1. Побег
Это повесть о событиях, случившихся в Нарнии и к Югу от нее тогда, когда ею правили король Питер и его брат, и две сестры.
В те дни, далеко на Юге, у моря, жил бедный рыбак по имени Аршиш, а с ним мальчик по имени Шаста, звавший его отцом. Утром Аршиш выходил в море ловить рыбу, а днём запрягал осла, клал рыбу в повозку и ехал в ближайшую деревню торговать. Если он выручал много, он возвращался в добром духе и Шасту не трогал; если выручал мало, придирался, как только мог, и даже бил мальчика. Придраться было нетрудно, Шаста делал всё по дому - стирал и чинил сети, стряпал и убирал.
Шаста никогда не думал о том, что лежит от них к Югу; он бывал с Аршишем в деревне, и ему там не нравилось. Он видел точно таких людей, как его отец - в грязных длинных одеждах, сандалиях и тюрбанах, с грязными длинными бородами, медленно толковавших об очень скучных делах. Зато его живо занимало всё, что лежит к Северу; но туда его не пускали. Чиня на пороге сети, он с тоской глядел на Север, но видел только склон холма и небо, и редких птиц.
Когда Аршиш сидел дома, Шаста спрашивал: "Отец, что там, за холмом?" Если Аршиш сердился, он драл его за уши, если же был спокоен, отвечал: "Сын мой, не думай о пустом. Как сказал мудрец, прилежание - корень успеха, а те, кто задают пустые вопросы, ведут корабль глупости на рифы неудачи".
Шасте казалось, что за холмом - какая-то дивная тайна, которую отец до поры скрывает от него. На самом же деле рыбак говорил так, ибо не знал, да и знать не хотел, какие земли лежат к Северу. У него был практический ум.
Однажды с Юга прибыл незнакомец, совсем иной, чем те, кого видел Шаста до сих пор. Он сидел на прекрасном коне, и седло его сверкало серебром. Сверкали и кольчуга, и острие шлема, торчащее над тюрбаном. На боку его висел ятаган, спину прикрывал медный щит, в руке было копьё. Незнакомец был тёмен лицом, но Шаста привык к темнолицым, удивило его иное: борода, выкрашенная в алый цвет, вилась кольцами и лоснилась от благовоний. Аршиш понял, что это - тархан, то есть вельможа, и склонился до земли, незаметно показывая Шасте, чтобы и тот преклонил колени.
Незнакомец попросил ночлега на одну ночь, и Аршиш не посмел отказать ему. Всё лучшее, что было в доме, хозяин поставил перед ним, а мальчику (так всегда бывало, когда приходили гости) дал кусок хлеба и выгнал во двор. В таких случаях Шаста спал с ослом, в стойле; но было ещё рано и, поскольку никто никогда не говорил ему, что нельзя подслушивать, он сел у самой стены.
- О, хозяин! - промолвил тархан. - Мне угодно купить у тебя этого мальчика.
- О, господин мой! - отвечал рыбак, и Шаста угадал по его голосу, что глазки у него блеснули. - Как продам я, твой верный раб, своего собственного сына? Разве не сказал поэт: "Сильна, как смерть, отцовская любовь, а сыновья дороже, чем алмазы?"
- Возможно, - сухо выговорил тархан, - но другой поэт говорил: "Кто хочет гостя обмануть - подлее, чем гиена". Не оскверняй ложью свои уста. Он тебе не сын, ибо ты темен лицом, а он светел и бел, как проклятые, но прекрасные нечестивцы с Севера.
- Давно сказал кто-то, - отвечал рыбак, - что око мудрости острее копья! Знай же, о мой высокородный гость, что я, по бедности своей, никогда не был женат. Но в год, когда Тисрок (да живёт он вечно) начал своё великое и благословенное царствование, в ночь полнолуния, боги лишили меня сна. Я встал с постели и вышел поглядеть на луну. Вдруг послышался плеск воды, словно кто-то греб веслами, и слабый крик. Немного позже прилив прибил к берегу маленькую лодку, в которой лежал иссушенный голодом человек. Должно быть, он только что умер, ибо он ещё не остыл, а рядом с ним был пустой сосуд и живой младенец. Вспомнив о том, что боги не оставляют без награды доброе дело, я прослезился, ибо раб твой мягкосердечен, и...
- Не хвали себя, - прервал его тархан. - Ты взял младенца, и он отработал тебе вдесятеро твою скудную пищу. Теперь скажи мне цену, ибо я устал от твоего пусторечия.
- Ты мудро заметил, господин, - сказал рыбак, - что труд его выгоден мне. Если я продам этого отрока, я должен купить или нанять другого.
- Даю тебе пятнадцать полумесяцев, - сказал тархан.
- Пятнадцать! - взвыл Аршиш. - Пятнадцать монет за усладу моих очей и опору моей старости! Не смейся надо мною, я сед. Моя цена - семьдесят полумесяцев..
Тут Шаста поднялся и тихо ушел. Он знал, как люди торгуются. Он знал, что Аршиш выручит за него больше пятнадцати монет, но меньше семидесяти, и что спор протянется не один час.
Не думайте, что Шаста чувствовал то самое, что почувствовали бы мы, если бы наши родители решили нас продать. Жизнь его была не лучше рабства, и тархан мог оказаться добрее, чем Аршиш. К тому же, он очень обрадовался, узнав свою историю. Он часто сокрушался прежде, что не может любить рыбака, и когда понял, что тот ему чужой, с души его упало тяжкое бремя. "Наверное, я сын какого-нибудь тархана, - думал он, - или Тисрока (да живёт он вечно), а то и божества!" Так думал он, стоя перед хижиной, а сумерки сгущались, и редкие звезды уже сверкали на небе, хотя у западного края оно отливало багрянцем. Конь пришельца, привязанный к столбу, мирно щипал траву. Шаста погладил его по холке, но конь не обратил внимания.
И Шаста подумал: "Кто его знает, какой он, этот тархан!" - Хорошо, если он добрый, - продолжал он вслух. - У некоторых тарханов рабы носят шелковые одежды и каждый день едят мясо. Может быть, он возьмёт меня в поход, и я спасу ему жизнь, и он освободит меня, и усыновит, и подарит дворец... А вдруг он жестокий? Тогда он закуёт меня в цепи. Как бы узнать? Конь-то знает, да не скажет.
Конь поднял голову, и Шаста погладил его шёлковый нос.
- Ах, умел бы ты говорить! - воскликнул он.
- Я умею, - тихо, но внятно отвечал конь.
Думая, что это ему снится, Шаста всё-таки крикнул:
- Быть того не может!
- Тише! - сказал конь. - На моей родине есть говорящие животные.
- Где это? - спросил Шаста.
- В Нарнии, - отвечал конь. - Меня украли, - рассказывал конь, когда оба они успокоились. - Если хочешь, взяли в плен. Я был тогда жеребёнком, и мать запрещала мне убегать далеко к Югу, но я не слушался. И поплатился же я за это, видит Лев! Много лет я служу злым людям, притворяясь тупым и немым, как их кони.
- Почему же ты им не признаешься?
- Не такой я дурак! Они будут показывать меня на ярмарках и сторожить ещё сильнее. Но оставим пустые беседы. Ты хочешь знать, каков мой хозяин Анрадин. Он жесток. Со мной - не очень, кони дороги, а тебе, человеку, лучше умереть, чем быть рабом в его доме.
- Тогда я убегу, - сказал Шаста, сильно побледнев.
- Да, беги, - сказал конь. - Со мною вместе.
- Ты тоже убежишь? - спросил Шаста.
- Да, если ты убежишь, - сказал конь. - Тогда мы, может быть, и спасёмся. Понимаешь, если я буду без всадника, люди увидят меня и скажут: "У него нет хозяина" - и погонятся за мной. А с всадником - другое дело... Вот и помоги мне. Ты ведь далеко не уйдешь на этих дурацких ногах (ну и ноги у вас, людей!), тебя поймают. Умеешь ты ездить верхом?
- Конечно, - сказал Шаста. - Я часто езжу на осле.
- На чём? Ха-ха-ха! - презрительно усмехнулся конь (во всяком случае, хотел усмехнуться, а вышло скорей "го-го-го!.." У говорящих коней лошадиный акцент сильнее, когда они не в духе). - Да, - продолжал он, - словом, не умеешь. А падать хотя бы?
- Падать умеет всякий, - отвечал Шаста.
- Навряд ли, - сказал конь. - Ты умеешь падать, и вставать, и, не плача, садиться в седло, и снова падать, и не бояться?
- Я... постараюсь, - сказал Шаста.
- Бедный ты, бедный, - гораздо ласковей сказал конь, - всё забываю, что ты - детёныш. Ну, ничего, со мной научишься! Пока эти двое спорят, будем ждать, а заснут - тронемся в путь. Мой хозяин едет на Север, в Ташбаан, ко двору Тисрока...
- Почему ты не прибавил "да живет он вечно"? - испугался Шаста.
- А зачем? - спросил конь. - Я свободный гражданин Нарнии. Мне не пристало говорить, как эти рабы и недоумки. Я не хочу, чтобы он вечно жил, и знаю, что он умрёт, чего бы ему ни желали. Да ведь и ты свободен, ты - с Севера. Мы с тобой не будем говорить на их языке! Ну, давай обсуждать наши планы. Я уже сказал, что мой человек едет на Север, в Ташбаан.
- Значит, нам надо ехать к Югу?
- Не думаю, - сказал конь. - Если бы я был нем и глуп, как здешние лошади, я побежал бы домой, в свое стойло. Дворец наш - на Юге, в двух днях пути. Там он и будет меня искать. Ему и не догадаться, что я двинусь к Северу. Скорее всего, он решит, что меня украли.
- Ура! - закричал Шаста. - На Север! Я всегда хотел его увидеть.
- Конечно, - сказал конь, - ведь ты оттуда. Я уверен, что ты хорошего северного рода. Только не кричи. Скоро они заснут.
- Я лучше посмотрю, - сказал Шаста.
- Хорошо, - сказал конь. - Только поосторожней.
Было совсем темно и очень тихо, одни лишь волны плескались о берег, но этого Шаста не замечал, он слышал их день и ночь, всю жизнь. Свет в хижине погасили. Он прислушался, ничего не услышал, подошёл к единственному окошку и различил секунды через две знакомый храп. Ему стало смешно: подумать только, если всё пойдет как надо, он больше никогда этих звуков не услышит! Стараясь не дышать, он немножко устыдился, но радость была сильнее стыда. Тихо пошёл он по траве к стойлу, где был ослик - он знал где лежит ключ, отпёр дверь, отыскал седло и уздечку: их спрятали туда на ночь. Потом поцеловал ослика в нос и прошептал: "Прости, что мы тебя не берем".
- Пришел, наконец! - сказал конь, когда он вернулся. - Я уже гадал, что с тобой случилось.
- Я доставал твои вещи из стойла, - ответил Шаста. - Ты не скажешь, как их приладить?
Потом, довольно долго, он их прилаживал, стараясь ничем не звякнуть. "Тут потуже, -- говорил конь. -- Нет, вот здесь. Подтяни ещё". Напоследок он сказал:
- Вот смотри, это поводья, но ты их не трогай. Приспособь их посвободней к луке седла, чтобы я двигал головой, как хотел, И главное, не трогай.
- Зачем же они тогда? - спросил Шаста.
- Чтобы меня направлять, - отвечал конь. - Но сейчас выбирать дорогу буду я, и тебе их трогать ни к чему. А еще - не вцепляйся мне в гриву.
- За что же мне держаться? - снова спросил Шаста.
- Сжимай покрепче колени, - сказал конь. - Тогда и научишься хорошо ездить. Сжимай мне коленями бока сколько хочешь, а сам сиди прямо и локти не растопыривай. Что ты там делаешь со шпорами?
- Надеваю, конечно, - сказал Шаста. - Уж это я знаю.
- Сними их и положи в переметную суму. Продадим в Ташбаане. Снял? Ну, садись в седло.
- Ох, какой ты высокий! - с трудом выговорил Шаста после первой неудачной попытки.
- Я конь, что поделаешь, - сказал конь. - А ты на меня лезешь, как на стог сена. Вот, так получше! Теперь распрямись и помни насчёт коленей. Смешно, честное слово! На мне скакали в бой великие воины, и дожил я до такого мешка! Что ж, поехали, - и он засмеялся, но не сердито.
Конь превзошел себя, так он был осторожен. Сперва он пошёл на Юг, старательно оставляя следы на глине, и начал переходить вброд речку, текущую в море, но на самой её середине повернул и пошёл против течения. Потом он вышел на каменистый берег - там следов не оставишь - и долго двигался шагом, пока хижина, стойло, дерево - словом всё, что знал Шаста - не растворилось в серой мгле июльской ночи. Тогда Шаста понял, что они уже на вершине холма, отделявшего от него мир. Он не мог толком разобрать, что впереди - как будто и впрямь весь мир, очень большой, пустой, бесконечный.
- Ах, - обрадовался конь, - самое место для галопа!
- Ой, не надо! - сказал Шаста. -- Я еще не могу... пожалуйста, конь! Да, как тебя зовут?
- И-йо-го-го-и-га-га-га-а!..
- Мне не выговорить, - сказал Шаста. - Можно я буду звать тебя Игого?
- Что ж, зови, если иначе не можешь, - согласился конь.
- А тебя как называть?
- Шаста.
- Да... Вот это и впрямь не выговоришь. А насчёт галопа ты не бойся, он легче рыси, не надо подниматься-опускаться. Сожми меня коленями (это называется шенкеля) и смотри прямо между ушей. Только не гляди вниз! Если покажется, что падаешь, сожми сильнее, выпрями спину. Готов? Ну, во имя Нарнии!..