8. Аравита во дворце
- Отец-мой-и-услада-моих-очей! - начал молодой человек очень быстро и очень злобно. - Живите вечно, но меня вы погубили. Если б вы дали мне ещё на рассвете самый лучший корабль, я бы нагнал этих варваров. Теперь мы потеряли целый день, а эта ведьма, эта лгунья, эта... эта... - и он прибавил несколько слов, которые я не собираюсь повторять. Молодой человек был царевич Рабадаш, а ведьма и лгунья - королева Сьюзен.
- Успокойся, о, сын мой! - сказал Тисрок. - Расставание с гостем ранит сердце, но разум исцеляет его.
- Она мне нужна! - закричал царевич. - Я умру без этой гнусной, гордой, неверной собаки! Я не сплю и не ем, и ничего не вижу из-за её красоты.
- Прекрасно сказал поэт, - вставил визирь, приподняв несколько запылённое лицо. - "Водой здравомыслия гасится пламень любви".
Принц дико взревел.
- Пёс! - крикнул он. - Ещё стихи читает! - И умело пнул визиря ногой в приподнятый кверху зад. Боюсь, что Аравита не испытала при этом жалости.
- Сын мой, - спокойно и отрешенно промолвил Тисрок, - удерживай себя, когда тебе хочется пнуть достопочтенного и просвещённого визиря. Изумруд ценен и в мусорной куче, а старость и скромность - в подлейшем из наших подданных. Поведай лучше нам, что ты собираешься делать.
- Я собираюсь, отец мой, - сказал Рабадаш, - созвать твоё непобедимое войско, захватить трижды проклятую Нарнию, присоединить её к твоей великой державе и перебить всех поголовно, кроме королевы Сьюзен. Она будет моей женой, хотя её надо проучить.
- Пойми, о, сын мой, - отвечал Тисрок, - никакие твои речи не заставят меня воевать с Нарнией.
- Если бы ты не был мне отцом, о, услада моих очей, - сказал царевич, скрипнув зубами, - я бы назвал тебя трусом.
- Если бы ты не был мне сыном, о, пылкий Рабадаш, - отвечал Тисрок, - жизнь твоя была бы короткой, а смерть - долгой. (Приятный, спокойный его голос совсем перепугал Аравиту).
- Почему же, отец мой, - спросил Рабадаш потише, - почему мы не накажем Нарнию? Мы вешаем нерадивого раба, бросаем псам старую лошадь. Нарния меньше самой малой из наших округ. Тысяча копий справятся с ней за месяц.
- Несомненно, - согласился Тисрок, - эти варварские страны, которые называют себя свободными, а на самом деле просто не знают порядка, гнусны и богам, и достойным людям.
- Чего ж мы их терпим? - вскричал Рабадаш.
- Знай, о, достойный царевич, - отвечал визирь, - что в тот самый год, когда твой великий отец (да живёт он вечно) начал своё благословенное царствование, гнусною Нарнией правила могущественная Колдунья.
- Я слышал это сотни раз, о, многоречивый визирь, - отвечал царевич. - Слышал я и то, что Колдунья повержена. Снега и льды растаяли, и Нарния прекрасна, как сад.
- О, многознающий царевич! - воскликнул визирь. -- Случилось всё это потому, что те, кто правят Нарнией сейчас - злые колдуны.
- А я думаю, - сказал Рабадаш, - что тут виною звёзды и прочие естественные причины.
- Учёным людям стоит об этом поспорить, - промолвил Тисрок. - Никогда не поверю, что старую чародейку можно убить без могучих чар. Чего и ждать от страны, где обитают бесы в обличье зверей, говорящих как люди, и страшные чудища с копытами, но с человеческой головой. Мне доносят, что тамошнему королю (да уничтожат его боги) помогает мерзейший и сильнейший бес, оборачивающийся львом. Поэтому я на их страну нападать не стану.
- Сколь благословенны жители нашей страны, - вставил визирь, - ибо всемогущие боги одарили её правителя великой мудростью! Премудрый Тисрок (да живёт он вечно) изрёк: как нельзя есть из грязного блюда, так нельзя трогать Нарнию. Недаром поэт сказал... -- но царевич приподнял ногу, и он умолк.
- Всё это весьма печально, - сказал Тисрок. - Солнце меня не радует, сон не освежает при одной только мысли, что Нарния свободна.
- Отец, - воскликнул Рабадаш, - сию же минуту я соберу двести воинов! Никто и не услышит, что ты об этом знал. Назавтра мы будем у королевского замка в Орландии. Они с нами в мире и опомниться не успеют, как я возьму замок. Оттуда мы поскачем в Кэр-Паравел. Верховный Король сейчас на севере. Когда я у них был, он собирался попугать великанов. Ворота его замка, наверное, открыты. Я дождусь их корабля, схвачу королеву Сьюзен, а люди мои расправятся со всеми остальными, стараясь пролить как можно меньше крови.
- Не боишься ли ты, мой сын, - спросил Тисрок, - что король Эдмунд убьёт тебя или ты убьёшь его?
- Их мало, его свяжут и обезоружат десять моих людей. Я удержусь, не убью его, и тебе не придётся воевать с Верховным Королём.
- А что, - спросил Тисрок, - если корабль тебя опередит?
- Отец мой, - отвечал царевич, - навряд ли, при таком ветре...
- И, наконец, мой хитроумный сын, - сказал Тисрок, - объясни мне, чем поможет всё это уничтожить Нарнию?
- Разве ты не понял, отец мой, - объяснил царевич, - что мои люди захватят по пути Орландию? Значит, мы останемся у самой нарнийской границы и будем понемногу пополнять гарнизон.
- Что ж, это разумно и мудро, - одобрил Тисрок. - Но если ты не преуспеешь, как я отвечу королю?
- Ты скажешь, - отвечал царевич, - что ничего не знал, и я действовал сам, гонимый любовью и молодостью.
- А если он потребует, чтобы я вернул эту дикарку?
- Поверь, этого не будет. Король человек разумный и на многое закроет глаза ради того, чтобы увидеть своих племянников и двоюродных внуков на тархистанском престоле.
- Как он их увидит, если я буду жить вечно? - суховато спросил Тисрок.
- А кроме того, отец мой и услада моих очей, - проговорил царевич после неловкого молчания, - мы напишем письмо от имени королевы о том, что она обожает меня и возвращаться не хочет. Всем известно, что женское сердце изменчиво.
- О, многомудрый визирь, - сказал Тисрок, - просвети нас. Что ты думаешь об этих удивительных замыслах?
- О, вечный Тисрок! - отвечал визирь. - Я слышал, что сын для отца дороже алмаза. Посмею ли я открыть мои мысли, когда речь идёт о замысле, который опасен для царевича?
- Посмеешь, - сказал Тисрок. - Ибо тебе известно, что молчать - ещё опасней для тебя.
- Слушаюсь и повинуюсь, - сказал злой Ахошта. - Знай же, о, кладезь мудрости, что опасность не так уж велика. Боги скрыли от варваров свет разумения, стихи их - о любви и о битвах, они ничему не учат. Поэтому им покажется, что этот поход прекрасен и благороден, а не безумен... ой! - при этом слове царевич опять пнул его.
- Смири себя, сын мой, - сказал Тисрок. - А ты, достойный визирь, говори, смирится король или нет. Людям достойным и разумным пристало терпеть малые невзгоды.
- Слушаюсь и повинуюсь, - согласился визирь, немного отодвигаясь. - Итак, им понравится этот... э-э... диковинный замысел, особенно потому, что причиною - любовь к женщине. Если царевича схватят, его не убьют... Более того: отвага и сила страсти могут тронуть сердце королевы.
- Неглупо, старый болтун, - сказал Рабадаш. - Даже умно, как ты только додумался...
- Похвала владык - свет моих очей, - сказал Ахошта, - а ещё, о, Тисрок, живущий вечно, если силой богов мы возьмём Анвард, мы держим Нарнию за горло.
Надолго воцарилась тишина, и девочки затаили дыхание. Наконец Тисрок молвил:
- Иди, мой сын, делай, как задумал. Помощи от меня не жди. Я не отомщу за тебя, если ты погибнешь, и не выкуплю, если ты попадёшь в плен. Если же ты втянешь меня в ссору с Нарнией, наследником будешь не ты, а твой младший брат. Итак, иди. Действуй быстро, тайно, успешно. Да хранит тебя великая Таш.
Рабадаш преклонил колена и поспешно вышел из комнаты. К неудовольствию Аравиты, Тисрок и визирь остались.
- Уверен ли ты, что ни одна душа не слышала нашей беседы?
- О, владыка! - сказал Ахошта. - Кто же мог услышать? Потому я и предложил, а ты согласился, чтобы мы беседовали здесь, в Старом Дворце, куда не заходят слуги.
- Прекрасно, - сказал Тисрок. - Если кто узнает, он умрёт через час, не позже. И ты, благоразумный визирь, забудь всё! Сотрем из наших сердец память о замыслах царевича. Он ничего не сказал мне - видимо, потому, что молодость пылка, опрометчива и строптива. Когда он возьмёт Анвард, мы очень удивимся.
- Слушаюсь... - начал Ахошта.
- Вот почему, - продолжал Тисрок, - тебе и в голову не придёт, что я, жестокий отец, посылаю сына на верную смерть, как ни приятна тебе была бы эта мысль, ибо ты не любишь царевича.
- О, просветлённый Тисрок! - отвечал визирь. - Перед любовью к тебе ничтожны мои чувства к царевичу и к себе самому.
- Похвально, - сказал Тисрок. - Для меня тоже всё ничтожно перед любовью к могуществу. Если царевич преуспеет, мы обретём Орландию, а там - и Нарнию. Если же он погибнет... Старшие сыновья опасны, а у меня ещё восемнадцать детей. Пять моих предшественников погибли по той причине, что старшие их сыновья устали ждать. Пускай охладит свою кровь на Севере. Теперь же, о, многоумный визирь, меня клонит ко сну. Как-никак, я отец. Я беспокоюсь. Вели послать музыкантов в мою опочивальню. Да, и вели наказать третьего повара, что-то живот побаливает...
- Слушаюсь и повинуюсь, - отвечал визирь, дополз задом до двери, приподнялся, коснулся головой пола и исчез за дверью. Охая и вздыхая, Тисрок медленно встал, дал знак рабам, и все они вышли; а девочки перевели дух.