться.
— Разве я виновата в твоих комплексах?
— Вот видишь, ты всегда считаешь себя лучше других! — Маринка наливает в пластиковый стаканчик воду и нервно пьёт.
Я не чувствую никакой вины. Детский сад, штаны на лямках! Она могла рассказать мне о проблемах с парнями, я бы обязательно чем-нибудь помогла, поддержала. Я ведь не в ответе за чувства других людей. Ею цинично пользовались школьные красавчики, но вместо того, чтобы злиться на них, Марина возненавидела меня. Бесполезно искать в этом логику.
— Зачем ты продолжала со мной дружить, если терпеть меня не могла? — задаю резонный вопрос. Всё ещё не могу понять Марину.
— А почему бы и нет? Благодаря тебе я знакомилась с лучшими парнями школы, да и всего города тоже. Ты всегда дарила мне щедрые подарки на день рождения и новый год. Наушники, телефон, планшет, смарт-часы, дорогие сумки и косметику. Конечно, ведь у тебя же появился богатенький отчим, который не жалел денег на падчерицу! А у меня семья простая, подобная роскошь нам даже и не снилась.
— Нет, ты точно ненормальная. Эти деньги достались нам после смерти отца, и они закончились, когда мне исполнилось восемнадцать. Вернее, мама перестала мне их давать... Я же объясняла. И уж, если быть честной, я тратила деньги только на подарки для тебя и мамы, потому что я люблю радовать близких мне людей.
— Ага, ни в жизнь не поверю, что отчим не даёт тебе денег. Вечно делаешь из меня дуру, — психует Маринка, бьёт ладонью по столу. — Добренькая наша Т/ишечка. Тьфу, аж тошно! Я себе таких дорогих вещей позволить не могла и вечно чувствовала стыд, когда мы обменивались подарками. Очень неприятно ощущать себя нищенкой.
— Об этом мы тоже разговаривали, и ты сказала, что всё нормально. Если бы я знала, что тебе неприятно — никогда бы себе такого не позволила.
— Я умею хорошо притворяться.
От этого разговора начинает болеть голова. Всё, что я когда-то делала от чистого сердца, воспринималось Маринкой как оскорбление, как унижение и жирный намёк на её бедность, несостоятельность, второсортность. Но откуда я могла знать? В лицо она говорила совсем другое... Кажется, я совсем не умею читать людей.
— Так ты со мной дружила из корыстных целей?
— Ну да. С учёбой ты мне тоже помогала, всегда давала списывать, рефераты подправляла, даже половину курсовой работы за меня написала! Тебя так легко было развести, — она мерзко усмехается. — Притворилась тяжело больной, а ты поверила — и две ночи не спала, доделывая мою курсовую! Ох, такая ты глупенькая, Т/и.
— Да уж лучше быть глупенькой, чем злобной закомплексованной актрисулькой, — пожимаю плечами, вперившись взглядом в закрытую дверь. Интересно, Сокджин подслушивает? — Зачем ты умоляла о прощении, когда я застала тебя с Егором?
— Надеялась, что ты поведёшься. И почувствуешь себя наконец человеком второго сорта. Я везде брала бы с собой Егора, а ты поглядывала бы на него несчастными влюблёнными глазками и страдала, понимая, что упустила такого классного мужика.
— А к Джину зачем полезла? Завидно стало, что у него больше денег, чем у Егорушки?
Марина крутит пальцем у виска и противно смеётся.
— Хотела отомстить. Ещё раз. Люблю тебя обламывать, наблюдать, как ты бледнеешь, смотришь так потерянно. Оборжаться можно. Тем более Сокджин легко повёлся, явно мужик секса недополучает. За полчаса его уломала.
— Не боишься, что Егор обо всём узнает?
— Он тебе никогда не поверит, — елейным голоском произносит Маринка. — И мужа своего ты теперь бросишь. Знаю ведь, что ты принципиальная, измены не прощаешь. Так что я выиграла, Т/ишечка. Теперь я на коне, а ты валяешься где-то там, у моих ног.
Я встаю, окидываю бывшую подружку безразличным взглядом и сухо произношу:
— Советую тебе обратиться к психоаналитику, иначе рано или поздно ты захлебнёшься желчью.
Толкаю плечом дверь и захожу в кабинет Сокджина. Маринка, снова покраснев от злости, семенит следом. Но, увидев моего мужа, мгновенно меняется в лице, изображая из себя святую невинность.
— Сокджин, извини за это недоразумение, — пренебрежительно указывает она в мою сторону. — Приятно было с тобой пообщаться. Надеюсь, ещё увидимся. И продолжим то, на чём остановились.
— Мы переходили на «ты»? — ядовито спрашивает мой невозмутимый муж.
— Ну... после всего, что между нами произошло, это естественно! — Маринка смущённо смотрит в пол. Не знай я, что это актёрская игра, точно бы поверила. По ней плачет театральный колледж.
Джин опирается локтями о стол, скрещивает пальцы в замок и добродушно так улыбается. Слащаво, неестественно. Я хмурюсь, с интересом разглядывая его лицо и не ощущаю даже намёка на гнев или ревность. Сейчас меня терзает любопытство. Я предвкушаю гром, который вот-вот грянет. Шестым чувством угадываю, что под милейшей улыбкой Джина спрятана неприязнь.
— Не спеши уходить, — говорит он Марине. — Мы ещё не закончили, — он встаёт со своего кресла, опирается бёдрами о стол и, ухмыльнувшись, продолжает разглядывать Маринку. — Сейчас ты поедешь к Егору и признаешься в своей измене. Так и скажешь: хотела трахнуться с мужем Т/и, потому что я завистливая алчная стерва. Почему не записываешь? У тебя память хорошая, и так всё запомнишь?
— Ч-что? Джин, вы же не всерьёз?
— Я говорю совершенно серьёзно. Или ты думаешь, что у меня действительно встал на такую дешёвую прошмандовку, как ты?
— Вы что, сговорились все? — в голосе Маринки звучат истеричные нотки, а в глазах плещется животный страх.
— Нет. Не сговорились. Ты поняла, что должна сделать? Или мне повторить? — холодно интересуется он.
— Я этого не сделаю! Егор никогда вам не поверит! — кричит загнанная в угол Маринка.
Джин хмыкает. И обворожительно улыбается.
— Ты думаешь, что в этом кабинете и в переговорной нет камер? Серьёзно? — и смотрит на Маринку, как на полную идиотку. Презрительно так, не переставая мило улыбаться. — Так что давай, беги к своему возлюбленному и признавайся во всех грехах. И не надейся, что я обо всём забуду. Я человек злопамятный.
— Да вы оба чокнутые! Больные на всю голову! — срывается на визг Маринка, размахивая руками.
— Пшла вон! Или я вызову охрану — и тебя отсюда вышвырнут, — пренебрежительно бросает он.
Смахнув злые слёзы, Марина признаёт своё поражение и быстро уходит. Звонкий цокот её каблуков эхом звучит в голове. Я с интересом смотрю на Джина. И, кажется, впервые его вижу. То, что он сделал, не вписывается в общепринятые нормы морали. Его поступок был жестоким, циничным, подлым! Но почему тогда я улыбаюсь?
— Поехали домой, поговорим в спокойной обстановке, — тихо произносит Джин. Его взгляд теплеет, но в нём отчётливо сквозит беспокойство.
— Думаешь, там легче будет тебя убить?
— А ты собираешься это сделать?
— Я не знаю. То, что ты совершил... А если бы твоя шоковая терапия не сработала? Я ведь могла закатить грандиозный скандал, разбить твой компьютер, влепить тебе сотни пощёчин, возненавидеть на всю оставшуюся жизнь. Подать на развод в конце концов!
— Да. Ставки были слишком высоки. Но я рискнул. И, как вижу, не прогадал.
— Я ещё ни в чём не уверена, Джин. Даже до конца не осознала случившееся... Но первое, что ты должен сделать, приехав домой, — это почистить зубы и тщательно прополоскать рот спиртом или хлоргексидином. И ещё сожги эту одежду, уверена, от неё несёт духами Маринки.
— Хорошо, я сожгу свой любимый пиджак, — улыбается Джин краешком рта. — Но в ответ ты должна рассказать мне о Егоре и его прекрасной невесте.
Я с сомнением разглядываю его. Странно, но возмущаться и кричать я не хочу. Наверное, мне нужна была эта встряска. Выслушать обвинения Марины, понять всю глубину её низости и закомплексованности, чтобы потом в полной мере осознать свою деградацию. Я же сильная, а в последние недели превратилась в ссыкло и слабачку. Неужели такой я хочу стать?
— Разве ты обо всём не догадался? — спрашиваю ослабевшим голосом.
— Частично. Но я хочу выслушать и понять тебя.
— Хорошо. Я попробую... Но ничего обещать не могу!
— Я же пошутила. Ты мог просто выбросить одежду.
Джин лишь улыбается в ответ. Укутавшись в тёплый плед, я сижу на плетёном кресле и наблюдаю, как огонь безжалостно уничтожает пиджак, брюки и рубашку. Горит не только одежда. Мой муж устроил настоящий костёр: подкинул дровишек, несколько сухих сломанных веток, даже бумаги не пожалел — и язычки пламени, с аппетитом пожирающие всё это безобразие, отзываются в моей душе упоительным восторгом.
— Ты сумасшедший, — удивлённо качаю головой, еле сдерживая довольную улыбку.
— А тебе ничего не нужно сжечь? — присев на соседнее кресло, спрашивает он.
Вздрагиваю от холодного осеннего ветра, совсем лёгкого, но пронизывающего до самых косточек.
— Нужно. К сожалению.
Сумка лежит на моих коленях. Я же не просто так её взяла. Давай, Т/и, иди до конца. Что умерло, то умерло.
Достаю из внутреннего кармашка четыре фенечки, сплетённые из ниток мулине. Разноцветные, яркие, детские украшения обжигают ладонь. Я касаюсь их в последний раз, а потом бросаю в огонь.
— В школе Марина увлекалась плетением фенечек. И часто дарила их на праздники, — объясняю Джину. — Потом она забросила это занятие. А я бережно хранила её первые подарки, даже носить боялась, чтобы не потерять случайно. Интересно, она меня уже тогда ненавидела? Или Марина озлобилась чуть позже...
— Это имеет значение?
— Уже нет, — смотрю на пламя костра, ощущаю исходящее от него тепло и постепенно согреваюсь. Даже плед откидываю. И, помедлив несколько минут, собравшись с мыслями, начинаю говорить.
Я вспоминаю, как мы с Мариной впервые познакомились, как делились девичьими секретами, как прикрывали друг друга перед учителями и родителями, как поступили на одну и ту же специальность, чтобы никогда не расставаться. Я думала, что наша дружба выдержит любые испытания. И мы никогда не поссоримся из-за парня.
Слова льются из меня неудержимым яростным потоком, и с каждой минутой я чувствую себя лучше. Словно килограмм за килограммом сбрасываю с плеч неподъёмный груз. Когда я вспоминаю об измене Егора, мой голос даже не дрожит. Но он срывается, когда речь заходит о предательстве Марины.
— Знаешь, что самое смешное? Для меня дружба всегда была на первом месте, всегда казалась священной. Если бы Марина попросила, я бы бросила Егора. И даже смирилась бы с тем, что она встречается с моим бывшим парнем. Но, как оказалось, у меня никогда не было настоящей подруги. Двенадцать лет я прожила во лжи.