Тело на прокат

— Сегодня кто-то придёт? — задумчиво спросил Гинкго, оторвавшись от экрана и глядя в окно. Его лицо было спокойно, но в голосе звучала рассеянность, как будто он мысленно был совсем в другом месте.

— Думаю, да, — отозвался Марк. Он говорил ровно, но видно было, что его мысли где-то далеко.

— Интересно, если бы все знали, что я умираю, пришли бы ко мне попрощаться? — протянул Гинкго, будто размышляя вслух.

— Я бы пришёл, — усмехнулся Марк.

— Ха! Сомневаюсь. Не забыл, что это тебе через месяц умирать, не мне? Я-то жить собираюсь, и желательно долго и счастливо. Только не пойму, почему ты так спокойно об этом говоришь? Почему ты вообще хочешь умереть?

Марк пожал плечами.

— Я не желаю умирать. У меня нет тяги жить саму жизнь. Я приношу несчастье окружающим.

Гинкго вздохнул, уже привычно воспринимая странные размышления друга.

— Ты всегда был странным, — буркнул он. — Странным и останешься.

— Возможно, не просто странным, — раздался голос у двери. — А чуть более честным с собой, чем все остальные.

В комнату вошёл Тревор. Он был загорелым, с растрёпанными волосами и рюкзаком через плечо. Энергия, которую он принёс с собой, наполнила комнату, как сквозняк неожиданно и освежающе.

— Тревор! — воскликнул Гинкго и вскочил с кресла. — Когда ты вернулся?

— Ночью. Хотел сделать сюрприз. Но... кажется, я не вовремя. У вас тут философия смерти.

Марк встал, и Тревор сразу подошёл к нему с объятием.

— Ну что, мне сказать "жаль" или "рад за тебя"? — усмехнулся он.

— Второе мне ближе, — отозвался Марк.

Они расселись, и разговор перешёл в лёгкий тон Тревор рассказывал про стажировку, как потерял багаж, как перепутал поезд, как не мог выговорить слово "raspberry" и ел что попало. Гинкго катался со смеху, а Марк время от времени улыбался. Было почти как раньше.

— Надо будет повторить наши вылазки, — сказал Тревор с улыбкой.

— Только без последствий, — подхватил Марк.

— Посмотрим, как ты удержишься, — вставил Гинкго.

— Как хорошо, что ты вернулся, — сказал он, — Наконец-то можно сбросить с себя твою работу.

Комната вновь наполнилась смехом и воспоминаниями о старых добрых временах. Снаружи жизнь продолжалась, несмотря на тиканье времени, и хотя Марк знал, что ему осталось немного, эти моменты, проведённые с друзьями, были теми, за которые он цеплялся. В такие мгновения он чувствовал, что жизнь всё ещё имеет смысл.

— Ты же знаешь, — продолжил Тревор уже тише, — Я тебя поддержу. Даже если решишь пойти самым странным путём.

— Я знаю, — ответил Марк, и в этот момент он чувствовал, что это и есть та поддержка, которая ему была нужна не чтобы отговорили, а чтобы приняли.

За окном внезапно вспорхнула стая воробьёв. Их движение было неожиданным, стремительным, почти пугающе слаженным как единый живой организм, уносящийся в небо. Марк проследил за ними взглядом.

— Вот и всё, — прошептал он. — Один взмах, и всё рассыпалось.

Во время обеда Марк сел рядом с Мэри, а Гинкго и Тревор оказались чуть поодаль. Гинкго, глядя на Марка, который казался погружённым в разговор с Мэри, нахмурился и тихо обратился к Тревору.

— Ты правда вот так спокойно к этому относишься? — Он не смотрел на Тревора. — Я не знаю, как мне с этим быть. Типа... он умирает, а мы как будто притворяемся, что всё нормально.

Тревор чуть наклонился вперёд. Его голос был ровным, спокойным.

— Почему ты не хочешь поговорить с ним напрямую?

— Потому что боюсь. Что он сорвётся. Что начнёт отталкивать. Будет молчать, игнорировать... Он может, я знаю. А я не хочу потерять с ним связь раньше времени.

Тревор кивнул, будто понимал это слишком хорошо.

— Марк ненавидит, когда на него смотрят с жалостью. Для большинства смерть это конец, трагедия. Для него... скорее выход. Как будто он устал дышать. Он не видит в этом ужас. Он видит в этом покой.

Гинкго нахмурился.

— Странно слышать, что кто-то может считать смерть покоем.

— Люди боятся смерти. И в то же время бегут к ней. Это парадокс, но такой же, как всё в нашей жизни. Марк просто... не отворачивается. Он смотрит ей в лицо. Он понял, что есть вещи, от которых не убежишь. И вместо того, чтобы делать вид, что их нет, он принял.

Они помолчали. Гинкго глядел в стол, будто переваривал услышанное.

— Но тебе не тяжело? — спросил он, не поднимая головы. — Ты ведь его друг. Как ты вообще миришься с этим?

Тревор откинулся на спинку стула и долго не отвечал. Потом сказал, почти шёпотом.

— Конечно тяжело. Но он не ребёнок. Он сам выбирает, как идти по своей дороге. А я, как друг, просто иду рядом. Даже если мне больно.

Мэри выглядела уставшей до глубины костей её лицо осунулось, в глазах погас привычный огонёк. Она неохотно подняла взгляд на Марка, избегая встречаться глазами, словно эти выходные выжгли её изнутри.

— Как там Мел? — спросила она приглушённым голосом, будто силы говорить не осталось.

Марк глубоко вдохнул. Его лоб чуть нахмурился воспоминания о последних новостях всплыли сами собой.

— Не знаю точно, — ответил он, сжав челюсти. — Зэд и Молли отвезли её к матери. Мел настояла. По словам Зэда, она замкнулась. Не ест, не разговаривает... просто лежит. Будто всё вокруг потеряло для неё смысл.

Мэри нахмурилась ещё сильнее. Она ничего не сказала, но Марк видел по её глазам она переживала. Тревога и вина, скрытые под маской сосредоточенности, говорили за неё громче слов.

— Спенс узнал, — продолжил Марк, чуть быстрее, чтобы не дать тишине повиснуть. — По словам Тома, он пришёл после нас и навалял Дэну. Как следует. Думаю, теперь тот дважды подумает, прежде чем к кому-то лезть.

Мэри молчала, переваривая услышанное. Её пальцы чуть дёрнулись, как будто она хотела что-то сказать, но передумала.

Марк посмотрел на неё. Ему хотелось сказать что-то, что снимет тяжесть с её плеч. Но, как обычно, нужные слова застревали где-то глубоко, сжимаемые тем самым страхом быть понятым не так.

Атмосфера в столовой резко изменилась, когда в неё вошёл высокий мужчина в дорогом тёмном костюме. Его движения были сдержанными, но в каждом шаге чувствовалась уверенность и привычка к власти. У него были строгие черты лица и холодный, оценивающий взгляд, от которого у Марка внутри всё напряглось.

— Марк, — сказал он, подходя ближе. Голос был низкий, хорошо поставленный, — Мне нужно с тобой поговорить. И это касается Алисы.

Марк приподнялся с места. Гинкго и Тревор обменялись взглядами. Всё было слишком серьёзно.

— Прежде всего, — начал отец Алисы, — Я пришёл не с упрёком. Я пришёл исполнить её последнюю волю.

— Последнюю? — переспросил Марк, настороженно.

Мужчина кивнул, доставая из портфеля тонкий ноутбук.

— Сначала... просто посмотри это.

Он включил видео. На экране появилась Алиса, худая, но улыбающаяся. Волосы собраны, на ней лёгкая больничная пижама. Камера слегка дрожала, она снимала себя сама.

— Привет, Марк, — начала она мягко. — Если ты это смотришь, значит, я уже ушла. Странно, да? Даже в конце мне хочется оставить тебе что-то.

Она вздохнула, прикрыв глаза, затем снова посмотрела в камеру.

— Знаешь, я долго боялась смерти. Но ты был рядом. Не знаю, как ты это делал ты всегда верил в меня, даже когда я сама сдавалась. Я хочу, чтобы ты знал, ты изменил мою жизнь. Если бы не ты, я бы просто лежала и умирала от страха. А ты сделал так, что я до последнего верила, что всё будет хорошо. И это счастье. Пусть короткое, но настоящее. Ты уже спас меня, даже если мне не суждено выздороветь. Ты спас меня от одиночества, от отчаяния.

Она замолчала на миг. Улыбнулась.

— Спасибо, что не жалел меня. Что не позволял мне погружаться в жалость к себе. Я не знаю, что будет с тобой дальше. Надеюсь, всё хорошо. Правда. Но даже если нет не забывай, что ты уже сделал достаточно. Даже если иногда чувствуешь себя никем, я видела в тебе... лучшее, — На заднем плане скрипнула дверь.

— Прости, забыл бутылку воды, — раздался голос Марка с экрана.

— Это был ты, Марк, — продолжала Алиса с улыбкой. — Ты, наверное, подумал, чем я занимаюсь. Ты хороший человек, Марк, даже если не веришь в это. И пусть мой папа сделает то, что я прошу. Он должен это сделать. Пока, люблю тебя Марк.

Видео остановился в моменте когда улыбалась. Марк молчал. Отец Алисы медленно закрыл ноутбук.

— Я ненавидел тебя, — начал он. — Ты убедил её на операцию, которую мы с матерью считали безумной. Ей бы дали ещё пару лет. Может быть, три. Мы были готовы запереть её в больнице, лишь бы держать рядом. Но ты... дал ей надежду. Ты дал ей выбор. А я дал ей страх.

Он сжал руки в кулаки.

— Сейчас я понимаю. Она умерла с верой. С достоинством. А не в страдании, среди трубок и катетеров. Я не сделал тогда, что должен был. Поэтому я делаю это сейчас.

Он достал конверт.

— Она хотела, чтобы ты получил всё, что мы копили на её будущие. Это её воля. Прими.

— Нет, — тихо сказал Марк, и все в столовой замерли. — Я не могу принять это.

— Это деньги моей дочери! — с нажимом произнёс отец. — Это не благотворительность, а последняя просьба! Скажи какой я буду отцом если, даже с этой просьбой я запоздал.

— Если я приму, — медленно сказал Марк, — Получится, что я был рядом из-за выгоды. Что всё это для награды. Это осквернит то, что было между нами. Я этого не вынесу.

Мужчина сжал губы.

— Прими не ради себя. Ради неё.

Тишина повисла между ними, и тут Гинкго, не выдержав, вставил.

— Ладно, если ты откажешься, я приму. Мне вообще не помешают миллионы.

Несколько человек в столовой нервно усмехнулись. Напряжение немного спало. Мужчина взглянул на Гинкго, чуть прищурившись.

— У тебя острый язык.

— А у вас острые костюмы, — пожал плечами Гинкго. — Уравновесим.

Марк тяжело вздохнул.

— Я приму. Но с одним условием. Не сразу. Только когда буду к этому готов. Только если буду жить, — при этом Марк понимал что такого не будет.

Мужчина молча кивнул.

— Тогда и у меня просьба, — сказал он. — Устраиваем небольшой праздник. Приходите к нам в гости, и, пожалуйста, оденьтесь в классическом стиле, — обращался уже для всех.

Он развернулся и ушёл. Вслед за ним опустилась тишина густая, сдавливающая, словно даже воздух стал тяжелее.

Никто не двигался. Каждый, кто был в столовой, будто замер, стараясь осознать, что только что произошло. Марк сидел на месте, словно его прибили к стулу. Его лицо было спокойным, почти бесстрастным, но за этим молчанием бурлило нечто сложное, плотное, тяжёлое, как сгусток боли внутри груди.

— Это... невероятно, — нарушил тишину Гинкго, медленно качая головой. — Никогда не думал, что кто-то может сделать такое. Да уж, Марк... ты всегда был тем, кто делает добро, не ожидая ничего взамен. Ну... выходит, ты теперь богатый?

Он попытался улыбнуться, но улыбка получилась натянутой. Мысли Марка витали далеко отсюда. Его взгляд остановился на окне, где отражалась собственная тень, растянутая и одинокая.

Тревор, заметив, как напрягся его друг, тихо положил ладонь ему на плечо. Жест был простым, но весомым как будто напоминанием, что он рядом.

— Это нелегко, — сказал он мягко. — Я понимаю. Но ты заслуживаешь это, Марк. Ты всегда отдавал больше, чем получал. Иногда добро возвращается... пусть и не сразу.

Гинкго, опустив глаза, задумчиво теребил край бумажной салфетки.

— Значит, праздник? — наконец осторожно спросил Гинкго, стараясь вернуть в голос хоть тень прежней лёгкости. — Ты уже знаешь, как к этому подготовиться?

Марк сжал пальцы на коленях, словно что-то удерживал внутри, и откинулся на спинку стула.

— Я даже не знаю, с чего начать. Праздник... — он выдохнул. — Это последнее, чего мне сейчас хочется.

Тревор кивнул, глядя прямо перед собой.

— Это не просто праздник. Это прощание, Марк. Прощание с тем, что было. С тем, кем была Алиса. Это способ закрыть одну дверь и... может быть, открыть другую.

Отец Алисы был не просто влиятельным человеком он был известен всей стране. Бизнесмен с десятилетиями успеха за плечами, лицо благотворительных форумов, частый гость в телешоу и интервью. Он умел держать сцену, говорил убедительно, знал, когда улыбнуться, когда сделать паузу. Его образ был безупречен: успешный, благородный, харизматичный.

Но после смерти дочери его образ начал трещать по швам.

Он не исчез из медийного поля напротив, стал появляться ещё чаще. Только теперь его имя всё чаще связывали не с бизнесом, а с медициной. Он вливал миллионы в клиники, закупал сложнейшее оборудование, финансировал экспериментальные программы. По всей стране открывались новые палаты, лаборатории и реабилитационные центры в каждой было что-то от его горя.

Это было не пиаром. Это было искуплением.

Он не говорил о ней вслух. Ни в одном интервью не прозвучало имя Алисы. Но каждый его жест, каждый перечисленный грант, каждая купленная для больницы аппарат были обращены к ней. Как будто он говорил: «Прости, что не был рядом. Я всё ещё пытаюсь быть отцом, хотя уже поздно».

После работы все начали готовиться к предстоящему приёму, и для большинства из них, привыкших к простым корпоративным мероприятиям, это событие оказалось чем-то совершенно новым и непривычным. Каждый ехал туда со своей причиной. Кто-то хотел просто прикоснуться к роскоши понимал, что второго такого шанса может не быть. Другие мечтали попробовать деликатесы, которые раньше видели только в телевизоре. Были и те, кто пришёл из вежливости или любопытства. Кто то наладить связи богатыми. Но никто не воспринимал это как обычный ужин. Это был вечер на грани вымысла и реальности и каждый гость хотел хоть на миг оказаться по ту сторону.

Дом, в котором должно было состояться торжество, располагался у подножия гор, скрытый от посторонних глаз среди густого леса. Подъезжая к особняку по извилистой дороге, гости постепенно ощущали всю грандиозность этого места.

Сам дом выглядел как воплощение современного роскошного стиля с элементами классики. Фасад был выполнен в минималистичном, но элегантном стиле, большие окна с панорамными видами на горы, плавные линии архитектуры и террасы, где можно было наблюдать закат. Тёмные оттенки металла, стекла и натурального камня придавали дому сдержанную, но величественную атмосферу. Высокие сосны вокруг ещё больше подчёркивали уединённость и спокойствие этого места.

Когда гости вошли внутрь, их встретила просторная прихожая с высоким потолком, увенчанная огромной стеклянной люстрой, которая мерцала, как звёздное небо. Полы были выложены тёплым мрамором с изысканными узорами, а стены украшены картинами современных художников, гармонично сочетающимися с окружением. Лестницы, ведущие на второй этаж, были выполнены из дерева редких пород, с перилами и вкраплениями металла, создающими ощущение лёгкости и воздушности.

Величественный зал для приёма был огромен, но уютен. Сводчатые потолки создавали пространство, в котором свет мог плавно струиться от огромных окон до мягких кожаных диванов, расставленных по периметру. Золотые акценты, тонкие и утончённые, украшали стены и мебель, подчёркивая вкус хозяев.

В центре зала стоял огромный стол из цельного дерева. Его поверхность блестела под светом люстр, а на нём был представлен шедевр кулинарного искусства блюда с редкими деликатесами, закусками, ароматами дальних стран. Хрустальные бокалы сверкали рядом с серебряными приборами, а фужеры ожидали, когда их наполнит первоклассное вино.

Никто не говорил вслух, но каждый чувствовал сегодня они вступили в мир, куда обычно не пускают. И в этом мире Марк, сидящий в тени, чувствовал себя почти как чужой, как человек, которого позвали не ради почестей, а ради прощания.

Тревор и Гинкго, несмотря на свои арендованные смокинги, выглядели неловко и неуместно на фоне окружавшей их роскоши. Гости, привыкшие к менее формальной обстановке, не решались даже приблизиться к столу, застеленному безупречно белой скатертью и украшенному серебряными приборами. Некоторые просто стояли у стен, словно боясь дотронуться до чего-то слишком ценного.

Марк, наблюдая за происходящим, чувствовал себя так же чуждо. Не потому что не знал, как держаться а потому что знал слишком хорошо, что не достоин этого. Всё вокруг казалось не его ни зал, ни блюда, ни музыка, ни сама идея праздника.

К нему подошёл Гинкго и, наклонившись, прошептал с ноткой сарказма.

— Никогда не думал, что почувствую себя туристом в музее мебели.

Марк кивнул, сдержанно улыбнувшись.

— Да, для всех нас это что-то новое.

Тем временем хозяин вечера отец Алисы двигался среди гостей с безупречным тактом. Он улыбался, шутил, здоровался с каждым, будто эта встреча была для него важна. Но каждый его шаг в сторону Марка звучал, как шаг долга, а не радости. В его глазах была благодарность, но сдержанная, почти дисциплинированная.

— Марк, рад, что ты пришёл, — сказал он, подходя ближе. — Надеюсь, ты не против, что я пригласил всех твоих друзей. Хотелось, чтобы вечер был особенным.

— Всё в порядке, — спокойно ответил Марк. — Спасибо за приглашение.

Пока струнный квартет заполнял зал тихой, чарующей мелодией, атмосфера медленно теплела. Но всё равно в воздухе висело что-то скованное. Марк заметил, как Тревор неуверенно потянулся к бокалу, но, перепутав, попытался сделать тост, подняв рюмку для устриц. Один из официантов вежливо поправил его, и Тревор, краснея, шепнул Марку.

— Надо было провести брифинг перед входом. Я даже не знал, что бывают отдельные бокалы для всего на свете.

— Ты справляешься, — усмехнулся Марк.

Гинкго, в свою очередь, слишком громко рассмеялся над своей же шуткой, и несколько гостей обернулись. Он тут же сделал вид, что закашлялся, но глаза выдавали смущение.

— Мы точно не на своём месте, — пробормотал он. — Зато теперь знаю, каково быть мебелью в дворце.

Они рассмеялись уже тише. На мгновение их дружба снова ожила, напомнив, что никакие люстры и мраморные полы не могут заменить простые человеческие связи.

Когда вечер перешёл в свою официальную часть, отец Алисы пригласил всех за шикарно накрытый стол. Белоснежные скатерти блестели под светом огромных люстр, серебряные приборы и хрустальные бокалы отражали роскошь этого вечера. В центре стола красовались изысканные блюда, устрицы на льду, креветки, канапе с чёрной икрой и другие экзотические закуски. Ароматы, исходящие от пищи, были восхитительны, но гости, поражённые великолепием, не решались первыми начать трапезу, боясь нарушить правила этикета.

Только один из гостей осмелился взять креветку, и вскоре остальные последовали его примеру. Еда была превосходной, но Марк, как это часто с ним бывало в многолюдных местах, потерял аппетит. Он пил напиток, изредка делая небольшой глоток. Его тарелка оставалась нетронутой, в то время как вокруг гости с аппетитом опустошали свои блюда.

Марк, чувствуя потребность в тишине, взял бокал шампанского и отошёл к окну, выходящему на освещённый сад. Ночная прохлада коснулась его кожи, принося короткую передышку от суеты зала. Густые тени деревьев, подсвеченные мягким светом, казались ближе и понятнее, чем всё, что происходило за его спиной.

К нему подошла Мэри. Она выглядела элегантно в своём вечернем платье, волосы были аккуратно уложены, а лицо освещала спокойная, усталая улыбка.

— Ты, кажется, не слишком наслаждаешься ужином, — сказала она, становясь рядом.

Марк слегка улыбнулся, взгляд всё ещё был направлен в окно.

— Многолюдные мероприятия не совсем моё. Здесь красиво, но слишком много всего. Предпочёл бы обычный тихий вечер.

Мэри кивнула, глядя туда же.

— Иногда роскошь кажется тяжёлой. Но... — она чуть повернулась к нему, — Сегодня важный вечер. Для тебя.

Марк глубоко вздохнул.

— Да. Но я до сих пор не уверен, что готов. Всё это её семья, их щедрость... Мне всё кажется нереальным.

— Понимаю. — Мэри говорила тихо, мягко. — Иногда мы получаем то, к чему не были готовы. Может быть, в этом и есть какой-то новый шанс.

Марк долго молчал, будто взвешивал каждое её слово. Потом тихо произнёс.

— Я просто хочу, чтобы всё это имело смысл.

— Может, смысл найдётся не сразу, — сказала она и легко коснулась его руки. — Но возможно, всё это часть чего-то большего, чего мы пока не видим.

Неожиданно к ним подошёл Гинкго. Он выглядел так, словно только что прошёл сквозь толпу аристократов и слегка пожалел об этом, но не утратил своего фирменного выражения смесь иронии и растерянности.

— Слушай, Марк, — начал он, понизив голос, — Если ты вдруг... ну, действительно не доживёшь, ты решил, что делать с этими деньгами?

Марк удивлённо посмотрел на него, но без раздражения скорее с лёгким удивлением.

— Нуждающимся наверное, — просто ответил он, делая глоток шампанского. — Пусть кому-то поможет, если мне уже не поможет.

Гинкго кивнул, будто обдумывая это, а затем, сделав вид, что обижается, буркнул.

—Я нуждаюсь. Я бы открыл лабораторию. Или хотя бы купил микроскоп с подсветкой. Или... ну, хотя бы твой стул.

Марк усмехнулся, не сводя с него взгляда.

— Мой стул?

— Ну да. Он явно лучше моего. Подушка у тебя мягче. Ты всё равно на нём почти не сидишь. Считай, что я провожу на нём больше времени, чем ты.

Мэри рассмеялась, покачав головой.

— Ну ладно, — продолжал Гинкго, — Если не стул, то хотя бы чайник. Он такой... греющий душу. Я буду заваривать в нём чай и говорить, "Это чай в память о Марке. Который не дожил до завтрака."

— Слишком меланхолично, — усмехнулся Марк. — Чайник твой, если переживёшь меня. Но только если накипь раз в неделю будешь чистить. С щёткой. Без пощады.

— Условие принято, — с серьёзным видом кивнул Гинкго и тут же добавил, хмыкнув, — А если всё-таки выживешь, я заберу чайник как залог. Ты же обещал.

— Серьёзно, вы как два подростка, честное слово. Один собирается умирать, второй уже делит чайник.

Марк покачал головой, слегка рассмеявшись. Он знал, что за этой нелепой игрой слов скрывается нечто другое забота, тревога, растерянность, которые Гинкго просто не умел выражать напрямую.

Мэри, наблюдавшая за ними, сначала нахмурилась, но потом уловила тон и расслабилась. Она чуть улыбнулась и сказала.

— Ты страшный человек, Гинкго.

— Да, я знаю, — фыркнул тот. — Поэтому и держусь рядом с Марком. Он делает меня добрее на фоне.

Марк рассмеялся, впервые за вечер по-настоящему. Не напряжённо, не вежливо а с той самой лёгкостью, которая бывает только в кругу людей, знающих тебя насквозь.

Мэри предложила.

— Пойдём, я познакомлю тебя с людьми из моего отдела. Это поможет тебе почувствовать себя увереннее.

Марк взял её за руку, и они начали обходить зал. Мэри легко втягивала его в разговоры, рассказывала истории, поддерживала лёгкую, непринуждённую атмосферу. Во время их общения случались неловкие моменты. Один из коллег Марка, пытаясь подойти к столу с напитками, случайно разлил вино на дорогую белоснежную скатерть, вызывая смущённый смешок среди гостей. Другой коллега, пытаясь поймать стакан, который вот-вот грозил упасть, споткнулся и едва не свалился на пол. Эти инциденты вызывали лишь добродушный смех и шуточные комментарии, придавая торжеству неожиданную нотку неформальности и живости.

Позже Гинкго снова подошёл к Марку и, с кривой усмешкой, сказал.

— Знаешь, ты неплохо справляешься для человека, который считает всё это бессмысленным.

— С хорошей поддержкой всё возможно, — ответил Марк, глядя на Мэри.

Вечер переходил в мягкое, почти сонное послевкусие. На балконе, скрытом от шума зала, Марк стоял с бокалом в руках и смотрел на звёзды. Воздух был прохладным, и это спокойствие приятно охлаждало разгорячённую голову.

Мэри вышла к нему следом. Платье мягко струилось по её фигуре, лицо светилось лёгкой усталостью, но в глазах по-прежнему читалась живая искорка.

— Ты не устал притворяться, что тебе весело? — тихо спросила она, остановившись рядом.

— Устал, но хотя бы не один. Это многое меняет. Мэри, спасибо, что сегодня рядом, — Марк глядя на её сияющие глаза. — Ты сделала этот вечер легче для меня.

Она улыбнулась, её взгляд стал теплее. Мягкий свет луны освещал её лицо, придавая моменту особую атмосферу.

— Всегда рада помочь, Марк. Ты заслуживаешь счастья, — тихо сказала она. — И я думаю, Алиса была права. Ты намного лучше, чем сам о себе думаешь. Как тебе вечер?

— Вечер проходит хорошо, не жалеешь что пришла сюда? — ответил Марк, немного задумавшись.

— Нет конечно, я не могла пропустить такое событие, увидеть тебя в классике, и укладка твоя, выглядишь потрясающий. Тебе идет классический стиль одежды, чем ты носишь обычное на работу, — с лёгкой улыбкой заметила она, а затем добавила с иронией, — Интересно, как ты не стал сопротивляться такому неожиданному предложению? Где тот Марк, который всегда стоит до конца?

Марк усмехнулся и признался.

— Честно говоря, сам не знаю. Смокинг, праздник, деньги... я вообще не думал, что соглашусь. Но, наверное, иногда легче сдаться, чем спорить. Даже со своей совестью.

— Ты удивил всех. Тем что не сорвался. Не знаю, что ты пил, но, видимо, это хорошо работает.

Марк усмехнулся, посмотрел на небо.

В этот момент мимо них проходил Гинкго, который, заметив, что Марк стоит с Мэри, не упустил шанса вмешаться.

— Чем вы тут опять занимаетесь одни? — спросил он, останавливаясь рядом.

Марк взглянул на него, улыбнувшись, но не успел ответить, как Гинкго перевёл разговор.

— Мэри, как тебе вечеринка? Здесь всё так шикарно! Я в жизни не видел такой роскоши.

Марк благодарно улыбнулся другу, понимая, что тот старается разрядить обстановку. Мэри тоже улыбнулась, глядя на Гинкго.

— Да, вечеринка впечатляющая. Но, если честно, мне больше нравятся наши корпоративные вечеринки. Они более душевные и уютные.

— Точно, — добавил Тревор, подходя к ним с бокалом в руке. — Здесь всё слишком официально. А на наших вечеринках мы можем быть самими собой и не переживать, как нас воспримут.

Они все рассмеялись, и разговор плавно перешёл на воспоминания о корпоративных вечеринках. Гинкго, как всегда, начал рассказывать смешные истории о коллегах, Тревор подхватил, вспоминая забавные случаи из офиса, а Мэри делилась своими наблюдениями, радуясь этим моментам лёгкости.

— Марк, а ты помнишь ту вечеринку, когда мы устроили конкурс на лучший карнавальный костюм? — спросила Мэри, её глаза блестели от воспоминаний.

— Конечно, помню, — ответил Марк, смеясь. — Это была одна из лучших вечеринок. Все так старались, и костюмы были просто невероятные. Даже наш строгий начальник присоединился к веселью.

— Да, это было весело, — согласилась Мэри. — Такие моменты показывают, что важно не только работать вместе, но и уметь отдыхать.

— Верно, — поддержал её Тревор. — Именно такие моменты делают нашу команду крепче.

В то время как вечер подходил к концу, Марк заметил, что гости, которые поначалу смотрели на них с осторожностью, теперь проявляли искренний интерес и уважение. Один из таких моментов произошёл, когда отец Алисы, разговаривая с группой влиятельных людей, заметил Марка и пригласил его подойти.

— Марк, — начал он с лёгкой улыбкой, когда тот приблизился. — Я хотел бы познакомить тебя с нашими друзьями семьи. Это человек, которому мы все очень благодарны, — обратился он к собравшимся.

Взгляды присутствующих обратились на Марка, и он почувствовал, как их благодарность и уважение слегка сняли напряжение, которое держало его весь вечер. Вскоре он был втянут в оживлённый разговор, позволяя себе на мгновение отвлечься от тяжёлых мыслей.

— Вы были уверены, что получите от меня положительный ответ? — спросил Марк, решив перейти к более личной теме.

Отец Алисы посмотрел на него с интересом.

— Нет, почему ты так подумал?

— Уверен, что устроить такой вечер за один день непросто, — продолжил Марк, окидывая взглядом роскошный зал, — Кстати, среди гостей я заметил высокого мужчину, окружённого дамами. Алиса говорила, что он живёт в Нью-Йорке. Учитывая часовые пояса и рейсы... вы начали готовиться заранее?

Мужчина прищурился, слегка ухмыльнувшись, но без злобы.

— Ты внимательный. Да, ты прав. Я предполагал, что ты согласишься. Ты не выглядишь как человек, который цепляется за жизнь. Думаю, что согласие даётся легче, чем отказ. Отказ требует больше энергии и воли, а у тебя, кажется, её уже немного, — его голос был мягким, но в нём слышалось ехидство.

Марк внимательно посмотрел на мужчину.

— Если вы так уверены, что меня не будет через месяц, зачем тогда предложили всё это?

Мужчина вздохнул, его взгляд стал чуть мягче.

— Думаю, ты уже знаешь ответ, — сказал он с нотками грусти. — Ради Алисы, ради своего эгоизма. Я был еще зол на тебя, твое скорее кончина, заставил меня задуматься. Какой я отец, если не выполню её последнюю просьбу? Кто знает, что будет через месяц, Марк. Время покажет.

Он достал из внутреннего кармана два аккуратно сложенных билета и протянул Марку.

— Это были её любимые спектакли. Я думаю, ты заслуживаешь. Это уже от меня, извинительный подарок, что он не показал видео Алисы раньше.

Марк взял билеты, не зная, что сказать. Мужчина чуть кивнул и добавил уже на прощание.

— Мне не обязательно тебя любить. Но я уважаю её выбор. И сегодня уважаю тебя.

Он повернулся и спокойно ушёл, оставив Марка стоять с билетами в руке. За его спиной вечер продолжался лёгкий, красивый, полный музыки и чужих голосов. Но внутри Марка эта сцена прозвучала как точка.

Марк стоял у перил балкона, глубоко вдыхая ночной воздух. Он словно пытался выветрить из головы остатки тяжёлого вечера людей, музыку, разговоры, взгляды. Здесь, в тишине, казалось, дышалось немного легче.

Мэри, немного расслабленная вином, подошла к нему, на ходу поправляя прядь волос. Она остановилась рядом, глядя на Марка с лёгким прищуром.

— Я думала, ты опять сбежишь, как обычно, — сказала она, улыбаясь, но с ноткой грусти. — Расскажи... как ты познакомился с Алисой?

Марк вздохнул, не сразу отвечая. В его глазах промелькнула усталость, и голос прозвучал приглушённо.

— Мы встретились на групповом сеансе психотерапии. Она тогда была... в плохом состоянии. Психолог попросил меня выступить перед группой рассказать, как я справляюсь, как важно держаться. Я не хотел. Но потом... увидел, как она слушает. Понимаешь, слушает по-настоящему. Не из вежливости.

Он на секунду замолчал, затем продолжил.

— Это было не инстинктом, как с Мел. Там ты действуешь быстро угроза, действие, защита. Но с Алисой всё было иначе. Психологическая боль не кричит. Она... тлеет. Человек сам не знает, что ему нужно, и часто отвергает любую помощь. И всё равно ты рядом, пытаешься достучаться. Это медленно. И страшно. Потому что не знаешь, получится ли. Ты не можешь вытащить человека, который сам отказывается держаться за тебя. Я видел, как она уходит не телом, а душой. Видел и ничего не мог сделать, кроме как быть рядом. Это страшнее любой драки.

Он помолчал и добавил тише.

— Я просто не хочу, чтобы кто-то чувствовал то же, что чувствовал я.

Мэри опустила взгляд, её голос стал чуть жёстче.

— Ты преувеличиваешь, — отрезала Мэри. — Когда человеку грустно, можно просто поговорить с ним. Это тоже помогает. Это тоже... спасение.

Марк резко повернулся к ней, и в его взгляде мелькнула боль, сдерживаемая слишком долго. Марк напрягся. Он резко повернулся к ней, его голос стал жёстче.

— Правда? Когда я осенью исчезал по кусочкам, ты поговорила со мной? Кто-нибудь вообще это заметил?

Мэри отшатнулась, будто не ожидала такого тона.

— Прошлой осенью, — продолжал он, уже громче, — Я был в апатии. Я приходил в офис, молча сидел, не ел, почти не спал. Я перестал шутить, перестал улыбаться и что? Вы даже не спросили, всё ли в порядке. Никто. Ни одного сообщения. Ни одного взгляда. Я потерял четыре килограмма, ел раз в сутки. А вы обсуждали отчёты и планёрки. Понимаешь? Когда ты один, и тишина вокруг такая плотная, будто кричит. Я сидел в тёмной комнате, ел один и засыпал в одежде, потому что не видел смысла. А вы там учили английский и смеялись в кухне.

Мэри смотрела на него, дыхание сбивалось. Она хотела что-то сказать, но он не дал.

— Значит, потому что я молчал, со мной можно было молчать в ответ? — он вскинул руки. — Отлично! Пусть тот, кто тонет, сам подаёт сигнал бедствия, иначе никто не обязан прыгать за ним, да? Я сидел в офисе, день за днём, вы все думали, что я просто "в своём настроении". На самом деле я был в чёрной яме. И вы даже не посмотрели внутрь.

Она опустила голову. В её голосе дрожала обида.

— Ты сам отстранился. Ты выглядел так, будто тебе противно быть с нами...

Он остановился. Пауза. Он замолчал, увидев, как Мэри отвернулась, сжав губы. Её плечи вздрагивали. Она пыталась вытереть слёзы, но они лились, несмотря на сопротивление.

Этот образ её слёзы будто ударил по нему сильнее любой удара драки. Он выдохнул, голос стал ниже.

— Прости. Я не должен был так... Я просто...

Он подошёл ближе. Осторожно обнял её сзади, не давя, не настаивая. Она попыталась вырваться, но не решительно. И через несколько секунд осталась в его объятиях, будто не смогла или не захотела больше бороться.

Мэри тихо, почти неслышно, сказала.

— Мы правда не заметили...

Но слова растворились в ночи. Марк их не услышал. Только почувствовал, как её плечи дрожат.

Они стояли молча. Город сиял под ними огнями, отдалённый и недосягаемый. Всё остальное исчезло. Только двое, и тяжесть прошлого, которую наконец кто-то заметил.

— Я даже не знал, что она больна. Она скрывала это. А потом, однажды зимой, когда мы возвращались из театра... Она просто рухнула на землю. Я узнал правду в больнице что ей осталось немного времени. Я потрясён тем, что Алиса целый год скрывала свою смертельную болезнь. Я чувствует страх, что даже те, кто рядом, могут носить в себе боль, о которой никто не догадывается.

Мэри тихо выдохнула, её голос едва слышно прервал тишину.

— Ты был влюблён в неё?

Марк покачал головой, его голос был тихим, но уверенным.

— Я был с ней рядом, я за неё боролся, но тебя люблю по-другому. Глубже.

Эти слова повисли в воздухе, оставив тишину, в которой скрывалась вся невыраженная боль и недосказанность. Мэри крепко сжала его руку, и в её взгляде было понимание и поддержка. Она слегка улыбнулась, чувствуя, что этот разговор был шагом к его примирению с самим собой.

— После Алисы, — начал он, голос его звучал глухо, как будто он разговаривал сам с собой, — Я старался замечать то, чего раньше не обращался внимание. Я боялся мои близкие, что они тоже что то от меня скрывают.

Мэри молча смотрела на него, чувствуя, что каждое его слово несёт с собой тяжесть, от которой он пытался избавиться.

— Кто что скрывает, кто что чувствует... — продолжал он, не отрывая взгляда от горизонта. — Я не знаю, как это назвать. Моё внутреннее чутьё, мой наблюдатель, — он на мгновение замолчал, — Он всегда со мной. Если что-то не так, я это сразу меня беспокоит. Малейшее напряжение в мимике, дрожь в голосе.

— И это плохо? — тихо спросила Мэри, стараясь не нарушить хрупкость момента.

Марк усмехнулся, но в его улыбке не было радости. Скорее, горечь.

— Это изматывает. Каждый день, каждую минуту. Кто-то улыбается, а внутри умирает. Кто-то злится, но говорит, что всё в порядке. Ты начинаешь додумывать того что не было, это как пытаться держать воду в руках. Ты знаешь, что не сможешь удержать всё, но продолжаешь пытаться.

Мэри видела, как его пальцы крепче сжались на перилах, как будто он хотел за что-то зацепиться, найти точку опоры.

— Я устал от этого, — наконец сказал он, медленно поворачивая голову к ней. — Мой мозг... Я начал параноид. И это убивает меня изнутри. Я чувствую себя беспомощным, понимаешь?

Она кивнула, хотя сама до конца не понимала.

— Вот почему я решил прошлой осенью... — он выдохнул, словно признавался в чём-то важном. — Я буду заботиться только о тех, кто мне близок. Тех, кто действительно важен. Не о каждом встречном, не о всех, кто проходит мимо. Только о тех, кто рядом.

— И это помогает? — спросила она, внимательно следя за его лицом.

— Немного, — ответил он после паузы. — Но знаешь, что самое сложное?

— Что?

— Иногда даже те, кто рядом, скрывают так много, что я начинаю сомневаться, знаю ли я их вообще. У меня с тобой так, я не знаю, что ты чувствуешь, мне так хочется знать про тебя всё. Я хочу понимать тебя, от простого взгляда что ты чувствуешь. Ты для меня центр. И если я даже тебя не понимаю, то кого я вообще понимаю?

Мэри почувствовала, как холод пробежал по её спине, но всё, что она смогла сделать, это тихо положить руку на его, будто пытаясь сказать, что он не один, даже если он так думает.

— Спасибо, что поделился этим, — прошептала она.

Вечер подходил к концу. Один за другим гости покидали зал, ещё недавно наполненный смехом и разговорами. Теперь он стремительно пустел, и на его месте оставалась тишина, в которой звенели остатки непроговоренных слов.

Отец Алисы, сохранивший выдержку и достоинство до самого конца, провожал каждого. Он подошёл к Марку с тем уважением, которое не нуждается в объяснениях.

— Спасибо, Марк. Ты сделал для Алисы больше, чем мы сами. Как бы всё ни сложилось... ты навсегда останешься частью нашей семьи. Если когда-нибудь тебе что-то понадобится просто скажи.

Он пожал руку твёрдо, тепло. В этом жесте не было притворства. Марк кивнул, чувствуя, как эти слова вонзаются внутрь, накладывая новый груз. Благодарность всегда была сложнее, чем обвинение. Он не знал, что с ней делать.

— Спасибо за вечер, — спокойно ответил он. — И за всё остальное.

Гинкго и Тревор подошли чуть позже вино и непривычная обстановка успели их размягчить. Шутки звучали чуть громче, чем уместно, но в этом была искренность.

— По-моему, мы держались достойно, — усмехнулся Гинкго, хлопнув Марка по плечу. — Никто ничего не поджёг, все целы. Я считаю успех.

— Особенно для тебя, — подхватил Тревор. — Ты же впервые за много лет был в помещении с более чем тремя приборами из серебра.

Марк усмехнулся. Тонкая, дружеская ирония помогала сбросить напряжение. Затем подошла Мэри. Она ничего не сказала, просто обняла. Долго. Её ладони были тёплыми. Марк сжал её руку чуть крепче, чем собирался.

— Если захочешь поговорить... — прошептала она. — Я рядом.

Он кивнул. Это было всё, что он мог сейчас ответить.

Вернувшись домой, Марк не включил свет. Он прошёл на кухню, налил воды, поставил стакан на подоконник, но так и не сделал глотка. Потом сел на диван, опустив голову, и замер.

В голове крутились не обрывки разговора, а тяжесть молчания. Той, что была за каждым словом. Он вспоминал отца Алисы. Деньги, предложенные ему, не просто цифры. Это был капитал, который собирался для будущего дочери. А теперь символ вины и прощания. Жест, за которым стоял человек, не успевший стать отцом по-настоящему. «Я не могу принять это легко. Но, может, приняв я позволю ему поверить, что сделал хоть что-то правильно».

Он не хотел богатства. Хотел простых вещей, тишины, работы, друзей и Мэри, которая стояла с ним рядом на балконе, даже когда он кричал. Это было так... близко к тому, что он давно скрывал. Но что, если его срыв, изменить их отношение? Привязанность к людям всегда вызывала у него страх, и он привык прятаться за маской холодности. Но с Мэри это не работало, он не мог надевать маска когда рядом она.

— Может, я просто боюсь привязываться, — тихо прошептал он, глядя на пустую стену перед собой. В его жизни было столько потерь и разочарований, что инстинкт самосохранения всегда побеждал желание открыться. Но сегодняшняя ночь заставила его понять, что привязанность не всегда означает боль. Она может принести радость, тепло, даже надежду.

Он провёл рукой по лицу. Затем подумал о Треворе и Гинкго. Они оба были рядом не потому, что так надо, а потому что хотели быть рядом. Шутки Гинкго, прямота Тревора это и была его опора. Их неловкость в богатом доме лишь подчёркивала, какими настоящими они были.

Он закрыл глаза и услышал, как в окне гудит ветер. Комната была пуста. Но он больше не чувствовал себя одиноким.