УЭЙФЕМ: ЗВЕЗДА СМЕРТИ

Самые ранние воспоминания, что хранятся в моей памяти, относятся к подростковому возрасту: где-то с двадцати шести-восьми лет. Именно тогда, по словам родителей, болезнь одолела меня. Пережив приступы, я стала постоянно чувствовать себя, как не в своей тарелке. Все казалось абсолютно незнакомым: тайри вокруг, запах леса, шум ветра, шелест листвы. И ни с чем не могло сравниться быстрорастущее чувство одиночества. К родителям я не ластилась, ни с кем не дружила, от всех шугалась и пряталась. Таким мне запомнилось то время.

Август и Вивиана стали для меня тогда настоящим оплотом. Они попали в Вортекс в возрасте двадцати восьми лет. Причину я до сих пор не особо знала. Помню, Август как-то говорил, что родители отказались от них, бросили на произвол судьбы, посадив в повозку к незнакомцу. Но почему так произошло... я не узнавала, для них это была больная тема.

В детстве Вивиана была жутко закрытая, не сговорчивая. Постоянно вредничала и капризничала: это есть не буду, этого делать не хочу, слушаться не собираюсь. Август же, напротив, был добрейшей души парень. Везде и всегда всем угодничал: играл на лютне, помогал убирать после гуляний в обеденном зале, приходил на помощь по первому зову. Однако именно из-за его добродушия многие над ним потешались. Особенно другие дети, включая Фабиуса Барна. В общем, Виви и Август были не к месту: беспризорники непонятного происхождения. Мой отец, как и подобает истинному главе поселения, вступился за них, сказал всем, что они такие же члены общины, как и другие. Однако его слов было все равно недостаточно, однопоселенцы относились к ним довольно холодно. Но на этом мы и сошлись. Их все обходили стороной, а я обходила стороной всех, кроме них.

Если так подумать, все началось именно с Августа. Его доброта, забота об окружающих, вечный позитив привлекли меня. С ним всегда было весело: нам нравилось пинать балду в свободное время, запираться в сарае под покровом ночи и играть в карты, вместе залезать на старый бук и читать раз за разом одни и те же записки странников, которые папа покупал у торговцев. Такие истории были на вес золота — Правление запрещало распространять любую информацию, касающуюся других королевств, поскольку сомневалось в надежности источника. Однако эти записки продолжали появляться каким-то образом у торговцев, и цену на них они поднимали баснословную. Однажды купив, их было практически невозможно достать снова. А потому для нас эти записки имели особую ценность.

Что касается Вивианы, с ней было трудно поладить. Она совершенно не шла на разговор, обрывая диалоги на полуслове. Ходила только туда, где был Август. И то, больше предпочитала оставаться дома, если была такая возможность. Да и сейчас мало что изменилось. Ее резкий характер мало кому приходился по душе. Она часто бывала резка в выражениях, не склонна к любому проявлению нежности, всегда держала дистанцию и бесстрастное выражение лица. Но со временем я поняла, что есть в этом и что-то притягательное, даже загадочное. Хоть никто открыто в этом не признавался, но я была уверена, что у Виви много поклонников. Хотя значения это особо не имело, ведь ей было все равно на всех, кроме что Августа. Ее доверие заслужить не мог никто более. Мне же подружиться с ней удалось спустя сотни крохотных неловких разговоров, скромных дружеских жестов и довольно частых рассказов Августа о своей сестре. Думаю, без последнего я бы подумала, что Виви меня яро ненавидит: то ли потому, что лезу к ее брату, то ли за слабохарактерность, то ли за назойливость, то ли просто за сам тот факт, что существую. Теорий я складывала достаточное количество на этот счет.

Однако полноценно жизнь наладилась только тогда, когда мне удалось привыкнуть к своей семье. И, наверное, этим я обязана именно своей сестре Рените, что старше меня всего на четыре года. Поначалу мы мало общались. Родители страшились повторений приступов, потому держали дистанцию и не позволяли сестре лишний раз оставаться со мной наедине. Однако ребенку восстановиться намного легче, когда рядом есть дети такого же возраста. Они завлекают его играми, интересными историями, разговорами по душам. Искренность — вот что сразу ощущается и помогает сблизиться. Для меня первым таким тайрицем стал Август. Он научил меня доверять и не бояться окружающих. А вторым таким тайрицем стала для меня именно Ренита. Она легко могла начать безудержно смеяться, истошно рыдать, кричать от страха, визжать от счастья. И вся эта волна чувств передавалась и мне. Сначала такие яркие эмоции меня пугали, но затем я смогла рассмотреть в них что-то действительно очень глубинное и важное — жизнь. Ренита была полна жизненной энергии в отличие от меня. Стеною, которой я отгородила себя ото всех, был мой страх. Наверное, я боялась повторения приступов, боялась жить на полную катушку, боялась начинать заново, ведь в моей памяти была огромная брешь. Ренита сломала стену, что я строила. Она вдохнула в меня желание пробовать что-то новое. Да и в целом, сестра много что сделала для меня: она подарила мне сделанного своими руками ловца снов, чтобы мне не снились кошмары, приносила с кухни растельные печеньки с бобовой пастой, когда я чувствовала себя подавленно, подсказывала что кому сказать, если я вдруг хотела пропустить занятия, занимала меня лепкой, шитьем, плетением, обучала основам рисования и танцев. Благодаря Рене я научилась искренне радоваться тому, что меня окружало. Наша дружба сблизила меня с мамой, которая была довольно скупа на эмоции и всегда чересчур спокойна, а также с отцом, что казался мне невероятно строгим и очень страшным в гневе. Я научилась понимать, почему они поступают так или иначе. И если и были моменты, когда наши взгляды и мнения расходились, Рена была тем самым мостиком, что сводил нас вместе вновь.

Однако, чем взрослее мы с Реной становились, тем больше отдалялись друг от друга. По правде говоря, я думала, что это временное явление. Подростковый возраст: бурление эмоций, смена жизненных позиций, рост ответственности — все это несомненно влияло на нас. Мы просто отдалились друг от друга: папа стал чаще брать Рену на тренировки, вылазки, походы, хотя она активно противилась этому. Вместо любимых кисточек, иголок, красок — Рене пришлось взять в руки оружие. На смену танцам пришли бои. Я не могла её в этом поддерживать. Родители запрещали мне заниматься тем, чему учили детей охотников, ведь был высокий риск, что моя болезнь покажет себя. Я рассматривала нашу разлуку — как временную, отдаление друг от друга — как недоразумение, которое скоро развеется, мелкие ссоры — как этап взросления. Рена никогда ранее на меня не срывала голос, никогда не говорила, что не хочет меня видеть, никогда меня не избегала. Или я просто не замечала этого? Когда все изменилось? Когда мы настолько отдалились?

Тогда, на состязании, я была невероятно рада за Рену. Она действительно проделала огромную работу над собой. Достигла невероятных высот за совсем небольшой промежуток времени, смогла попасть на состязание и бороться с лучшими. Это был большой успех. Но когда я увидела ее, сидящую на песке, сдерживающую слезы, то поняла, что она борется с чем-то большим, чем просто с горечью от поражения. Рена сорвалась, обида вылилась наружу. Моя сестренка буквально развалилась на глазах, из-за чего мое сердце сжималось в тисках.

Однако сейчас, сидя за столом напротив дяди Лоруса, я думала о том, что, возможно, у меня никогда не получится наладить отношения с Реной вновь. Если мне сотрут память, мы с Реной навсегда можем остаться чужими. И это только часть того, что меня пугало до мозга костей. Если я забуду Августа, Вивиану, Рену, папу с мамой, бабушку Берту, да всех, кто нас окружает, если забуду всё, чему меня учили, всё, чем когда-либо интересовалась, стану ли опять той, кем являюсь сейчас? Кто я без своих воспоминаниях, убеждений, знаний? Готова ли я снова проходить через тот страх и одиночество, что и восемь лет назад? А самый главный мой вопрос: что, если это не последний раз, когда я лишусь воспоминаний? Провести жизнь от приступа к приступу, от одного стирания памяти до другого — что это за жизнь-то такая вообще? Как назло в голове звенела фраза сестры, которую, как я думала, она сказала в сердцах: «Это ты, кому всегда нужна помощь.» А ведь и правда... Я сдерживала свои слезы, презирая просачивающуюся в разум жалость к себе. Мне всегда нужна помощь, мне всегда нужно сопровождение, за мной всегда нужен глаз да глаз. Я обуза не только для семьи, но и для самой себя. В чем смысл просто существования? Без прошлого нет настоящего. Без настоящего нет будущего. Стирание памяти не решит мою проблему. Я навсегда погрязну в круговороте собственной никчемности.

— Я знаю, что поступил неправильно, но не сожалею, потому что ты до сих пор жива, — голос дяди глухо, практически невесомо проносился где-то вдалеке. Не знаю, можно ли мне было винить Лоруса за его действия? Он пытался мне помочь. Но неужели не существовало других вариантов? Неужели нельзя было остановить разрушение естества другим способом?

Внезапно повисшую на долю секунду тишину прервали шаги и резкое открытие двери позади. Я развернулась и увидела Августа, ужасно запыхавшегося после длительной пробежки:

— Гектор просил передать тебе сублевар на случай, если тебе снова станет хуже, — он взглянул на меня, и его лицо мгновенно изменилось, — Если, конечно, уже не стало, — в моих глазах стояли слезы, а язык словно прилип к небу, — Что случилось? — как я ни старалась сдерживаться, увидев Августа и представив, что он может исчезнуть из моей памяти, все мои барьеры рухнули.

— Все хорошо, — я смахнула пальцами почти скатившиеся слезы и попыталась улыбнуться.

— Что Вы ей сказали? — Август резко развернулся в сторону Лореса, нахмурив брови. Дядя выдерживал его взгляд, храня молчание, — Я спрашиваю, что Вы ей сказали?

— То, что должен был, — с каждым стуком ботинка Августа об пол, ритм биения моего сердца ускорял свой темп. Мой друг двигался быстро, но я так отчаянно поглощала картину, которую видела перед собой, что каждый шорох, каждое микродвижение, казалось, длилось целую вечность. Дядя выпрямил спину, готовясь принять удар. Но я не могла позволить Августу снова совершить ошибку. Хватит с него драк. Я сделала несколько шагов и подняла руку, чтобы Август не смог подойти к Лорусу вплотную. Он врезался в нее, но продавливать не стал. Вместо этого Август просто сверлил взглядом дядю:

— Чего Вы добиваетесь? Чтобы её приступ случился как можно скорее? Мы делаем все, чтобы не способствовать ухудшению здоровья Агнес, а Вы плюете на наши труды? Как это понимать? — дядя Лорус нахмурился, а затем прищурился.

— Я рассказываю только то, что Агнес знать необходимо. И делаю это как раз таки потому, что это её жизнь, а не наша. И даже если бы я не сказал, разлом естества отсрочился бы всего на несколько часов, возможно суток, но не более. Вам, молодой человек, нужно поумерить свой пыл и вместо того, чтобы беспокоиться о моих действиях, лучше поразмыслить над тем, как Ваши поступки влияют на Вашу подругу, — желваки заходили на лице Августа. Пока мы стояли так втроем в голове в тысячный пробегал один и тот же вопрос, который буквально вырвался из меня:

— Кто еще знает, что моя болезнь — это разрушение естества? И про стирание памяти? — я выжидающе смотрела на обоих. Не знаю, какого ответа ждала. Но мне хотелось верить, что об этом знает как можно меньшее количество тайри. Дядя Лорус снова прищурился, напряженно смотря на Августа:

— Знаю я, Кирс, Селина и... Август, — последнее имя Лорус растягивал, будто то, что Август был в курсе, как-то меняло дело в данной ситуации.

— И Ренита, — мой беловолосый друг слегка подуспокоился, и я смогла убрать руку, которая, как мне казалось, сдерживала двух мужчин от конфликта.

— И Ренита, — подтвердил Лорус.

— А Виви? — Август отрицательно покачал головой:

— Она не знает.

— Хорошо, — мой голос опустился до шепота. Я задумчиво уставилась в пол. Казалось странным, что Август знает что-то, чего Виви неизвестно. Я думала, между ними нет секретов. Однако это был мой секрет. И к моему удивлению его я узнала позже, чем мой близкий друг. Но откуда? Как он вообще об этом узнал? Папа, мама, дядя — здесь все ясно. Ренита — член семьи, тоже неудивительно. Но Август? Я бесконечно ему доверяла, сомнений на его счет у меня никогда не возникало, но было обидно, что он врал мне. Или недоговаривал. Сегодня я ловлю его на этом уже второй раз.

— Ты в порядке? Хочешь, заварю листья сублевара? — гнев Августа полностью отступил. Теперь он обеспокоено смотрел на меня, готовый поймать, если я вдруг шлёпнусь и распластаюсь на полу.

— Я в порядке. И сублевар был бы кстати, только... — я мельком взглянула на дядю Лоруса. Он пальцами потирал лоб. Морщины, лежавшие меж его бровей, были еще глубже, чем мне помнилось. Я повернулась к Августу, который нетерпеливо ждал моих слов, — давай заварим его после. Ты можешь... оставить нас? — я показала глазами на Лоруса и выжидающе уставилась на Агуста. Тот лишь шумно выдохнул и поджал губы:

— Буду ждать тебя в летней кухне, — мне удалось лишь кивнуть и медленно проводить Августа взглядом до двери.

— Мелкий паршивец, — пробормотал Лорус, и я резко дернула головой:

— Не говорите так о нём, — в моем голосе явно звучало недовольство. Я не дам никому говорить плохо об Августе. Даже Лорусу.

— Прости, я не... ладно, проехали. Ты же наверняка что-то хочешь у меня спросить? — я сделала небольшую паузу, показывая недовольство словами дяди, а затем ответила:

— Да. Август ведь правду сказал. Моя семья была против того, чтобы Вы мне рассказывали, верно? — Лорус очень медленно с какой-то опаской кивнул, — Тогда зачем сказали? И почему мне об этом говорите Вы, а не отец или мать? — и хотя могло показаться, что я пытаюсь в чем-то уличить, может даже обвинить семью или дядю, на деле мне просто хотелось услышать, почему Лорус счел эту информацию необходимой, почему я должна была ее знать, и почему в такой момент рядом нет моей семьи.

— Я сделал это, потому что... хотел дать тебе возможность самой решать судьбу. Твоя семья желает для тебя только самого наилучшего, это беспорно. Но иногда, пытаясь уберечь, мы отнимаем у других шанс проживать жизнь так, как им хочется. Я стирал тебе память два раза без твоего разрешения, потому что считал, что это будет во благо. Однако теперь, когда ты выросла, я хочу, чтобы ты сама решала, что тебе во благо, а что нет, — глаза Лоруса были печальны, он прятал свой взгляд от меня, будто стыдился событий прошлых лет, — А вот почему это все ты слышишь не от родителей... Возможно, от меня информацию ты перенесешь легче, ведь я для тебя никто, — дядя наконец поднял свои глаза на меня, и я утонула в море печали, что бушевала в его душе. Мне стало его почему-то невероятно жаль. Насколько я знала, его семьи давно не стало, женой и детьми Лорус не обзавелся. Он был один.

— Не говорите так... Вы правда для меня, как дядя...

— Давай не будем об этом, Агнес. Я ответил на все твои вопросы? — мне хотелось как-то подбодрить его, но момент казался не самым удачным.

— Нет, не все.

— Тогда вперед. Что ещё хочешь знать?

— Есть ли какие-нибудь другие варианты? Можно ли как-то обойтись без стирания памяти? — Лорус сложил руки перед собой и наклонил голову на бок, затем глубоко вздохнул и на мгновение опустил взгляд в пол:

— Не могу сказать наверняка. Мы с моим коллегой нашли несколько возможных вариантов, но их нужно испытывать...

— Я готова!

— ... и это можно сделать только в Мотусе.

— А-а... Хорошо, я согласна. Когда выезжаем?

— Сегодня.

— Сегодня?! — в груди закололо. Что-то я не была готова покинуть дом именно этим днем, — Нельзя хотя бы до завтра отложить поездку? — Лорус отрицательно помотал головой.

— Исключено. Оставаться здесь — лишь пустая трата драгоценного времени. Если задержимся еще на сутки, возможно, у нас не будет шанса проверить все варианты, что нам удалось найти. Даже беря в расчет сегодняшний день, я сомневаюсь, что удастся испробовать все.

— Сколько времени у нас в запасе?

— Не больше трех-четырех дней. Но не забывай, что около суток уйдет на дорогу.

— Поняла.

— Не знаю, сказали ли тебе родители о пожарах в Аридном лесу. Скорей всего нет, слишком боятся навредить. Однако я почти уверен, что ты уже осведомлена, — я лишь кивнула, когда Лорус поднял брови, ожидая моей реакции, — Что ж, не удивлен. Первые два отряда уехали сегодня утром в сторону Самума и Хабуба. Твой отец уедет с последним где-то через два часа. Так что советую поторопиться, если хочешь успеть попрощаться, — Папа уезжал. Этого стоило ожидать. Как дочь главы поселения, я привыкла получать известия об отправках отца на опасные задания. Однако сейчас масштаб проблемы, видимо, был намного существеннее, чем во все предыдущие разы. И хоть я никогда не сомневалась в силах отца, невозможно было не бояться за него. Внезапно меня накрыла волна страха и какой-то паники. Времени было катастрофически мало. Я не могла знать наверняка, останусь ли с памятью по окончании этой поездки. А потому каждая секунда вдруг стала на счету.

— Дядя Лорус, Вы можете пообещать мне одну вещь?

— Да, конечно. В чем вопрос?

— Вы можете больше не стирать память без моего согласия?

— Даже если это угрожает твоей жизни? — из легких словно выбило весь воздух. Возможно, это было глупо, ужасно опрометчиво — просить о том, чтобы меня не спасали в случае разлома естества. Но без воспоминаний я буду совсем не я. Мое «новое я» будет страдать, пытаясь снова приспособиться к абсолютно незнакомым для нее обстоятельствам. И если в детстве еще есть шансы адаптироваться, то в моем возрасте — уже маловероятно. Больную мало кто возьмет замуж, я вряд ли смогу родить и при этом остаться в живых. Мои родители будут изнывать, смотря на своего несчастного дитя. Они вечно будут ограничены в своих действиях, словах, навсегда будут мною обременены. Мне не хотелось такой жизни ни для себя, ни для родителей, ни для кого бы то ни было еще.

— Да, даже если это угрожает моей жизни.

— Ты уверена? — нет, уверенности у меня точно не было. Мне очень хотелось жить. Это я знала наверняка, поэтому оставляла за собой право согласиться на стирание памяти. Однако мне было важно, чтобы это было исключительно мое решение. Ничье более.

— Если я решусь на такой шаг, то скажу об этом. Но не принимайте решение за меня. Вот чего я прошу, — возможно, мое мнение в будущем изменится. Возможно, я наоборот подписала себе смертный приговор, попросив об обещании дядю Лоруса. Но мне так отчаянно хотелось контролировать хоть что-то в этой жизни. На меня накладывалось очень много запретов все эти годы. Я не могла решить куда пойти, с кем, когда, чем точно буду заниматься, а за что никогда в жизни не возьмусь. Обстоятельства и впоследствии родители предопределили все за меня. И те скудные воспоминания, что хранились где-то глубоко внутри — это то, за что я теперь держалась мертвой хваткой. Да, было мало впечатляющего, да, это была размеренная, обычная жизнь. Но это мои воспоминания, и я их никому не отдам. Дядя Лорус улыбнулся весьма странной улыбкой, затем глубоко вздохнул. После затяжной паузы он сказал:

— Ты выросла. А мы и не успели заметить, — что-то в глазах Лоруса оттаяло на мгновение. Я не знала, как описать это, но было чувство, будто одинокий росток ландыша вылез из-под снежного покрова и тут же потерялся, не успев зацвести, — А теперь беги. Времени мало, — я сделала шаг назад, спиной к двери, затем второй, третий и медленно развернулась к выходу.

Почему-то в тот момент у меня не было желания собирать вещи. Я хотела оставить все, как оно было, нетронутым. Наверное, так было даже спокойнее. Для меня каждая вещь, что лежала в нашей с Реной тарте, содержала воспоминания, которые мне не хотелось увозить, а уж тем более терять по дороге. Потому, покинув отчий дом, я стремглав побежала искать свою семью.

Маму долго разыскивать не пришлось. Она паковала вещи в телеги, стоявшие в начале нашей главной улицы — Вербейной. Я разбежалась и сгребла ее в охапку со спины. До того, как я ощутила запах мамин одежды, мне не хотелось плакать. Но это было до. Теперь же я слюнявила ей белое льняное платье. Мама провернулась в моих руках и ладошками прошлась от макушки к ушам.

— Лорус Фидес поговорил с тобой? — я активно закивала, не в силах произнести ни слова, — Он все тебе рассказал? — я моргнула, пустив по щекам две большие капли. Надеюсь, это сойдет за ответ, — Ты... злишься на нас? — помотав головой, я опустила голову маме на ключицу. Она же, едва касаясь, положила ладонь мне на затылок. Однако по какой-то причине от нее веяло холодом или отстраненностью, словно мама не была уверена, как себя вести со мной. Отпрянув, я лишь подтвердила свои домыслы, увидев в ее глазах некую растерянность.

— Я правда не злюсь, мам. Почему мне нужно злиться? — она забрала ртом вздохнув, но не спешила с ответом, — Я прекрасно понимаю, что вы с папой пытались меня защитить, утаивая причину моей болезни. И теперь мне ясно, почему так много вещей было делать нельзя. Но мне чуть-чуть обидно, что вы даже и не планировали меня посвящать, — мама как-то странно напряглась и замерла на мгновение. Затем трясущейся рукой взяла мою ладонь:

— Он забирает тебя? — мама боялась. Это чувствовалось в каждом ее маленьком движении, вдохе, взгляде. Я накрыла ее ладошку своей, и она все поняла без слов, — Когда вы отправляетесь?

— Сегодня, — шепотом промолвила я, и мамины плечи буквально упали. Она на секунду крепче сжала мою руку и через мгновение нехотя отпустила.

— Что ж, этого следовало ожидать, учитывая сколько дней ты провела без сознания. Уже чудо, что ты очнулась, — мама слабо улыбнулась. Вообще, она не шибко эмоциональный человек, но в последнее время ее то ли дело пробивало на слезы. Наверное, это все я. И от этой мысли у меня все разрывалось в груди, — Береги себя, — я снова раскисла, в глазах защипало. Кто знает, получится ли у Лоруса вылечить меня, буду ли я помнить маму, когда мы снова увидимся, и увидимся ли вообще... Хруст в груди заставил меня скривиться от боли. В глазах потемнело, и я сделала над собой усилие, чтобы не отключиться в маминых руках. Мне нельзя плакать, мне нельзя переживать. Но что делать, если я не могу иначе?

— Агнес? Агнес, ты в порядке? — у меня не получилось ответить, я лишь попыталась посчитать до десяти, чтобы отогнать поглощающую разум тьму, — Ох, Дуара, помоги дитю это пережить...

***

Было неясно, сколько времени прошло, но я буквально рвалась очнуться, чтобы попрощаться со своей семьей. Если папа уйдет, а мы не поговорим, чувство вины съест меня с головой. Однако в темноте было ужасно хорошо находиться, лучше, чем бодрствовать. И прежде, чем мне удалось подняться, в голове неустанно крутилась фраза: «полежи немного». И хоть разум был против этого предложения, я подчинилась. Ощущения были невероятно странными, будто я балансирую между сном и реальностью. Вокруг правила полная темнота, но звуки отчетливо доносились до меня.

— Ты поедешь с Агнес, и это не обсуждается.

— Я могла бы больше пользы принести, убирая здесь стойла или коровник, чем присматривая за Агнес в Мотусе. Если ты не хочешь меня брать с собой на задание, то оставь здесь.

— Нет. Я уже сказал, что данный вопрос не подлежит обсуждению. Решение окончательное. Ты едешь в Мотус с Агнес и точка.

— Но отец!

— Рена, так будет лучше, — в ответ прозвучал возмущенный рык.

— Лучше для кого, черт возьми?

— Но-но! Что за тон, молодая леди? Ты ведь сама хотела в Мотус еще недавно, а теперь отказываешься?

— Я хотела туда поехать, но не таким образом... — Рена сделала паузу, — Ты не поймешь. Ты совсем меня не понимаешь! — мое сердце сжалось, когда дверь резко захлопнулась. Нужно подняться. Сейчас! «Ещё рано.» — снова звуки превращались в слова, меня не в первый раз зазывал внутренний голос. Ох, как же рано, если уже почти поздно? Тьма сгущалась, в ушах звенело, мой разум уже в который раз отключался.

***

Отец. Надо найти папу. Пожалуйста. Надеюсь, еще не поздно. Меня словно держала невиданная сила, сдерживала все порывы. Вздох. Этой мой? Или мне это снится? Тьма внезапно расступилась, и рассудок прояснился. Я резко встала с постели, все еще не ощущая реальности вокруг. Было душно. Очень душно. На ватных ногах я побежала к двери. На улице стоял во всю подготовленный последний третий отряд. Папа еще здесь. Он не уехал. Слава Правлению! Расталкивая толпившихся охотников, я неслась со всех ног в самое начало готовой к отъезду колонны.

— Папа! Пап! — мой крик был слабый и довольно жалкий. Я снова позорила отца своим детским поведением. Прости меня, папа.

— Агнес? — отец закреплял припасы ремнями в одной из телег. Заприметив меня, он спустился и сразу же нахмурился, — Зачем ты поднялась с постели? Где Берта? — папа резко прекратил бурчать, когда я обхватила своими маленькими руками его талию, — Совсем нельзя тебя оставлять без присмотра, — я лишь шмыгнула носом. Зачем было спорить? — Август? Кто-нибудь видел Августа? — отец оглядел толпу, но не заприметил моего беловолосого друга.

— Я должна была встретиться с ним в летней кухне, — черт, совсем забыла, что мы договаривались заварить сублевар.

— Он уже давно оттуда ушел. Кто, думаешь, донес тебя до кровати? Этот мальчишка такой проныра-паникер, что я через пару минут уже получил донесение, что у тебя снова приступ, — из меня вырвался мелкий смешок. Август — лучший. Самый-самый. Но иногда такой дурак, честное слово. Папа едва-едва улыбнулся и резко оттянул меня за плечи от себя.

— Лорус заберет тебя, Рену, Августа и Вивиану в Мотус. Пожалуйста, будьте бдительны. Столица — не Вортекс. Никому не доверяйте. Здесь я могу сделать для тебя что угодно, но в Мотусе мои руки связаны. И хоть у Лоруса есть определенная власть, он тоже не всесилен. Имейте это ввиду. И, Агнес, — отец сжал мои плечи, из-за чего все тело натянулось как струна, — борись. Борись до конца. Это приказ. И что бы не случилось, помни, что мы всегда рядом. Я и мама, — нельзя плакать, нельзя раскисать. Папа не любит слезы. Не надо его расстраивать перед отъездом. Мне нужно убедить отца, что ему нечего волноваться. Я справлюсь. Я однозначно со всем справлюсь. Мой кивок дал ему сигнал, что слова услышаны и приняты к сведению, и он опустил руки. Отец продолжил затягивать последний ремень, натянутый поверх ткани, накрывавшей продовольствие, а затем резко остановился и сказал через плечо: — А, и, Агнес, возможно, тебе странно будет это слышать, но... присмотри за Реной. Твоя старшая сестра продолжает показывать характер. Боюсь, она доставит всем проблем. Ей рано отправляться на миссии, но и здесь Рените делать нечего. Вместе вам будет безопасней, — слышать, что в Мотус я отправляюсь не одна — было более, чем облегчением. Не только Август, Виви, но и еще и Рена. Я не могла не радоваться. Однако поведение сестры и наши отношения меня сильно беспокоили. Но, возможно, эта поездка — шанс вернуть все на круги своя.

— Звали, сэр? — я обернулась, услышав знакомый голос, — Агнес! — Август быстро подбежал ко мне и стал обеспокоено осматривать, — Что ты тут делаешь?

— Плохо следишь за ней, Август, — понизив голос, сказал отец.

— Берта попросила отнести холщовые остатки в сарай. Я думал, она присмотрит за Агнес, пока меня нет.

— Это лишь оправдания.

— Отец, ты слишком строг с ним, — папа лишь поджал губы в ответ на мои слова и отвернулся от нас.

— Все нормально, Агнес. Он прав. Я ошибся, но обязательно исправлюсь. Обещаю, — последнее слово Август сказал в спину моему отцу.

— Прекращай винить себя в том, что я сама решила сделать. От этих твоих слов меня лихорадит.

— Понял, больше говорить не буду.

— Думать тоже прекращай!

— Если он прекратит думать, останется без головы раньше, чем зайдет солнце.

— Виви! — воскликнула я, увидев подругу, которая скучающе плелась в нашу сторону, скрестив руки на груди. На ней была серая хлопковая туника, больше похожая на огромный платок, обвивающий шею, такого же цвета серые штаны, свободные от бедер к играм, где ниже были закреплены пуговицами, и высокие черные сапоги. Синеватые волосы Виви были убраны сзади и заколоты шпилькой с синим камнем у основания. И только в этот момент я заметила, что Август тоже одет во все темно-серое. Хлопковая ткань обтягивала только предплечья и икры, остальное просто висело на его теле. Какие-то веревочки, видимо, рассчитанные для утягивания, болтались где-то сбоку, да и в целом одежда была метоваста. Словно ее только что сдернули с уличной сушилки и сразу же надели на себя. Хотя, наверное, так оно и было...

— Мы скоро отправляемся? — Виви поправила свой парусиновый рюкзак и, прищурившись, стала осматривать толпу снующих вокруг охотников.

— И тебе привет, язва, — опередив меня, ответил Август. Мои брови полезли вверх. Вот это любезность!

— Увы, не понимаю ишачий язык, — тут у меня отвисла челюсть. Они что, со вчерашнего дня так и не помирились? Брат с сестрой избегали встречаться глазами. И между ними определенно летали искры. Блин, мне еще их конфликтов не хватало. Как будто Рены мало...

— Рад, Вивиана, что ты присоединяешься к этим оболтусам. Без тебя они, как без рук, — тактичность отца в последнее время поражала меня.

— Пап! — возмутилась я и ткнула его локтем в твердый живот. Он хохотнул от такого действия и наигранно скривился от боли, вызвав улыбку и даже смешки у рядом присутствующих. Я тихо цокнула и повернула голову в сторону. Прямо за спиной отца стояла Рена. Сестра смотрела так, словно... она была всеми предана. Мама вилась вокруг нее, пытаясь обратить на себя внимание, но Рена намеренно избегала смотреть ей в глаза, то бросая короткие взгляды в нашу сторону, то пялясь себе под ноги.

— Пойдем. У тебя еще вещи не собраны, а нам скоро отправляться, — Август положил ладонь мне на спину и легонько надавил. Сопротивляясь уходить, я обернулась к отцу, боясь, что вижу его в последний раз.

— Я подожду тебя. Иди, — мне хотелось поблагодарить его за понимание, хотя, очевидно, какие-либо слова были излишни. Еще раз быстро кинув взгляд в сторону сестры, я поплелась за Августом обратно в тарту. Мои руки хаотично закидывали первые попавшиеся предметы одежды. Мы ехали на три дня. Мне было все равно, что носить. Если я сэкономлю время на сборах, смогу побыть с родителями чуть дольше.

— Эй, эй, тише на поворотах. Ты куда так спешишь? Без тебя никто не уедет.

— Отец может уехать. Не хочу его задерживать, но и не попрощаться напоследок я тоже не могу, — Август вздохнул, облокотившись о стену, а затем начал что-то ковырять в моей тумбочке. Буквально через пару минут мой рюкзак был уже полон. Я не брала с собой какие-либо родительские подарки, игрушки, памятные вещи. Пусть все останется здесь. Зато прихватить предметы первой необходимости: нож, ножницы, швейный набор, ткань для перевязки, бутылку со спиртом — ума хватило. Единственно, что я все же отважилась взять из ценных для меня вещей, это шкатулку с записками. Мотус явно кишит работами этого загадочного автора А.А., и мои руки страшно чесались, чтобы попробовать что-то о нем разузнать или купить другие его работы.

— Давай, может, уберем твои волосы? Как-нибудь завяжем или спрячем под платок? — я обернулась на голос Августа, но слишком сильно погрузилась в свои мысли, чтобы понять сразу на что он намекает.

— Зачем? — мы замерли на мгновение. Август неловко потирал в руках пару больших заколок, которые обычно использовали, чтобы крепко закрепить волосы и сверху накинуть косынку или платок. Я наклонила голову и увидела свисающие вниз волосы, что были в колтунах из-за моего беспокойного сна. Выцветшие, слабые, сухие. Знаю, Август хотел помочь, сделать как лучше, но я снова расстроилась, позволив мысли о том, какой немощной выгляжу в глазах посторонних, проскочить в вечно беспокойный разум.

— Не подумай, ты выглядишь замечательно! Просто мне кажется, твои длинные разных оттенков волосы могут привлечь лишнее внимание. Да и насколько я знаю, всегда удобнее, когда локоны прибраны. Ничего не мешается, ни за что не цепляешься. И еще они меньше пачкаются! Я тут посмотрел разные заколочки. Вот эти палочки по мне вообще неудобные, ненадежные какие-то. А эти слишком маленькие, они вообще что-то держат? Или так, для декора? А, о, и вот эти. Ну что это такое вообще?

— Август, это гребень.

— А-а, а вы разве их не закалываете в... — его слова резко прервались. На пол посыпались все заколки, что Август держал в руках, — Что... Что ты делаешь? — его голос опустился до шепота. Я буквально чувствовала, как у моего друга от страха сперло воздух из легких.

— Решаю проблему, — чик-чик-чик — именно такой размеренный звук ножниц заполнил комнату. Невероятное облегчение. Падающие безжизненные локоны, будто бремя, освобождали меня от вечно преследующего клейма «больной девочки». Такова была моя решимость. Я устала быть обузой, устраивать всем проблемы, постоянно расстраиваться от того, что от меня намеренно скрывали какую-то информауию, боясь навредить. Новая «я» страстно желала помогать отцу и матери, сражаться на равных вместе с Виви, Августом и Реной, тосковала по искреннему и честному к себе отношению. Она хотела жить и встречаться лицом к лицу со всеми подношениями этой мира, — Так-то лучше, — теперь мне нравилось отражение в зеркале. На первый взгляд я выглядела абсолютно здоровой. Этого мне и хотелось добиться. Я развернулась лицом к ошарашенному Августу, — А теперь попрошу выйти. Хочу переодеться, — мой друг еле-еле закивал, все еще пытаясь осознать то, что я выкинула перед ним.

— Рена еще в прошлом сезоне резанула себе волосы чуть выше плеч, Виви недавно осталась без своих длиннющих волос, а теперь и ты? — Август покачал головой, двигаясь спиной в сторону двери, — Мне как ваш флешмоб поддержать? Селина всегда стрижет меня коротко.

— А ты не стриги, отращивай, — Август лишь усмехнулся и скрылся за дверью.

— Пятиминутная готовность! — добавил он, уже находясь на улице.

— Минутная!

— Ловлю на слове! — удаляясь, кричал Август. Я снова повернулась к зеркалу. Мне хотелось верить, что тот новый тайриец, новая «я», что стоит передо мной, действительно будет бороться. Бороться до конца. Ради близких, ради семьи и ради себя.