1
-анекдот о человеке-
Если бы моя зима имела цвет, то это был бы цвет намешанного дерьма.
Такой потрясающей говносраной зимы у меня не было с тех пор, как скончался отец.
Она танцевала и всем своим видом показывала «трахни ми», я сидел за барной стойкой и действительно кто сегодня кого трахал, так это меня Молли. Если что мы говорим не о девушке.
Наркотик был чертовски ужасен, голова была готова лопнуть и собраться снова, лопнуть и собраться снова. Ебучая карусель повторялась раз за разом, как будто я не в центре Москвы, а на экваторе Сатурна. Тем временем меня посла одна настойчивая мадам, жалась ко мне как кошка, но единственное что сегодня могло вызвать мой стояк, так это аспирин.
Я позвонил Мие лишь потому что больше некому было звонить. Меня пилило изнутри, огни мерцали и тянуло выпустить кишки на волю, но что самое поганое, я не мог даже встать с ебучего табурета, чтобы добраться до выхода. Прошла секунда или две, после звонка, а уже встревоженная Мия стояла передо мной и взирала своими огромными глазами на то говно в которое я превратился.
— Блять, как же плохо, — все внутри разрывалось от любого телодвижения, Музыка довила на уши, мозг, каждую клетку тела. Я был поганым кислым овощем.
Я не знаю как эта маленькая девчонка тащила меня, не знаю как сел в машину, я даже не помню в какую секунду все-таки пришло облегчение, просто когда я это почувствовал, то наконец-то уснул.
На протяжение суток, а возможно и больше, я выпускал свои внутренности наружу. Ужасная Молли с алка вызвала бурную реакцию, от чего я нескончаемо блевал. По моему я перешёл границу дозволенного, собственноручная казнь во всей своей красе. Собственная смерть казалось спасением, я ненавидел это состояние также яростно как и само своё существование.
Иногда облегчение наступала от холодных рук у моего лба и шеи, я тянулся к этим рукам, надеясь, что ещё секунд побуду в этом странном наслаждение от чужих касаний, но руки исчезают и я стону, потому что говорить я не мог.
Возможно так прошло бы ещё неделю, возможно я бы подох, лишь мог молить бога, в которого никогда не верил, чтоб подох я как можно скорее.
Я почувствовал, что не умираю, когда стал осознавать обстановку. Я был в больнице, не с чем не спутаешь тошнотворный запах медикаментов намешенный с кислым запахом мочи. Я выругалась, потому что почувствовал всю отвратительность ситуации. Думаю, что лучше смерть, чем чувствовать как ты обложался в штаны.
Капельница нависала надо мной, я чувствовал дерьмо в своих штанах, я мог бы сравнить его с тем дерьмом, что у меня в голове, но разница была в том, что от дерьма в голове избавиться я не особо стремился. Руки беспощадном тряслись, когда я пытался подняться, черт, я выглядел жалко. Я был какой-то бутафорной версией человека, если бы, конечно, человека определяли по количеству конечностей и наличием головы.
У меня странный способ самоубийства, растянулся на года.
Медсестра, полная женщина за 30, зло цокает языком, когда видит обделавшегося меня, пытающиего встать с кровати. И есть в этом взгляде, что-то такое, что вызывает чувство стыда. Я сглатываю слюну и провожу языком по небу, тут я осознаю, что умираю от жажды. Вот бы и правда умереть.
Ощущаю себя рыбкой, которую выкинули на берег, и вот я как килька со всеми этими странными проводами, подключёнными к моему телу, пытаюсь попасть обратно в нормальный мир.
Женщина молчит, но её красноречивый взгляд действует хуже всяких слов. Лучше бы она сказала, какое я дерьмо вместо того, чтобы вот так подтирать мою задницу, и сверлить взглядом.
Женщина, Тамара, с каким-то стремимы отчеством, сказала, что она санитарка и что поможет мне дойти до ванны, я хотел возразить, но ноги меня не держали. Было огромное желание упасть и разбить себе голову об кафель. В таком блятском положение, я находился ещё когда был грудным.
Мне пришлось игнорировать жгучей стыл, ненависть и глотать вонь, пока я полз до ванны. Весь спектр отвращение всей своей жизнь я испытал в это отвратительное утро.
Мия пришла после обеда. Выглядела она прекрасно, не тебе красных глаз, не мешков под глазам. Только поджатые губы и взгляд под названием: вот-ты-сукин-сын. В общем видеть я ее не хотел, для меня она была дурой, которая запихнула меня сюда.
— Глеб, ты чуть не умер.
Видимо она прочитала ненависть в моем взгляде, я поморщился и отвернулся к окну.
— Иди на хуй, ок?
Она вскочила, она злилась и просто не понимала, в каком гневе сейчас нахожусь я. Такие люди, как Мия, думают, что все знают лучше всех, когда не видели ничего дальше своего носа. Пожив свою идеальную жизнь и с высоты своего пьедестала сидят и рассуждают, как я должен делать, а как нет.
— Ты понимаешь, что чуть не сдох! У меня не была выбора!
— Кому ты позвонила? — я наблюдал за небом, оно было ясным, отсюда не видно было что, за пейзаж, но мне кажется там вид на Москву-реку.
— С чего ты взял...
— Блять, Мия, хватит дурить, ты думаешь я ослеп или что? — Я вспомнил, что на завтрак давали кашу, которую я не ел и которую я не прочь съесть сейчас. — Ты думаешь я не вижу, что тут каждый человек куплен, каждый ебучий квадратный метр. Это мама? Отчим? Дед? Кто из моих многочисленных богатых родственников приложил к этому руку?
— Дядя Слава, — отчим.
Дядя Слава. Ха. Владислав Игоревич.
— Мия, лучше бы я сдох, серьезно, а теперь иди на хуй, или ждёшь когда я дорогу покажу?
Я услышал, как она хлопнула дверью и с грустью посмотрел на опустевший табурет.
Глаза сами по себе слезились, голова была забитой ватой, я не помню ничего из последней недели, а врач со мной не разговаривает. Думаю они и не будут. Чувствую себя какой-то помойной версией золотого мальчика.
Если бы не слабость во всем теле, и сонное состояние, меня бы уже здесь не было.
Сотовый я не нашёл, зато нашёл Толстого «О безумии». Ха. Очень символично.
Слова сливались в один комок, я ничего не мог прочитать, зато бесконечно мог убивать время, бегая по строчкам и делая вид, что это действительно имеет смысл.
Меня раздражало все, я знал что будет дальше и размышлял как бы побыстрее от всего этого уйти.
Владислав Игоревич не появился. Конечно, он же так занят, зато появилась мама. Она много чего говорила, но о главном молчала. Она всегда обходила, сложные разговоры, предоставив это кому-нибудь другому. Если честно мама была больше ребёнком, чем взрослым, такая маленькая и нежная. Наверно ей больно, когда она смотрит на меня. Мне на неё смотреть вообще не хочется. Такая прекрасная женщина и ого, у неё такой выродок, что за русская рулетка такая?
— Мне ещё долго здесь быть?
Я не вижу, но знаю, что она поджимает губы, скорее всего её молчание означает, что я здесь навсегда.
Мне кажется глупым весь этот фарс, что они сделают? Вольют ещё три литра глюкозы и промоют кровь? Может они мне ещё и мозг промоют?
— Завтра утром ты уезжаешь в реабилитационный центр Португалии, — я дергаюсь на мужской голос своего отчима. Он наблюдает за мамой, которая больше на меня не смотрит, я же наоборот во все глаза уставился на неё.
— Что блять? — Мне кажется я ослышался, определенно, это не может быть правдой. На отчима я принципиально не смотрю, не признавая его авторитет и его существование, вообще.
— Не ругайся матом. Ты все слышал.
— Блять, мне похуй на тебя, заткнись. Я не с тобой разговариваю, — чёртовой дыхание сбивается, гнев, жгучий гнев обжигает горло. — Мам, что происходит?
Мама молчит, она сидит с опущенными плечами и смотрит в пол. В этот момент я всей своим существом ненавижу эту женщину.
— Ты наркоман, тебе необходимо лечение и как много скорее, — я бы хотел игнорировать этого человека, но внутри все жжёт, я просто не могу заткнуться.
— Что за бред? Во-первых, я не наркоман, в во вторых в страну где декриминализовали наркотики, мне чем поможет? Я могу все это пройти и здесь, в чем проблема?
— Разговор окончен, милая, пошли.
И милая пошла. Когда дверь закрылась, капельница полетела в дверь, я кинулся к окну, будто сейчас вылечу из этого поганого места.
Но этот сукин сын предусмотрел все, чтобы я не вышел отсюда. Дверь палаты была заперта, а этаж был дохуя высокий. Я почувствовал себя в коробке, меня положили в банку и проделали дырки, как вещь, как вещь которая умеет дышать.
Я разнёс к черту палату, и был готов разнести и свою голову. Но вместо этого я просто разревелся, чувствуя как внутренние бессилие растекаешься ядом по венам. Все кто мог отвернуться от меня, сделали это сейчас.