25
Юлия
На утро наш рай закрывается на тяжелый засов, а ключ теряется. Потому что врывается господин быт. Мишка заболевает, тепла все — таки не хватило, а дозвониться Андрею Даня не может. Злится, нервничает, хотя я и сказала, что Мишка быстро выздоровеет. Но сама уже не уверена, когда к обеду малыша начинает тошнить.
— Так, я до деревни дойду, тут недалеко должно быть.
— А почему не на машине?
— Потому что, Юля, я ее оставил, как и все, что у меня было. Потому что выбрал тебя. Если ты этого вчера не поняла, — злится он, а я за шею обнимаю, целую, даю понять, что я рядом, что никуда не денусь.
— Да не волнуйся ты так, — усмехается он, натягивая куртку. — Я же не совсем без денег. Просто схожу до аптеки и куплю из продуктов чего там надо. Ты только список напиши.
Я быстро делаю, как он просит, а сама еще долго слежу за тем, как он отходит от дома. Не могу не смотреть. Я всегда думала, что такие, как он, беспомощные, а оказалось, что вполне себе самостоятельный.
И конечно он не хочет общаться с Мишкой, но я этого и не жду.
Потом правда вспоминаю, что из-за Мишки так и не узнала, что там творится с его отцом. Понятно только, что они поругались, и что Даня отказался от всех благ в мою пользу. И мне конечно это дико приятно, но пугает до одури. Это ведь получается ответственность за его будущее на мне. А если я не вывезу? А если он не сможет смириться и будет меня обвинять?
Весь день мучила себя подобными мыслями. Пока с Мишкой возилась, пока готовила суп и второе, в надежде дождаться Милохина на ужин. Пока читала все, что есть в пыльных коробках, которые перевезли сюда, черт знает, когда.
Интересно, чей это дом?
Ближе к девяти вечера, когда Мишка наконец засыпает, возвращается Даня. Волновалась я конечно сильно, но каждый раз вспоминала наши клятвы и успокаивала себя, что он точно меня здесь не бросит.
Не бросил. И видеть его просто счастье. Оно заполняют каждую клеточку моего тела, наполняет меня силой, надеждой и стыдно признаться — возбуждением.
Его не узнать. Белая рубашка стала почти черной, а на руках пятна, но лицо спокойное. В руках пакеты, которые он ставит на пол.
— Продукты и лекарства. А еще шмотки мне дали, а то на стройке это дерьмо быстро превратится в негодность, — он кивает на себя и раздеваться начинает.
— Стройка? — не понимаю, но помогаю раздеться. Стянуть грязь с идеального, пропитанного потом тела.
— Вода есть? В душ бы надо, воняю как свинья.
— Да, конечно, — спешу включить душ и приготовить второе полотенце, других у меня нет.
Машинки здесь тоже нет, так что придется стирать руками.
Он появляется на пороге в одних фирменных боксерах, но тут же снимает и их. На меня почти не смотрит, а я обижаюсь конечно, хотя и вижу, как дико он устал.
Он полоскает лицо под струями, а я ужасно рада, что есть хороший душ. Он такой красивый. Смотреть, как по его телу спускаются игривые капли одно удовольствие.
— Дань, — тихонько зову, а он моет голову с моим гелем для душа, который я успела схватить и потом только на меня смотрит. Не забыв изо рта струю воды спустить. — Поговори со мной. Пожалуйста.
— Давай завтра, Юль. Пожрать есть что?
— Пожрать конечно есть, — злюсь я. Весь день ждала, а он будет меня завтраками кормить? — Но услышать, что происходит, я хочу именно сейчас.
— Серьезно? Решила меня попилить? Я весь день на стройке как проклятый вспахивал, и вместо улыбки и ужина слышу требования. Заебись, начали семейную жизнь. И где он, тот рай в шалаше? Может поэтому муж…
— Лучше закрой рот, — отрезаю, бросаю полотенце в раковину и ухожу. Прибавляю отопление и иду ложиться к сыну. Слышу, как гремит на кухне посуда, слышу, как несколько раз Даня выругивается. А спустя полчаса дверь спальни открывается.
— Юль, спишь?
Не отвечаю. Сейчас я видеть его не хочу. Словно я тащила его в эти отношения, словно я хотела чтобы моя жизнь перевернулась вверх дном.
Слезы обжигают щеки, и я отворачиваюсь, чтобы не видеть как мужской силуэт сияет в свете проеме.
Отрубаюсь почти мгновенно, а на утро выхожу, надеясь, что сегодня настроение Дани получше. Да и мне в свете дня кажется, что я зря на него наехала. Могла ведь и подождать.
Но на кухне было пусто, части вещей — рабочих — тоже не было. А вчерашний ужин съеден подчистую. Даже супа не осталось.
Ладно, приготовлю еще. Все равно заняться здесь нечем.
Весь день мы с Мишкой лечимся, играемся, придумываем сказки, гуляем по огороженной территории.
Несколько раз мне кажется, что рядом проезжает машина, и в такие моменты я завожу Мишку в дом. Мне страшно. Особенно от не знания того, почему мне должно быть страшно. Что может сделать отец Милохина? Не зверь же он в конце концов. Вряд ли заставляет сына жениться ради бизнеса, там, как всем известно у него и так полный порядок.
Тогда в чем дело. И почему Даня упорно молчит.
Он, кстати, возвращается ровно во столько же. Мишка правда еще не спит. Так что после душа мы ужинаем вместе. Даня упорно не разговаривает. Даже малышу уделяет больше внимания, чем мне. Бесит это конечно. Некрасиво ревновать к собственному ребенку, но мне так и хочется закричать, что вообще — то здесь есть еще и я.
В итоге мы снова расходимся по разным комнатам и только на третий день ночью меня будят прикосновения к ногам и спине. Ничего не понимаю, еле разлепляю веки, чтобы понять, что происходит.
Оказывается, Даня просто несет меня в другую комнату. А я вместо того, чтобы сопротивляться, цепляюсь за него руками. Он укладывает меня на кровать и просто ложится рядом. Мы лежим неподвижно и просто молчим. Мне так хочется, чтобы он начал говорить первым. А он и начинает, только не говорить.
Его рука тянется от моей лодыжки к колену, обводит его, доходит до бедра. А потом он резко разворачивает меня к себе и сверху наваливается. Не успеваю опомниться, как его твердыня заполняет меня до упора. Сильно, жёстко так, как нужно. Он словно наказывает меня. Долбит так, что кровать стучит о стену.
Руками тело сжимает, целует до крови, до пятен в глазах. Его член как свая, которая с каждым ударом словно хочет забиться в меня навсегда. Господи, я уже дугой выгибаюсь, не в силах напряжение терпеть. Кончить хочется, а что — то мешает.
— Дань, — стону ему в рот, за лицо пальцами берусь, в глаза осоловело сморю, но каждый толчок принимаю с вскриком. Господи, какая я стала развратная. Как мне хочется снова и снова чувствовать его в себе. — У нас все хорошо?
— Навсегда, помнишь? — он убирает мои руки с лица и на шею себе закидывает. Туда же тянет мои ноги, начиная двигаться совершенно под другим углом. А я уже теряюсь в ощущениях и в этом грубом, резким, но таком искреннем «навсегда».
Струна напряжения рвется, оргазм плавит меня, а из глаз текут слёзы. Мне так хорошо, что его страсть, с которой он продолжает в меня вколачиваться, я принимаю с наслаждением. Особенно когда он меня заставляет сосать свой член. Буквально насаживает рот все глубже, пока я задыхаться не начинаю. Он кончает с ревом, заполняя горло таким количеством спермы, что кажется, я могу захлебнуться.
А потом ложится, притягивает меня к себе и через минуту засыпает. Я даже спросить ничего не успеваю. Но уже не злюсь. Тело вибрирует после оргазма, после его оргазма, и я просто лежу и улыбаюсь как идиотка.
Ладно, потом спрошу. Должен же у него быть хоть один выходной.