он подсадил меня на чувства

ВНИМАНИЕ! я НЕ призываю вас употреблять наркотики. я всегда ПРОТИВ таких веществ. в своей работе я пыталась показать вам суровые реалити употребления. не оступайтесь. следуйте своей дорогой, а не той, что усыпана белым веществом.многого от этой работы не ждите.заглядывайте в тгк. там я, боми, спойлеры и чуточку из жизни:)

Вдыхая горький яд проклятий и вспоминая первую дорожку, он чувствует яркое жжение и явное ощущение того, что вещество прилипло к горлу. Маленькие прекрасные кристаллики парят в воздухе, оседая на носу и подушечках пальцев. Кашель охватывает лёгкие. Желая, чтобы небольшие виноградинки полопались. Излились количеством белой синтетики, что давно осела на иссыхающей коже. Время подходит к концу, передозировка глядит из-за угла. Капельки нежной крови появляются на краснеющих щеках. А рядом любимый человек, который губы затыкает поцелуем. Сначала чувство, словно слизистая разлагается, слёзы давно текут из глаз, потом блаженное удовольствие, ради которого он терпит боль. Минхо загнанно дышит, ловя паническую атаку, но углубляя поцелуй, отбрасывает всё на второй план, когда чужой язык слизывает кровь и белый порошок, оставшийся на зубах. Когда руки скользят по щекам, зарываясь в волосах. И больно, и легко, и вкусно. Губы Джисона похожи на сладкий лайм и корку апельсина. Его ежевичный парфюм смешивается с дымом тлеющей сигареты красного мальборо и волнения Минхо. В квартире Ли на столе была сделана одна дорожка на двоих. Сейчас она давно в носу у парней, что страстно зависят друг от друга. Беспорядок: бутылки от красного вина, грязная одежда, комната, что пахнет сигаретами и использованные презервативы в углу. Романтика влюблённого Ли Минхо была дивна на вид, чуть совершенна на чувства и абсолютно бес свойственна для жизненной цели.

Минхо всегда хотел попробовать острых ощущений, но, узнав, какой на вкус Хан Джисон — вскрыл себе жизнь с его именем на губах.

○ ○ ○

Ли Минхо двадцать один год, и он погрузил себя в пучину отвратительной зависимости, которая казалась детским лепетом. Учится на профессию, которая тебя не интересует — ужасно. Приходить каждый день на пары только для того, чтобы долги потом не отрабатывать — ещё хуже. Идёт третий год обучения, осталось немного, и Минхо сможет просто работать. Как — он не знает, но что-нибудь придумает. Вокруг столько возможностей! Бизнес, фриланс, творческие профессии, для которых и ума не надо. Выкрутится.

Минхо зависим от комфорта и Ян Чонина. Чем ему понравился этот тихий парнишка со второго курса, он не знает. Только изредка представляет весьма непристойные вещи, которые бы хотел воплотить в жизнь. Но у Чонина есть друг Сынмин, с которым они всегда вместе. Ли пытался познакомиться, вышло плохо, и потому он бросил эту затею.

Чонин казался порядочным студентом. Правда, у него бывали дни, верней недели, когда он просто пропадал из поля зрения. Его и так нелегко было поймать, разные курсы, считай, а тут тем более. Только в столовой, куда Минхо не любил ходить, он мог увидеть Чонина. Но однажды, когда всё-таки спустя две недели, объект влюблённости так и не появился, пришлось бросить идею ходить в место, где пахло капустой и горьким кофе.

Это сложно назвать влюблённостью, потому что, по сути, Минхо просто хотел переспать с Чонином, когда увидел его без футболки, переодевающегося прямиком в туалете. Спустя две недели чувство это отпустило полностью. Теперь Ли забыл про парнишку с красивым именем Ян Чонин.

○ ○ ○

Очередная скучная пара, из которой Минхо запомнил только имя преподавателя, проходит ужасающе долго. Он уже обдумал всё, что смог, просмотрел все новости и дочитал мангу, которую всё не мог закончить. Но прошёл только час. И тогда приходит гениальная идея — прогуляться по колледжу. Пройтись по каждому этажу, выпить кофе из автомата, поболтать с консьержками, дойти до туалета и вернуться в аудиторию. К тому моменту и пара закончится. И со спокойной душой можно будет уйти домой.

Минхо молча встаёт, запихивая телефон в чёрном чехле в карман, и выходит из кабинета, что располагался на третьем этаже. Именно на этом этаже редко когда шли пары. Причина тому была никому не известна, буквально только две аудитории заняты, в одной из которых занимается группа Ли. Вдыхая запах смешанных одеколонов, он идёт в туалет.

На стенах отвратительный серый цвет и разные объявления. Минхо никогда не читал то, что было на них написано. Плевал он на активистов и конкурсы. Ему лишь бы до дома дойти, покушать и спать лечь. Пожалуй, на этом истинные желания заканчиваются. И в коридоре пусто, и в туалете будет тоже. Значит, там можно провести чуток больше времени, чем обычно. В том смысле, что руки вымыть раза четыре, причёску поправить, пятно отстирать на футболке от сладкой конфеты.

Взяв в пальцы грязную дверную ручку, Минхо морщится от брезгливости и желания помыть руки с хлоркой, а лучше с серной кислотой, чтобы наверняка. Дверь в неизбежное далёко открывается со скрипом, Минхо не осознаёт, что этот скрип — его будущий зависимо-тоскливый конец.

— Бля, парень, что с тобой?!

В испуге говорит Минхо, смотря на то, как неизвестный ему человек сидит на корточках, закрывая голову руками и качаясь из стороны в сторону, что-то шепчет. Чёрные волосы растрёпаны, белоснежные руки в красных полосках от ногтей, а голос срывается.

Ли подбегает к неизвестному, садясь напротив него. В панике он и не знает, как быть и что делать, и потому не замечает рядом пакетик, в котором остались белые кристаллики смерти.

— Эй, эй, что с тобой? Как тебе помочь? — Нервничает Минхо, да уж в такой ситуации он впервые.

— Мне больно, больно, больно! — Ревёт парень.

— Блять, — Ругается Ли, когда понимает, что напротив него Чонин.

— Обними, обними, обними меня, прошу, обними меня!

В нервозной неопределённости, Минхо хватает Яна обеими руками, крепко обнимая, как тот и просил. Мысли жрут, подобно стае диких собак и беззащитного котёнка, у которого нет возможности спастись. Что делать? Ли не знает, он просто сильнее обнимает Чонина, чувствуя, как его острые ногти впиваются сквозь футболку в кожу спины. Но Минхо не ощущает этого пока. Он слышит только вдохи и всхлипы около своего уха, которые потихоньку начинают успокаиваться.

Десять минут и паническая атака Чонина срывается на нет. Собирая своё тело, что за это время превратилось в агрегатное состояние, он разрывает объятия. Минхо становится до безумия холодно в этот момент. И не потому, что всё это время они сидели на грязном полу в туалете, а потому, что руки, которые грели, теперь лежат на его коленях.

— Ты в порядке? — Шепчет Минхо, заглядывая в глаза Чонина.

Улыбка у парня такая большая и счастливая. От недавней истерики остались только влажные щёки и губы, которые привлекают, Ли не будет врать. До невозможности красные глаза. Он впервые видит, чтобы капилляры настолько набухали кровью от слёз.

— Я? — Ян склоняет голову, рассматривая бабочку с обратной стороны черепа сквозь вселенские очи Минхо, — Я в полном! Спасибо, солнце! — Чонин руки на коленях Ли чуть сильнее сжимает, а после накидывается с ещё одной партией объятий.

— Что с тобой было? — Трясущими руками обнимая расслабленное тело, спрашивает Минхо.

— Да, обычная ПА, забей, — Совсем тихо говорит Чонин на ухо Ли, которое от столь горячего дыхания начинает краснеть.

— ПА? Что это?

— Паническая атака, — Смеется Ян. Он вновь разрывает узы смерти, давая Минхо возможность уйти. Убежать, переехать, спрятаться, сделать хоть что, лишь бы больше никогда в своей никчёмной жизни парень, который не понимает, что ненавидит своё существование, но игнорирует это, не ступил на кристаллическую дорожку быстро гаснущих явлений и истлевающих сигарет на жизнь. — Ладно, мне, наверное, пора!

Дверь туалета открывается, в неё спокойным видом входит Сынмин и, замечая Минхо гнев на лице, начинает рисовать язвительную улыбку.

— Я пришёл, Нини, — Полностью игнорируя взгляд Ли, Сынмин проходит мимо.

— Минни! — Кричит весёлый Ян, набрасываясь на друга с объятиями. — А мне Минхо помог, такой добрый!

— Ага, — Сынмин скидывает с себя Чонина.

— Эй, — Носки белых кроссовок бьются о чёрные кеды Минхо, — Ты же на третьем курсе? Значит ты мой старший! — Ещё ярче улыбается Чонин.

— Я не люблю клички. Зови меня Минхо.

Ян садится на корточки, чуть ли не падая на колени Ли, а Сынмин лишь смотрит с явным раздражением.

— Спа-си-бо! — Делит слово на слоги, а после чмокает в губы.

Минхо сидит в ступоре, а Сынмина эта ситуация окончательно выводит из себя.

— Извини, после панички он всегда как под кайфом.

Сынмин хватает Чонина за шкирку. Они быстро уходят, а Минхо продолжает сидеть, пребывая в шоковом состоянии. Туалет начинает казаться мерзким, а недавние объятия и недопоцелуй — ошибкой.

○ ○ ○

«И что это было?». Спустя неделю, сидя в столовой, всё также наблюдая за Чонином, думает Минхо. Булка отвратная, а кофе почему-то солёный. Разгневанный на себя, что вновь идёт на поводу каких-то похотливых желаний, он встаёт из-за стола, попутно выкидывая невкусный обед, и выходит. И, погружаясь в поток мыслей о том, что осталась одна пара, идёт по коридору, но чья-то до безумия горячая рука ложится на плечо, пугая тем самым Минхо.

Резко дёрнувшись, он оборачивается, а там Чонин, который мягко улыбается.

— Привет!

— П-привет, — Заикается он то ли от того, что его напугали, то ли от того, что это Чонин.

— Поговорим? — Чуть склоняя голову вправо, Ян приглашает сесть.

И в эту же минуту звонок оповещает о том, что пара начинается. Минхо думает, что нужно сказать Чонину, что сейчас он не может поговорить. Преподаватель отмечает студентов в начале лекции, и если он опоздает, то смысла приходить не будет. Ведь аргумент такой: «Даже если вы пришли, опоздав на минуту, я вас не отмечу. Идите домой». Но рассудок упускает этот момент.

— То, что произошло в туалете... Извини меня. Я специально ушёл в такое место, где никого не будет, но тут ты вошёл. Ты помог мне, как я могу отблагодарить тебя? — Виновато улыбается Чонин перебирая в руках своих край чёрной, затасканной временем толстовки.

— Да ничем. Ничего не нужно, я же даже не помог. Ты сам успокоился. — Минхо чувствует его дыхание из-за того, что они сидят до безумия близко.

— Да нет же. Ты как раз таки очень помог. Твой запах успокоил меня. Ты вкусно пахнешь. Поэтому ПА отпустила меня быстрее.

— Мой запах? — С беспокойством спросил Ли.

— Да, ты очень вкусно пахнешь!

— Мне стоит сказать спасибо?

— Нет, это я должен говорить. Может, сходим куда-нибудь? В знак моей благодарности.

— Ну... я не знаю. Если ты приглашаешь, то можем, — Пожимает плечами Минхо.

— Отлично! Тогда покушать и в парк. Я люблю уток кормить.

Минхо смеётся.

— Это мило.

— Не милее тебя, Хо.

— Хо? — В скрываемом восторге и подавляя улыбку, спрашивает он.

— Да. — Встаёт Чонин, — До встречи, Хо! Я напишу тебе позже.

Ян теряется в пустоте коридоров, а Минхо — в заполненности своих мыслей. Чонину явно стыдно. Просто так он бы не подошёл к нему. Хотя, чёрт знает его. Сначала Ян кажется таким понятным и обычным, а потом вот тебе. Зовёт прогуляться, дабы искупить вину. Но это льстит Минхо. Даже одна прогулка с человеком, который ещё немного симпатизирует, будет приятна. Да и тот поцелуй... Он до сих пор тлеет на губах Минхо. Остаётся только один главный вопрос: как Чонин напишет ему, если не взял номер его телефона? Ли тихо смеётся от глупости этого парня и идёт на пару. Может, ему ещё повезёт?

○ ○ ○

Но, как оказалось позже, номер Чонин всё же где-то достал. Вечером он написал, назвал место, адрес. И потому, надевая всё самое красивое, Минхо, выходя из подъезда, уже ступил на ту дорогу с которой сойдёт только с двумя граммами веры.

Прогулка их прошла изумительно. Парни поели в кафе, обсудили общих знакомых, того самого преподавателя, который, как оказалось, не нравился обоим. Нашли схожие вкусы в музыке и кино. Минхо Чонин открывался совсем с другой стороны. Добрый, весёлый и даже немного заботливый (он держал в руках телефон Ли, пока тот был в туалете). Они гоняли голубей по парку, кормили уточек и чаек. Время пролетело так, словно во вселенной произошёл взрыв, что за считанные миллисекунды уничтожил Мир. Впервые Минхо не чувствовал, что ему холодно, что ему беспомощно-невозможно от безысходного одиночества, которое гложет его, что наблюдает за ним, как он тихо сходит с ума. Не принимая этого факта и каждый раз игнорируя.

Минхо сидит в коридоре, отдыхая от преподавателя и его бесконечного мыслительного потока, который он выливает на своих несчастных студентов. Человека, который так или иначе связан с психологией, да ещё и имеет какие-то философские наклонности, легко разговорить на абсолютно любую тему. И потому, когда потоку становилось скучно, один из одногруппников Минхо задавал вопрос, который преподаватель мусолил тридцать минут. А слушать то, что записывать не надо — бесполезно. И потому, выбирая комфорт своей памяти, Ли выходит в туалет. Но на самом деле он скучно зависает в коридоре, надеясь на скорое окончание пары.

Чьи-то шаги разносятся пеплом по ветру в пустующем пространстве, но Ли не обращает внимания, продолжая читать бредовую статью про знаменитость, что умерла от передозировки наркотиками.

— Эй, Хо, — Кидая рюкзак рядом с Минхо, Чонин садится почти вплотную. И потому теплота его тела накрывает.

— Что такое?

— Я скажу тебе по секрету, если ты кому-нибудь расскажешь об этом, учти, что я не несу ответственность за то, что случится с тобой после.

— Ты меня пугаешь.

— Ты обещаешь молчать?

— Обещаю. — И фраза эта становится провалом всех возможностей и беззаботной здоровой жизни некого Ли Минхо.

— Знаешь, что такое синтетические тусовки?

— Знаю... — Тянет Ли не понимая к чему весь этот разговор.

— В эту субботу в десять вечера я иду туда. Хочешь пойдём вместе?

— Но я не употребляю, — Мнётся Минхо, закрывая статью.

— Да ты не бойся, я тоже только пару раз пробовал. На таких тусах реально круто. Только вход дорогой...

— Сколько?

— Семьдесят тысяч вон.

— И вправду дорого... — Пребывая в шоке, говорит Минхо.

— Но ты же сходишь со мной? Пожалуйста!

— Не-ет, Чонин, извини, я не употребляю, потому что боюсь всего этого.

— От одного раза зависимости не будет. Ты ведь знаешь это, мой милый Хо? — Улыбаясь хитрыми глазами шептал Чонин, а эхо в пустом коридоре пыталось кричать.

Видя, что Минхо сомневается, Ян кладёт руку чуть выше бедра, смотря кошачьим взглядом и Ли теряется.

— Знаю...

— Тогда? — Сильнее сжимая пальцы, спрашивает Чонин.

— Хорошо, давай сходим. Но только один раз, ладно?

— Конечно! — Улыбается Ян, — Я напишу позже! — Вновь испаряется из поля зрения.

○ ○ ○

Минхо одет по-обычному, хотя Чонин сказал одеться по-богатому, потому что люди там будут именно такие. Но классический чёрный костюм всегда выглядит дорого. Небольшая серебреная цепочка, подаренная другом дополняет образ. Причёска обычная, только голову помыл. Почему-то Минхо волнуется. Он ждёт Чонина около какого-то неизвестного ему дома. Район видно, что хороший. Камеры кругом. Это настораживает. Но Минхо надеется, что всё пройдёт хорошо. На удивление, в его черепной коробке даже мысли не было о том, что поступает он неправильно. Словно так и должно быть. Он даже не думал об этом. Но на самом деле, если прислушиваться к желаниям, которые он слепо игнорирует, то попробовать хотелось страсть как. Минхо хочет понять эти острые ощущения на вкус. Узнать самому, а не по рассказам знакомых наркоманов и ответах на всяких форумах.

И прерывает мысленный поток Чонин, который окрикивает Минхо, заставляя того обернуться. Ли впадает в лёгкий ступор, когда видит, как выглядит Ян. Весьма вульгарно, но в хорошем смысле. Кожаные обтягивающие штаны, футболка в маленькую сетку с блёстками, пиджак, накинутый сверху. Подведённые чёрные глаза, немного тинта на губах, чокер, который давит не Яну, а Минхо. Чуть растрёпанная причёска и лаковый клатч.

Вспоминая, как сейчас выглядит Минхо, он понимал, что по сравнению с Чонином его аутфит ничем не отличается от повседневности.

— Привет! — Улыбается Чонин, утягивая Ли в объятия. А Минхо, замечая чёрный лак на ногтях, сходит с ума.

— Привет... Ты так одет... — И слов подобрать не может.

Ян отходит на один шаг красуясь перед ним.

— Красиво?

— Очень, — Тяжело вздыхая, отвечает Минхо.

— Я специально выбирал такой образ. Хочу быть похожим на шлюху, — Улыбка игривая, хитрая.

— Зачем? — Не понимает Минхо.

— Хочу подцепить кого-нибудь.

Но подцепит в этот вечер Чонин только половой зуд, а Минхо — зависимость. Квартира, в которой всё происходило, выглядела очень дорогой. Шикарный ремонт, техника, цену которой даже спрашивать неловко было. Люди в классических костюмах. У Ли в горле пересохло от волнения. Сидя на кожаном диване, он болтал с остальными участниками. На собственное удивление, общение началось сразу, стоило только бутылке виски звякнуть о стеклянный стол, а льду — об краешек стакана. Хёнджин был самый разговорчивый. Именно он начал говорить первым, будто Минхо знает тысячу лет, а не пару минут. Удобнее было всего того, что все пришли в назначенное время и ровно в 22:02 участники собрания сидели за столом. Феликс показательно лип к Хёнджину, но Хван против явно не был. Словно даже наоборот, брал его кисти в свои руки, нежно оглаживая серебристые пальчики. Что-то изредка шептал. Чанбин выглядел богаче всех. Сколько золотых колец на его пальцах! А какой марки часы... Минхо за всю жизнь на такие не заработать. Джисон казался хитрым, он часто кидал двусмысленные знаки в сторону Ли. Легонько подмигивал и подливал виски каждый раз, когда стакан Минхо становился пустым. Но Ли не может не признать, что такие знаки внимания ему до безумия нравились. Он словно чувствовал игру, в которую никогда не вступит. Были у Минхо правила, которым он придерживался: не спать с первым встречным — одно из них. Чан был владельцем квартиры с леденяющим кожу взглядом. Он часто подходил к Джисону, что-то шептал, а после этого Хан переводил свой ухмыляющийся взгляд на Минхо.

Прошло уже тридцать минут, но ничего так и не произошло. Сидят, болтают, пьют. Минхо подумывал о том, чтобы уйти. Потому что так провести вечер он мог бы и дома, попивая отраву дешёвого алкоголя, а не то, которое может быть старше его самого.

— Эй, Чонин, — Минхо наклоняется к парню, шепча, — А где Сынмин? Вы всегда вместе, а тут его нет.

— Он за товаром уехал, не беспокойся.

Только Минхо хотел сказать о том, что время уходить, поблагодарить Чонина за то, что познакомил с прекрасными людьми, как вдруг все резко замолкают, а Чан несёт на чёрном разносе маленькие беленькие пакетики. Никто не говорит ни слова, каждый берёт белую смерть, высыпая её на стол и делая дорожки. Даже Чонин ничего не объясняет, и потому, справляясь с паникой самостоятельно, Минхо смотрит напротив сидящего Джисона и повторяет действия за ним. Чуть вздыхает, понимая, что ещё мгновение и сердце точно вырвет грудную клетку. Но, успокаивая собственные терзания, он наклоняется ниже, вдыхая неизбежную смерть.

Это не было похоже на что-то волшебное, на что-то магическое. Не было того кайфа, который человек получает, нюхнув порошок. Фильмы про наркотики явно лгали о том, что происходит на самом деле. У Минхо жечь начало абсолютно всё, словно кто-то парафиновой свечой по глотке водит. Ужасная боль окутала всё тело, дышать он вообще перестал. Закрывая глаза, которые истекали слезами, Минхо запрокинул голову на спинку дивана, надеясь, что скоро это всё закончится. Себя он уже мысленно проклял за это, проклял Чонина, который сидел и выглядел так, словно он испытывает облегчение, а не ту давящую тревогу, которая затмевает ещё рабочее сознание Минхо. Сейчас хочется орать, скулить, насколько это неприятно. В носу пожар, а как его остановить, Ли не знает. Он молча терпит, но даже через пять минут отчаянная безысходность ощущения не отпускает его.

И сколько времени проходил Ли не знает, по ощущениям, может, год, два, три. Вполне вероятно, что не больше пятнадцати. Минхо слышит шорох, а желания открывать глаза нет. Чья-то мягкая рука касается его запястья, нежное переплетение пальцев заставляет всё же посмотреть, кто это делает. Минхо видит перед собой улыбающегося Джисона, который показывает знак, что рот сейчас открывать явно нельзя. Легонько тянет за руку, зовя на второй этаж. А Ли идёт, чувствуя, что он проваливается во времени, путая ноги меж собой.

Парни заходят в спальную комнату, а мозг Минхо начинает отключаться.

— Ты такой милый, — Слышит он мягкий голос и щелчок замка за своей спиной.

— Спа-а-сибо-о, — Тянет Минхо, наконец, получая ту самую эйфорию, о которой так давно мечтал.

Боль уходит в подсознание вместе с адекватностью и возможностью всё контролировать.

— Ты вкусно пахнешь. — Нос незнакомца утыкается в шею, а руки скользят от груди до торса.

— Мне часто это говорят, — Смеётся опьянённый Ли.

— И не зря, — Руки опускаются ниже, расстёгивая пуговку на чёрных брюках.

— Что ты делаешь, а-ах, Хани, — Шепчет Минхо, когда член его дёргается от мягких поглаживавший через ткань.

— Я? — Переспрашивает, словно не расслышал, — Я хочу тебя попробовать. Ты разрешишь мне?

И что ответил Минхо, он не помнит. В воспоминаниях остались лишь смутные ощущения, которые были так нужны в тот момент, но в абсолютности болезненны наутро.

Джисон набрасывается на Минхо, впечатывая того в дверь. Тело с глухим стуком бьётся о поверхность, а Ли игнорирует боль и первое правило своего кодекса жизни. Хан смотрит, выискивает правду в глазах, но там лишь пелена от вещества и слабого возбуждения; там белоснежно-серый туман, что затмевает путь к сознанию, там пустота и полное ничто. Хан переводит взгляд на руки, а рука его уже давно лежит на шее у Минхо, оглаживая небольшую родинку, которая не видна вдали. Ещё мгновение и мягкий поцелуй Джисона окутывает сладким вкусом губы Минхо. Так трепетно и нежно, что хочется сожрать и откусить. Ли такой вариант событий не устраивает, и потому, превращая светлые чувства в грязь, он пытается взять инициативу на себя, только Джисон понимает, к чему клонит это обдолбанное тело, и потому он пошло проталкивает язык между губ в чужой рот. Минхо хлюпал, давясь, когда несдержанная слюна, что за пару секунд стала общей, стекала по подбородкам. Джисон опустил руку на член Минхо. Вновь коснулся сквозь ткань брюк, как бы дразня. Минхо стало больно от перевозбуждения, он буквально простонав закричал, чуть сгибая колени, грозясь скатиться по двери вниз, но Джисон успел поймать его, крепко схватив за талию. Обычный поцелуй, а довёл до такого состояния. Но, чёрт, признаться честно, это так приятно, что Минхо хнычет от желания. Хану эта реакция очень понравилась, поэтому острыми коготками, словно кончик ножа, он расстегнул пару пуговиц снизу рубашки и пощекотал около пупка, а после просунул ладонь под нижнее бельё. Ли стал громче стонать, открывая рот шире. Хан воспользовался ситуацией. Засунув два пальца второй руки в рот Минхо. Хан стал давить, слушая захлёбывающиеся звуки. Хо в блаженстве сосёт, желая получить больше. Задыхается от действий и влияния вещества на организм. Нужно больше, чаще! Джисон, достав и облизнув собственные пальцы, улыбнулся, вновь целуя алые губы. Минхо зарывается в волосы Хана и цепляется, намереваясь снять с него скальп. Ему так нравится видеть то, как недавно этот грязный язык облизнул жидкость Ли, а теперь сплетается во рту у Хо. Локоны оттягивает больно, да настолько, что Джисон голову назад запрокидывает, открывая шею, в которую в эту же минуту впивается Минхо. Кусает. Зубами по коже водит, сдирая эпителиальный слой. И небольшие дорожки, что покрываются сукровицей, украшают синим морем Хана.

Джисон вновь вытаскивает чуть влажные пальцы из трусов и показательно облизывает. Реакция со слюной ему крайне понравилась, поэтому повторить и с семенной жидкостью страсть как хотелось. А у Минхо и без того крышу снесло давно. Им не управляет мозг. Вместо него сегодня белые игривые кристаллики. Что с нежностью текут по коже. Видя то, как совершенно незнакомый человек слизывает его же жидкость, Минхо кидается на жутко красивого парня с новыми поцелуями. Так жадно, так нужно, так необходимо.

Хан, разрывая поцелуй, поднимает Минхо на руки, идёт к кровати и кидает Ли на неё, быстро садясь на его бёдра. Начинает резво ёрзать, а член Минхо дёргается каждый раз, стоит только Хану чуть сильнее сесть на него. Минхо несдержанно лапает, отчего Джисон извивается, спину прогибает, мыча в удовольствии, ещё сильнее насаживаясь на изнывающий от возбуждения орган Ли. Дышит тяжёлой грудью, а Минхо, наконец, радуется, что все его извращённые желания будут исполнены. Не с Чонином, конечно, но и так сойдёт. Он стягивает с Хана пиджак, больно сглатывая, когда вид на его чудесное тело, которое ещё скрыто за белой, прилипающей к коже рубашки, открывается вот так. А радуга, что очерчивает розовые соски и ключицы, только улучшает впечатление. Минхо ноги сводит под собой, понимая, что терпеть оказывается сложно. Джисон своими быстрыми руками пытается снять штаны, а Ли чувствует, что не существует. В глазах его другая Вселенная и совершенно новые ощущения. Он лежит такой открытый (на пути к кровати рубашка была нагло выброшена куда-то в сторону), полностью голый перед Джисоном. Ему всё так это нравится. И даже это угнетающе-возбуждающее чувство.

Хан вылизывает пресс, кусает, ставит засосы и в отвратительном грехе касается, ловя кончиками ушей сладкие стоны, что были чуть выше.

— Подними бёдра, милый, — Приказывает Джисон, голос тяжёлый, хриплый. Ли задыхается.

Стягивает чёрные брюки и замирает. Красное чудо, которое давно стоит и намокло настолько, что им и смазка не нужна, зовёт Джисона ощутить лёгкий и солёненький вкус. Хан лишь сладко слизывает, чувствуя, как чьи-то очень сильные пальцы схватили его за волосы. Джисон не был из тех людей, кто отсасывал, обычно это делали ему. Поэтому и сейчас, наградив Минхо только сильным посасыванием головки, единственное, что сделал он. Хан всем телом дрожит, желая большего, да и Минхо давно трудно.

Ли целует и кусает губы Хана до крови, и вновь сладкий железный вкус, который ему нравился до сумасшествия. Тяжело дыша, он старается задержать дыхание, когда отстраняется от Минхо, смотря прямо в глаза. Щёки которого раскраснелись настолько, что ни один закат не сравниться с ними. Губы... блядские губы... Хан не может смотреть. Сдерживая себя, он легко чмокает их, а после суёт пальцы в рот Минхо. Его милый сосёт в удовольствии закатывая глаза. Джисон уже готов кончить, только от этого мычания и нежной вибрации. Но даже здесь разум работает. Поэтому, понимая, что идея это плохая, Хан слизывает слюну Минхо, а после, открывая смазку и два презерватива, сначала надевает на себя, потом на Хо.

Сознание отключается на парочку минут, поэтому, когда зрение вновь возвращается к Минхо, он видит, как Джисон извивается на нём, как трётся о его бёдра, запрокидывая голову назад и как из его блядского рта, обкусанных и обсосанных алых губ вырываются стоны, он срывает голос. Его тяжёлое дыхание больно поднимает грудную клетку, охватывая паралич. Тело Джисона аккуратное, горячее от частых касаний и красное от оставленных багровых засосов. Ли наслаждается каждым движением, он одержим и сходит с ума от такого Хана. Они пусты, но в пустоте очаровательны. Минхо чувствует слишком много, слишком часто. Он всем своим нутром ощущает Джисона. Волосы от отвратительного пота прилипли ко лбу, глаза давно закатились за пределы глазниц. Минхо — омерзительный извращенец, которому до безумия нравится то, что они творят. И Джисон сильнее надавливает на головку, чтобы Минхо страдал от удовольствия.

У Джисона и в мыслях не было, чтобы устроить вечер с проникновением, потому что он прекрасно понимал, что к этому надо готовиться. А как бы за такой короткий промежуток времени Минхо успел очистить собственное тело? Никак. И потому, наслаждаясь трением горячей кожи — это стало последним воспоминанием о вечере, который стал отсчётной точкой отправления в загробный мир.

○ ○ ○

Голова раскалывается, во рту ужасно сухо, словно вся влага испарилась. Минхо до безумия жарко. Одеяло, которым он укрыт, прилипло к телу. От этого мерзко. Он не понимает, где он и что вчера было. Смотря на ажурный, потолок пытается собрать свои мысли хотя бы в ладошку, но получается плохо. Воспоминания летают белым веществом, которое вчера вдыхалось через ноздри. Чонин, разговоры, виски, Джисон, конец. Ли не может вспомнить, что было дальше. Но думает: раз он в постели, то всё хорошо. Значит, до дома он всё же добрался. Или... это не комната Минхо. Он впопыхах поднимается с кровати, оглядываясь вокруг, когда понимает, что место это ему незнакомо. Где он? Ситуацию добивает не только волнение, что так и хлещет через край, но и чьё-то копошение рядом. Минхо медленно голову поворачивает на источник шума, а там Джисон, который безмятежно спит. Его голые руки чуть блестят от утреннего света, который мягко обнимает сонное тело. В волосах играют солнечные зайчики, а губы влажные. У Минхо сердце быстрее стучать начинает, когда он осознаёт, что и сам сидит без верха. Аккуратно поднимая одеяло, замечает, что нижнего белья на нём нет, как и на Джисоне.

— Господи... — Шепчет испуганный Минхо.

Он тихо встаёт с постели, ища своё нижнее бельё, но находит не только его, но и использованные презервативы.

— Тут что, вся пачка валяется? — Паника окутывает чёрным туманом смерти.

— Ты был весьма требователен, — Доносится низкий голос со стороны кровати.

Секундное шуршание постельного белья и голый Хан оказывается перед испуганным Минхо.

— Ч-что вчера было? — Он в смущении отводит взгляд, когда видит филигранно исполосованное тело засосами.

— Думаю, ты уже мог догадаться посмотрев на обстановку вокруг. — Улыбается Джисон, подходя ближе.

— Нет, стой!

— А что? Вчера тебе нравились мои поцелуи.

— Вчера я был под наркотой.

— А я сейчас. И под тобой. — Шепчет прямо в губы, целуя с такой нежностью, что Минхо и вовсе забывается. Джисон красивый, он уже думал об этом. Но этот парень явно старше, явно богаче, и таких мальчиков на побегушках у него полно.

Минхо ставит руки на горячую грудь, отодвигая Хана.

— Прекрати. Если мы с тобой переспали, это ещё ничего не значит. Банальная ошибка.

— Если бы это была банальная ошибка, ты бы не кричал моё имя, раскрывая свой похабный рот от моих действий.

Минхо ситуация начинает раздражать. Хан до сих пор стоит голый, говорит до безумия низким голосом и что-то требует ещё.

— Заткнись! — Чуть повышая голос. — Ты меня тупа использовал. Увидел парня под наркотиками и всё? Решил, что меня можно выебать?

— Повторюсь: ты был не против.

— Ты моральный урод, Хан Джисон! — С толикой бешенства сказал Минхо и стал собираться быстрее.

И вещи уже на Ли, и всё уже в руках, а ручка на двери без замка. Там только скважина.

— Кто устанавливал двери? Открой! — Командует Минхо. А Джисон с явным восхищением и дьявольской улыбкой блуждает от Ли к кровати нагим. Берёт с тумбочки ключи и открывает ещё небольшую возможность убежать.

В доме словно пусто, не слышно никого. Добираясь до квартиры Минхо переписывался с Чонином. Узнал, что Ян стал третьим гостем в компании Хёнджина и Феликса. В подробности вдаваться не стал, да и Ли слушать это извращение не особо-то и хотелось.

○ ○ ○

Сидя на первой паре через неделю Минхо уже и забыл про прошлую субботу, ровно до того момента, пока на телефон не пришло уведомление.

неизвестный номер

— привет, михо. очень жду тебя в эту субботу)

— Ты кто? Я не Михо.

— ли минхо, тебе так не нравится, когда тебя зовут ласково?

— Ещё раз спрошу: ты кто?

— я джисон

— Ебись с чертями, Джисон, а от меня отстань.

— ой, ой, ой! какой грубый мальчик ((

— пошёл на хуй.

Минхо заблокировал телефон и желал больше никогда не пересекаться с этим ненормальным, который имя его исковеркал настолько, что получилось совершенно другое. Но он не станет отрицать, что Хан Джисон был весьма красив, а в постели профессионален. Конечно, вспомнить всё Минхо не удалось, но часть их субботнего вечера — вполне. Минхо больше никогда в своей жизни не переступит порог того дома. Потому что повторять ошибку внезапно захотевшего новых ощущений ума будет отвратительным решением.

Но вот он вновь здесь. Вновь в этом чёртовом доме, смотрит на этого чёртово Хан Джисона, который выглядит как шлюха. Но так красиво и возбуждающе. В грудь словно бензопила входит, когда самодовольная улыбка расплывается на лице Хана.

В этот раз Ли не платил за вход, Чонин сказал, что сегодня он бесплатный. И глупенький Минхо повёлся.

Алкоголь, разговоры, переглядывания, Метилметкатинон. Всё повторяется вновь. От прошлой субботы различия только в том, что они не нюхают, а делают бомбочки. Минхо не хотелось бы повторять тот ужасный опыт с дорожками. Да, безусловно, эйфория, кайф и ещё куча всяких синонимов, которые нет смысла называть, есть. Но перед этим невыносимая боль. Если честно, но нос болит до сих пор, слизистая была сожжена. А что, собственно, Минхо хотел? Реальность принятия колоссально отличается от того, как это показывают.

Бомбочки становятся интереснее, потому что как минимум теперь ничего не больно. И делаются они проще. Небольшой кусочек салфетки, вещество и огромное количество воды, которая помогает протолкнуть содержимое внутрь. Больше нет боли, но чувство эйфории чуть припоздняется, видимо является, побочкой данного приёма становится частое мочеиспускание, потому что за полчаса Минхо, да и все участники их синтетической компании сбегали около пяти раз.

Минхо чувствует, как внутри него цветы начинают расцветать. Он запрокидывает голову на диван, чуть открывая рот. Конечности его не двигаются, их словно забетонировали. Сейчас Ли чувствует, как плывёт по бескрайнему океану, как ему хорошо в нём. Он чувствует, что свободен. Лёгкий солёный ветер путается в его иссыхающих всё от той же соли волосах. Мягкие волны касаются его кожи ласкают и дают возможность ощутить себя на пике прекрасности.

Пока Минхо мысленно плывёт по мягкой воде, не ощущая совершенного ничего, Джисон в этот момент целует его, гладит возбуждённое тело. Руки скользят по коже, что покрывается мурашками от теплоты и странных чувств, что возникают рядом с этим человеком. Чужие пальцы зарываются в волосах, когда поцелуй переходит на краснеющие уши. На талии синяки, на ключицах — ещё не прошедшие засосы, а за окном иссиня-чёрная ночь и ярый дождь. Июнь встретил прохладной погодой в жарком городе чувств и зависимостей.

Минхо просыпается утром от того, что чьё-то тепло обвивает его и без того пылающее жаром тело. Слабо открывая глаза, он осознаёт, что слезть с дорожки «Хан Джисон» будет трудно, потому что зависимость от сладких поцелуев уже появилась, а желание просыпаться вот так каждый раз грызёт мозг.

Пусть это была только вторая ночь, проведённая вместе. Пусть они знают друг друга всего только два субботних вечера, почему-то Минхо уверен в нём. Джисону хочется доверять, словно он сможет сохранить. Он сможет защитить.

— Отпусти меня, — Шепчет Минхо, пытаясь поднять тяжёлые руки Джисона.

— Не хочу...

— Джисон, — Минхо начинает чуть вырываться, но Хан лишь крепче обвивает его потное тело.

— Михо, останься со мной ещё немного, ты мне нужен сейчас.

Минхо моргает пару раз, а после ложиться обратно, дыша одновременно с Ханом. Сердце почему-то бьётся с волнением, словно что-то происходит. Он смотрит на его закрытые глаза, на ресницы, что чуть трепещут. Ланиты немного малиновые от сна. А красивые маленькие точки, которые никогда в жизни никто не видел, красуются перед карим взглядом Минхо.

Сейчас Минхо не понимает абсолютно ничего. Хан с такой нежностью обнимает его, попросил остаться... зачем ему это нужно?

— Зачем? — Шепчет Минхо.

— М? — Джисон мычит не открывая глаз.

— Зачем я тебе нужен?

Хан просыпается, разрывая объятия с Минхо, потягивается сладко, садится на кровать и говорит так тихо, словно это была их тайна, а они маленькие дети, которые боятся, что если озвучить желание вслух, то оно не сбудется.

— Потому что я люблю тебя.

— Зачем? — Бензопила в груди работает, и потому у Минхо внутри сплошная каша, состоящая из органов.

— Не знаю. Я хочу быть с тобой, мне хорошо только с тобой.

— Мы практически незнакомы, ты зовёшь меня чужим именем. Это странно, Джисон.

— У нас всё впереди. Имя это твоё. Мне кажется, что всё в порядке.

— Я не Михо, я Минхо.

— Михо звучит красивее.

— Хотя... Мне даже нравится. Но единственное, что я знаю о тебе, так это то, что ты Хан Джисон. Мне мало этого.

Хан пододвинулся к Минхо, нежно переплетая их пальцы в бесконечную зависимость белоснежных снежинок, которые так прекрасно порхают мёртвыми бабочками внутри отходящего организма. Солнечного света не видно, но яркость, от которой глаза слезятся настолько, что хочется взять нож и выколоть их оба, лишь бы только не видеть этой смерти в глазах напротив. Заткнуть бы рот себе синим пламенем и больше никогда не открывать его. Молчать. А может, обсудить всё с кем-нибудь, но не садится на дорожку верной гибели печальной души.

— Меня зовут Хан Джисон, мне двадцать шесть, я работаю в компании Чана секретарём. Живу один, детей нет, семьи тоже. Этого будет достаточно?

— Да.

Сквозь грустные глаза льются лживые слова, которые Минхо не понимал, не осознавал, в какую пучину тонной лести и несчастья он запихнул себя.

○ ○ ○

Ещё две недели, как они встречаются, а за окном давно конец холодного и до безумия дождливого июня девятнадцатого года. Синоптики говорили, что будет глобальное потепление, но пока что Минхо наблюдает только глобальное похолодание. Где это видано такое? Серые панели по вечерам превращаются в призраков, а тени, которые они отбрасывают, словно пытаются сожрать. Деревья своей содранной ветром листвой напоминают осень, а не начало лета. Неспокойно на душе. Руки трясутся, желание попробовать вновь бешеное и что с ним делать, Минхо не знает. Внутри него словно живёт кто-то, что требует белых ощущений. Касаний мягкого вещества, которое бы так правильно помогало справиться с эмоциями. Ли пытается, искренне пытается справится с этим чувством того, что вещество с красивым названием ему так необходимо. Так нужно. Оно бы так трепетно расцветало бутонами алых роз в сердце, как бы прекрасно оно смешивалось с его кровью...

Минхо возвращается после колледжа под вечер, сегодня пары были до восьми, на улице давно темень из-за кошмарной погоды, в квартире тоже. Он дошёл на трясущихся ногах, страдая от тахикардии и всех невозможностей. Минхо холодно, словно его температура опустилась до всех минимумов, которые только могут быть.

В руках телефон дрожит, а Минхо набирает единственный номер, что может его спасти — «Джисон-и».

— Михо! Приветули! — Слышится звонкий голос в динамике.

— Д-д-джи... — Язык заплетается, возможности говорить словно нет.

— Что-то случилось?

— М-мне т-т-ак холодно.

— Холодно? Почему?

— М-ме-еня тряс-ё-т.

— Ты дома?

— Да-а.

— Скоро буду.

А Минхо чувствует, как разлагается. Как органы гниют от неизвестной ему болезни. Как ноги отнимаются, а руки словно ампутировали. Он не может пошевелить ни одной частью конечности. Дверь не закрыта, сквозь неё слышно, как демоны гуляют под ней. Если сейчас Минхо двинется, то кто-то точно услышит, а после сожрёт его. Впереди него тени, они тоже ждут. А Ли просто лежит в коридоре, вспоминая, как на этой недели они с Ханом хорошо погуляли. Как классно им вместе. На самом деле как парни начали встречаться, то Минхо сразу заметил, что ему стало легче в разы. И жить, и учиться. Энергии и силы было просто куча, он словно всегда под кайфом. Ему нравилось это чувство, потому что на сон теперь уходило куда меньше времени. Хватало шести, хотя раньше Минхо спал почти десять. Дела пошли в гору, успеваемость тоже. Энергии и вправду было столько, что однажды, придя с пяти пар и прогулки с Джисоном, Минхо выдраил всю квартиру. В принципе, чисто у него было всегда, просто эта пыль на верхних шкафчиках его очень напрягала, а грязь, оставленная от мух на потолке, была ужасна! И потому, вымыв даже потолок, сил хватило и на домашку, и на написание какого-то эссе. Это Джисон так действовал на него. Только после прогулок с ним так хотелось жить.

Они достаточно узнали друг о друге, поэтому Минхо больше не переживал. Да и Хан открылся совершенно с другой стороны. Добрый, заботливый. Внимание уделяет достаточно. Желает доброго утра и спокойной ночи. Минхо словно в раю. Ему так повезло с Джисоном. Кто же знал, что такой глупый шаг — сходить на синтетическую тусовку — окажется таким правильным и нужным.

Только сейчас все силы и разум решили покинуть вдруг Минхо. Тело его словно состоит из запаха, а не из кожи и костей. Он чувствует, как начинает растекаться, а на стенах появились глаза. Да такие, что издеваются. Играют, моргают и смотрят прямиком в душу. Текут не слёзы — течёт кровь. И потому, стены окрашиваясь в чудесные цвета погибели, давят на серо-тухнувшее сознание.

— Михо?

А Ли не двигается. Ему страшно. Хоть и голос похож на Джисона, а вдруг это демоны, что решили поиграть? Сами чудовищные Тоны пришли забрать грешную душу Минхо.

Только Хан понимает, что Минхо обдолбанный и давать ему два грамма было плохим решением. Он кидает тело на диван, а у его Михо глаза по потолку бегают, выискивая тварей. Зрачки огромные, в них чёрная дыра. Дышать тяжело и до безумия страшно. Что происходит? Это последствия вымышленной температуры?

Сколько проходит времени, Минхо не знает, лишь просыпаясь от кошмарного сна, что преследовал его, он видит нормальную квартиру. Без теней, демонов, Тонов — посланников Бога Смерти, без глаз, смотрящих на него. Всё хорошо и всё в порядке. Да, исключением того, что Хан спит рядом. Минхо включает телефон, а на часах два двадцать два (2:22) ночи.

— Хани, просыпайся. — Будит он Джисона.

— Тебе хуже? — Тяжёлый сонный голос разбивается о щёки Минхо.

— Нет, что было?

Джисон виновато открывает глаза, которые чуть освещает лунный свет, вздыхает и садится на постель. Минхо, не понимая, что происходит, повторяет действие за парнем, попутно включая лампу, что стояла на столе. Внутри организма вновь падает снег, а напряжённость ситуации растёт.

— Прости меня, Минхо. — Шепчет Джисон, а Ли настораживается, потому что Хан назвал его по имени.

— За что? Что случилось?

— Обещай, что простишь меня, ладно?

Сердце не на месте от таких слов. Минхо уже начинает надумывать себе всякого, что могло произойти, что Хан оказался в кровати у Ли, так ещё и извиняется?

— Обещаю.

— Обещаешь?

— Джисон, я же сказал, что да. Что случилось...

— Ты зависимый.

Минхо опешил.

— В смысле?

— В прямом. Ты зависим, Михо.

— Не придумывай, Джисон-и! — Смеётся Ли. — Я помню, что позвал тебя, потому что мне стало плохо. Может, у меня поднялась температура, и из-за этого я грохнулся в обморок? А ты просто помог, я всё вспомнил, можешь не рассказывать. — Улыбается Минхо, дрожащей рукой прикрывая рот.

— Нет, Михо, у тебя была ломка, а лучше тебе стало, потому что ты принял.

— Ну ты и шутник!

— Михо... — Хан протяну блестящую пачку, в которой раньше были таблетки.

А там все десять ячеек были пусты. Минхо с тревогой тянется пальцами, которые разогнуть трудно, подушечки дрожат, и что ожидать, он не знает. Но, переворачивая серебристую смерть, читает название — «Ксанакс».

— Ксанакс? Что это? — От безысходного бессилия упаковка выпала из рук.

— Это... это одна из форм бензодиазепинов. По-другому — это транк.

— Ты рехнулся? - Начинает кричать Минхо.

— Блять, Михо, ты уже выводишь меня! Ты реально придурок, который нихуя не понимает, да?

— Ты что орёшь на меня! Какого хуя ты накормил меня этим?

— Да потому что у тебя ломка была!

— Какая ломка!

— А разве принять тебе не хотелось?

И осознание проносится молнией где-то в подсознании. Воспоминания начинают всплывать тусклыми картинками. Вчерашний вечер кажется таким запутанным. Там, словно чёрная вдова распуская свои кислые паутины смерти, зовёт на сладкий чай с ромашкой. Минхо, испивая горькую отраву, давится тревожностью и ужасным желанием, которое кажется такими мягким и сочным, но иссыхающим и больным. Вчера с Джисоном они не виделись, времени как-то не было. Собирая по крупицам и капелькам на паутине, Минхо пытается вспомнить всё, что было. Утро, дом, колледж, вечер, провал, он просыпается рядом с Джисоном. Голова начинает болеть, словно в неё вставили шестнадцать тысяч иголок и теперь Минхо медленно и верно умирает. Это конец.

Ли поворачивает голову на дверь, где начинает вспоминать о глазах, о демонах, о том, как ему было до безумия холодно и страшно. Блеск в глазах становится ярче, а глаза начинают кричать о боли. Слёзы расцветают цветками вытекающих веществ сквозь трепещущие ресницы. И истерика накатывает первым приёмом в ноздри.

— Откуда... — Шепчет Минхо.

— Что?

— Откуда взялась эта чёртова зависимость! Я не принимал больше! Две недели прошло, уже третья, откуда могла взяться зависимость?

— Я не знаю.

— Убирайся.

Минхо и злится, и ревёт. Сейчас он хочет остаться один. Джисон ему противен.

— Убирайся отсюда, Джисон! Я видеть тебя не хочу!

— Да пошёл ты, Михо.

Хан ушёл, запирая дверь, а Минхо остался рыдать и жалея себя, что он теперь наркоман.

○ ○ ○

Сегодня четвёртый день, как Ли зарывшись в пыли и тонны бутылок из-под алкоголя, пытается не сдаться твари с чёрными глазами. Его тянет, ужасно тянет вновь ощутить этот вкус, вновь попробовать эту сладкую эйфорию, что похожа была на сладко-солёную карамель. Он обессилен от своих мыслей. Минхо не может согреться. Ему постоянно холодно. Пальцы скоро получат обморожение, и их придётся ампутировать. Они настолько красные, что хватит пары мгновений, и они начнут чернеть, а оттуда выхода нет. Как же тогда Минхо жить без пальцев? Как он будет делать банальные дела?

Бесконечная убивающая погода июля словно ругает людей, заставляя плясать под дудку смерти, что в вечности выращивает цветы, которые никогда не смогут расцвести. Они только сгниют от слёз будущих сомнений и печальной тоски влюбившейся души. Ведь страдания так аккуратно прекрасны только в шести патронах револьвера и любимой игры, где барабан крутится не для того, чтобы узнать букву, а для того, чтобы сыграть с судьбой в пятнашки. В игре Минхо патронов нет, там гладкие таблетки, которые так манят, так зовут узнать о том, что будет, а что произойдёт. Только дождь за окном оглушает досадную духоту, в которой тонет влюблённый Минхо.

Минхо больше не может так терпеть, он звонит Джисону, но тот не отвечает. Пишет, но его игнорируют. Голосовые тоже остаются непослушными. Бросая идею, Ли идёт на кухню к аптечке, в которой красовалась милая сколопендра — смерть Минхо — Ксанакс.

Закрывая шторы в гостиной, Минхо пододвигает журнальный столик ближе к дивану. Ставит стакан воды, кидает пачку и телефон, ответы на который до сих пор не пришли. В трепетном волнении вздыхая, он достаёт две таблетки, на вид красивые и так манят шагнуть через парапет. Он разжёвывает, запивая горечь водой, укрывается одеялом и старается уснуть.

Но проходит несколько промежутков времени, и Минхо в экстазе. Он открывает до безумия усталые глаза. Казалось, что веки весят около ста килограмм, почему их настолько тяжело открыть? Перед зрачками всё поплыло, и радуга словно разлилась по его квартире. Вокруг столько красоты... Ли смотрит, изучает. Замечает, как материя начинает гореть синим пламенем, а позже фиолетовым. Он смеётся, наслаждаясь картиной, представшей перед глазами. В мире столько прекрасного! Почему он раньше только этого не замечал? Выкидывая одеяло на пол, он садится, ярко улыбаясь, берёт в руки телефон, вновь набирая знакомый номер его любимого человека.

Минхо съел далеко ни одну таблеточку. Их было около десяти... а может больше, а может меньше... Ли не помнит. Единственные воспоминания, которые пока что есть, так это те, что Минхо проснулся из-за жара. Глотнув воды, разжевал двадцать две таблеточки, он словил своё далёко напрасное.

— Что тебе?

— Джи-со-н-ни! — Смеётся Минхо.

— Ты обдолбанный? — Тяжёлый вдох слышен в динамике телефона.

— Да, милаш! — Минхо дует губки подражая кукле, что скачет около него.

— Мне приехать?

— Приезжай, я тебя очень-очень, — До безумия медленного говорил, -очень-очень...

— Я понял.

— Очень жду!

Вызов завершается. А Минхо смеётся так громко, что казалось, соседи с первого этажа могли услышать его с седьмого. Сейчас вокруг всё такое прекрасное, как в фильмах. И Ли это нравится.

Ровно до того момента, пока он не просыпается наутро, а всё болит. Джисон рядом, вновь голый. Минхо понимает, что снова ни черта не помнит.

○ ○ ○

Так начинается долгая зависимость Ли Минхо. День сменяется ночью, ночь сменяется днём. На место лета приходит осень, на место осени — зима. Наступает морозный период никчёмной жизни, а здоровье Минхо ушло в бездонную бездну слитых материй и вечности снов. Ему нравится нюхать, нравится есть, нравится курить и уколы, оказывается, не такие уж и больные. Зато какой экстаз накрывает после них. Как интересно смотреть на всё вокруг, когда усыпанные пушистым снегом деревья болтают о жизни. И пыль, надрываясь, спорит в волшебстве забвения. До наступающего безумия прекрасно чувствовать всё и вся вокруг. Особенно когда внутри сплошная пустота, которую разбавляют пару граммов веществ и стакан алкоголя.

За окном декабрь девятнадцатого года. Зима. Огромная, до страха пугающая зима, что началась в первых числах октября. Давно декабрь не казался настолько убийственным. Снег засыпает тела, которыми рыгали крыши. В поисках бесконечных ответов на тревожащие вопросы люди представляли, что они бабочки, и потому порхая в неизвестное прекрасное далёко, мечтали быть свободными. Но реальность была к ним жестока. И потому, разбиваясь об асфальт, они шептали ему свои сокровенные тайны, которые теперь поймёт только он. Это зима всех забирала. Это ей нравилось смотреть на то, как кровь, смешиваясь со снегом, становилась начинкой красного бархата. Наступает снежный конец печально влюблённого и в скорби зависимого Ли Минхо.

Минхо бросил учёбу, ушёл работать на склад к Чану, разорвал отношения со своей семьёй, стал жить с Джисоном. Вернее, это Хан стал жить с Ли. Спустя месяц, как Минхо стал слабо принимать, они съехались. Всё в жизни их было хорошо. Любовь, общие интересы и увлечение, сухость, ссоры, крики, скандалы, жаркие ночи, экстаз один на двоих. И даже сейчас всё так и продолжается. Ничего не меняется. И возможности выразить всё другими словами просто нет. Минхо тонет в себе, в веществах и отвратительной зависимости к Хан Джисону. Он не осознаёт, в какую пучину запихнул себя.

Хан же в последние полгода странный. Он стал больше кричать, сильнее бить и говорить о том, как он ненавидит Минхо, но тут же извинялся, клялся, что больше в жизни не поднимет руку на его любимого Михо. А Ли, чувствуя пульсирующую боль в голове, всё прощал. Но Джисон менялся на глазах. Показывал, как ему противно от Минхо. Хану так нравилось, когда Хо был под наркотой. Какие действия он выдавал... Но стоило протрезветь, как его развратный Михо, который желал только одного, превращался в скудного Минхо, которому важны были поцелуи и тёплые объятия. Джисону нужно всё это только во время секса и больше никогда. Минхо винил себя каждый раз, когда лез трезвый к Хану. Унижаясь, просил поцелуй, но получал лишь резкое и холодное «нет». Это блядское чувство влюблённости гложет колючими кустовыми красными розами. Шипы наносят раны прямиком на сердце, которые вряд ли когда-нибудь смогут зажить, ведь оно уже разлагается от количества употребляемых веществ. И даже несмотря на это, бросая всё, он уходил на кухню, жевал таблетки Ксанакса, на которых сидел уже полгода, и возвращался готовенький к Джисону за новой порцией тёплых поцелуев и болезненных прикосновений зависимых тел.

○ ○ ○

Минхо дома. Он чист два дня. Хотя манящее желание никуда не делось. Джисона же нет дома вторые сутки. Ли искал его, звонил всем, кому мог. Только смысла в этом было явно мало, потому что все друзья его парня как один говорили, что Хана у них не было. Странные отношения были между Джисоном и Минхо. Они были парой, но вели себя подобно друзьям. Минхо стало всё труднее и труднее находится в компании Джисона. Когда парень дома, то часто зависает перед телевизором или в телефоне. Словно делает абсолютно всё, чтобы не разговаривать с Ли. Тёплые вечера спасаю только тогда, когда в униженных слезах Минхо придёт и скажет, что ему мало Джисона. Мало его объятий и самых странных поцелуев. И только тогда, будучи полностью униженным, растоптавшим свою гордость, Минхо сможет ощутить до безумия ледяные объятия, которые никак не помогают согреться, а только убивают.

Стук в дверь разорвал цепочку мыслительного процесса, и потому, вставая из-за стола, на котором была пепельница с сигаретами красного мальборо и грязная кружка из-под кофе, Минхо идёт открывать дверь в неизбежное прекрасное далёко. Почти три утра, а значит кроме Хана ждать некого.

Стоило ключу повернуться в замочной скважине, как сердце остановилось, дыхание замедлилось, а разум покинул тело Минхо. Джисон с порога вцепился в его губы, словно это было так нужно, так необходимо именно сейчас. В глазах у Хана сверкнула искра, когда он слабо приоткрыл свои веки, чтобы вдохнуть немного воздуха. Минхо сразу понял, что к чему. И потому, поддаваясь навстречу руками, что с плеч поползли по телу ниже, он разрешил себя использовать. Ледяные прикосновения хрустальных пальцев и частое дыхание — это всё, что запомнил Минхо.

Это был призыв к действиям, поэтому он начал гладить пресс Хана, опускаясь всё ниже и ниже, доходя до шорт. Непроизвольно Джисон начал тихо стонать. Минхо схватил его за бедра и резко поднял, чтобы отнести к дивану в гостиной, а после поцеловал с новой силой. Хо нежно сжимал губы Хана, заставляя того задыхаться от удовольствия и нехватки воздуха. Аккуратные мокрые прикосновения стали распускать цветами и опускаться ниже, к прессу. Руки были полностью свободны, и Джисону это не нравилось, он схватил Минхо за плечи, от чего начал стонать намного лучше, чем было до этого.

— Блять, Михо...

— Я знаю, что тебе нравится.

Снова мокрый поцелуй, горячее дыхание и ледяные прикосновения на пылающей коже. Чувства, которые Минхо испытывал в эту ночь, были похожи на американские горки, ведь его кидало то в холод, то в жар. Ему было мало и много одновременно, он хотел насытиться телом Джисона на все миллион процентов, поэтому хватал, кусал, прикасался, старался делать всё, чтобы запомнить это навсегда.

Но вдруг что-то произошло в голове у Минхо, и он остановился. Мыслительный процесс вновь запустился, только теперь Ли сидел на Джисоне, смотря тому в глаза, а на шее рядом была причина, по которой сейчас Минхо умрёт. Но пока он слепо игнорирует, чувствуя тяжёлую колющую боль в районе его разлагающегося сердца.

— Ну же, поцелуй меня, Михо, ты же это так правильно делаешь, — Джисон, переняв инициативу полностью на себя, стал целовать Минхо со всем азартным безразличием и алчностью к этому телу.

Минхо стал извиваться, словно происходящее ему явно не нравилось.

— Что мы делаем, Джисон? — Отстраняясь от холодных касаний, спросил Минхо.

— Очевидные вещи, ты разве сам не понимаешь?

— Нет, не понимаю. Ты под веществом, да?

— Пора понять, ты давно взрослый мальчик. Да, я чуть принял, но только для тебя.

— Мне не нравится всё это, Хан.

— А мне нравится, когда ты вот так сидишь на мне. И совершенно не нравится, что ты останавливаешься, Михо.

— Что между нами, Джисон? У тебя на шее засос...

— Да, блять, — Хан тяжело вздыхает, запрокидывая голову на подушку, — Тебе именно сейчас это надо узнать, когда я истекаю под тобой, а мой член упирается в тебя?

Минхо вспылил, он не хотел снова быть использованным, но и показывать свою обиду не желал.

— Да, я хочу узнать. Тебя не было дома два дня...

— Тебя ебёт причина?

— Хани...

— Михо, завали уже. Я устал слушать твоё ебаное нытьё. Так сложно ради меня ноги раздвинуть? Почему ты адекватный только под наркотой. Сколько в тебя ещё всыпать, чтобы ты слушался, а не ныл, м?

И провалившись в ступор и совершенно не понимая, что означает слово «всыпать», Минхо молчит, лишь с полнейшим непониманием во взгляде он смотрит на Джисона, который улыбается и медленно смеётся. Ли сидит в озадаченности, надеясь, что говорит сейчас не Хан и вещества. И вообще, он делает это всё для того, чтобы позлить его, ведь злой Минхо в постели Джисону нравился больше всего. Он говорил об этом, и не раз, так что...

— Что между нами? — Шепчет Минхо, а слёзы готовы литься морозными водопадами сквозь температуру непринуждённых мыслей и самых светлых чувств.

— Михо, ничего не будет между нами. Я просто животное, которое хочет утолить своё дикое желание, а ты — влюблённый парнишка, который переспал со мной два раза. Тебе реально ведь хватило двух раз, чтобы влюбиться и несмотря на всё это, — Джисон всё также лежит под Минхо и улыбается, почти смеётся, — Ты ведь даже подсел из-за меня! Ты настолько в себе не уверен был, что про тот случай забыл! — Хан стал смеяться, а у Минхо слёзы на глазах появились, грозясь пойти первым проливным дождём с грозой после весны.

Его любимый человек говорил гадости, которые сам Минхо в тишине ванной комнаты выливал на свои ноги. Там, блуждая по лабиринтам бесконечности, ища дорогу к счастью, он рисовал собственные тропинки. Надеясь, что они его проведут. Жаль только, что одни дороги были заняты кровью, а нож, что старательно рисовал новые, не помогал. Другая же тропа была усыпана белоснежным снегом Метиметкатинона, и потому, ступая на неё, но больно падая, Минхо возвращался к той, в которой находил единственный покой. А так хотелось вернуться в те вечно семнадцать, где не было всей этой грязи.

— Какой случай? — Капля унылой слезы упала на футболку Джисона.

— Ну ты и глупый, Михо. Ты не просто так подсел. Это я тебя подсадил. Я поил, кормил тебя таблетками. Ты никогда не думал: почему у тебя столько энергии после наших встреч? Я же буквально пичкал теб...

Договорить Джисон не успевает, Минхо одаривает его проклятой пощечиной. А собственная боль заглушает стук печального сердца. Ли злится настолько сильно, что сейчас хочет избить Джисона, показать, насколько ему неприятны слова любимого человека. Как отвратительно-ужасно осознавать, что Ли сидит то на Ксаноксе, то на Метилметкатиноне не из-за Хана, а из-за собственной слабости. Если бы тогда Минхо всё же не пошёл, что было бы сейчас? Сейчас он бы не искал деньги на вещества, не страдал от гадливой любви Джисона. А вдруг он был бы счастлив? А это ведь конец, да? Минхо жалеет, что тогда решил пойти с этим грёбаным Чонином, который умер в феврале. От чего — никто не знал, а хоронили в закрытом гробу. Всё было бы по-другому. На ногах и на сердце не было бы шрамов. Минхо был бы здоров.

— Ну ты и урод, — Единственное, что говорит Минхо, задыхаясь от боли предательства.

А Хан смеётся наслаждаясь слёзками Минхо.

— Долго до тебя доходило.

— Ты первый признался, Джисон...

— Я решил поиздеваться, а ты повёлся!

— Заткнись, — Шептал Минхо, давясь слезами, — Просто заткнись...

— Это не я бросил всё ради какого-то парня и дозы. Ты же врал мне, когда писал, что ты чист два дня, Минхо. Я же вижу по твоим глазам, что ты принимал сегодня.

— И что с того! Это из-за тебя я стал таким! — Кричит Минхо.

— Нет, милый, это ты из-за себя стал таким. Я не наркоман. Да, я балуюсь, но очень редко. Сегодня один из таких дней, но до этого я принимал три месяца назад.

— Но недавно... одна дорожка на двоих, ради тебя я снова занюхал, чтобы ты был доволен мной.

— Ты глупенький, — Улыбается Джисон, — Я не нюхал, а просто стряхнул всё на пол, пока ты закрывал глаза от боли.

Это была ошибка.

— Уходи...

Одна огромная ошибка.

— Куда же я пойду? Я с тобой живу, Михо.

Которую совершил безмятежно влюблённый Ли Минхо.

— Мне плевать, уходи!

И Хан ушёл. Только дверь хлопнула, разрывая все возможные моменты и жизненные нити, что и так давно были натянуты. Минхо ошибся, очень сильно ошибся. Он полюбил человека, которого знал две недели. Он привязался к Джисону, потому что давно хотел любить и быть любимым. Минхо шёл на собственные жертвы, зная, что любовь Хана ядовита. Она отравлена настолько, что шлейф проклятия тащился позади неё. Сколько раз Минхо сочинял мечты... невозможно будет даже сосчитать по пальцам. С Джисоном всё казалось правильным и нужным, всё так, как и должно было быть. Ведь в начале было что-то похожее на любовь, а сейчас, оглядываясь назад, Минхо видит в этом только ненормальную привязанность. И не более. Ли хотел быть нужным, хотел, чтобы его научили любить себя. Но вместо этого он в погоне за блеклой умирающей мечтой загонял себя в пучину хтони, не осознавая, что баловство с романтизированной зависимостью настигнет его в виде ломки и желания употребить. Кошмарные мысли о смерти и глаза на потолке — побочка любви к Джисону. И этих острых ощущений так желал Минхо? Так сильно хотел попробовать что-то новое ради этого? Ради того, чтобы в двадцать два года стать зависимым от Мефедрона наркоманом. Ради того, чтобы бросить всё и безвозмездно любить? Пить каждый раз отравленное красное вино, надеясь, что когда-нибудь оно сможет вылечить больную смертью душу.

Минхо, скатившись по стене напротив входной двери, ревёт. Он заливается горькими слезами, которые готовы разорвать его глотку, раздавить сердце от невыносимой, оглушающей сознание боли. Он рыдает навзрыд, и его крики бьются о пространство комнаты. Внутри червяки роют туннели в сгнивающей плоти. Минхо, закинув голову к небу, старается успокоиться, но выходит отвратительно плохо. Он начинает бить руками пол, костяшки с каждым новым сильным ударом превращаются в кровавое месиво, называемое: убийство скорбящей любви. Минхо страшно. Как он теперь будет жить?

И поднимая своё тяжелое тело, которое готово было развалиться от неимоверной худобы и белоснежной кожи, Минхо идёт на кухню к холодильнику. Он достаёт оттуда бутылку зелёного бессмертия и, открывая её, пьёт залпом, сжигая слизистую горла. Ему не больно физически, моральная причина — хуже. Настолько, что прикоснись к коже зажжённой сигаретой, он бы ничего не почувствовал. А на столе лежит пачка Джисона. Минхо достаёт одну, закуривает, затягивается, а спичку тушит о предплечье. И, как ни странно, ничего не чувствует. Лишь вспоминает холодные ночи и вкус губ Хана, что раньше были на этих сигаретах. Они курили одну на двоих, и это было так правильно. Сейчас же сигарета красного мальборо, что некрасиво лежит в исхудавших пальцах Минхо, тухнет, как и свет в его безжизненных глазах.

— Он подсадил меня на чувства, а я повёлся — идиот.

Минхо кричит. Внутри него сейчас пожар отравленной любви. Ему невыносимо больно в сердце, а в месте, где раньше была душа, остались только белые опарыши, что пожирают остатки разлагающейся плоти. Кружка и пепельница летят в стеклянный шкафчик кухонного гарнитура. Дерево теряет форму от жестокой силы бешенства, что накрыло Минхо белой пеленой циничности жизни. Он сам разрешил себе быть таким, какой он есть сейчас. Его безумие опасно. Поднять стеклянный стол сил не хватает, ведь руки сейчас в омерзительном чувстве гнева трясутся настолько сильно, что кажется, достаточно одной минуты и нервные окончания разорвутся, а пальцы вовсе перестанут функционировать. И потому, переворачивая ненавистный стол, Ли слышит звук разбивающихся воспоминаний. Когда они с Джисоном, сидя на кухне, обсуждали проблемы, а чашки с чаем звонко бились о поверхность этого стола. Частично разбиваясь, теперь валяется у раковины. А грохот, что стоял от этой загнанной в пучину преданной истерики, пугал соседей всего дома. Минхо открывает дверцы, разбивает посуду о стены, пол. Вкусный запах керамики и закипающих эмоций смешивается с ароматом мертвеющего снега на улице. Минхо выкидывает микроволновку в окно, разбивая его. И прохладный ветерок обнимает со спины своими длинными, до жалости холодными руками, а пальцы ласково гуляют меж пробора волос. Осколки летают по пространству, а ярость потихоньку начинает успокаиваться. Грудь тяжело поднимается, с трудом опускается. Щеки горят от обиды и чувства вины. И в момент всё исчезает.

Куда делись слёзы?

Почему внутри пустота?

Это конец?

Опустив свои беспомощные руки, оглядывая всё вокруг, он думает только об одном. О белой и красивой смерти. Минхо шагает по осколкам, что весело впиваются в пятки. И вот уже пол украшается прекрасным забвением кровавых воспоминаний и травм, что нанёс Хан Джисон. В холодильнике доза, оставленная на завтра, на послезавтра, на неделю вперёд, но Минхо хочет сейчас. Хочет всё и немедленно. Он гуляет по битому стеклу так, словно его нет вовсе на полу. От холодильника к шкафу, от шкафа к столу. Ли ставит остатки целого стола, хотя части одной нет — она разбилась. На шатающихся ногах Минхо готовит пару бомбочек и две длиннющие последние дорожки. Он находит на полу не разбившийся стакан, идёт к раковине, чтобы наполнить его водой, и возвращается на место. Глотает бесконечности времён, жуёт таблетки Ксанокса, занюхивает вместе с осколками стекла, что разрезают его слизистую. Из носа течёт кровь. И больно настолько, что Минхо игнорирует яростные звуки ударов в дверь. А там соседи, что явно недовольным поведением жителя этой квартиры в три часа ночи.

Ступая вновь по битому стеклу, как по воспоминаниям, которые теперь не склеить, Минхо идёт в ванную. Открывая кран — ждёт, когда наберётся вода и он сможет смыть кровь с ног, носа и рта.

Тридцать минут в отключке. Он смотрит ровно в пустоту до того момента, пока ноги на полу не начинают намокать, а от воды их мерзко начинает щипать. Вдыхая, Минхо поднимает голову к крану, поворачивая его в противоположную сторону. Собираясь с силами, вновь наступает на стопы, где осколки разрезали всю плоть, играясь с сосудами внутри. Ложась в ванную, Минхо понимает, что что-то явно не так, но игнорирует.

А стоило бы. Потому что температура тела резко опустилась, а перед глазами поплыла картинка. Трястись в воде неудобно и больно. Руки бьются о чугунную ванну, вода окрашивается в кровавые цвета заката угасающей жизни. А лёгкие осколки выскальзывают из ран, оседая где-то у ног. Голова дёргается, а чудесная белая пена, что так и желает выйти наружу, украшает открытый рот Минхо.

Тело с каждым новым тиком всё больше погружается в воду, и сил схватиться хоть за что-то просто нет. И потому он тонет чувствами в болезненную любовь, что так хотела Минхо погубить. Он начинает захлёбываться. То ли от воды, то ли от крови, то ли от белой игристой пены.

И вот мгновение прошло, и пронеслась вся нежность жизни. Тишина кричащих мыслей больше не пугает. Наоборот, теперь всё хорошо и все в порядке. Воспоминания купаются в грязной воде, что, наконец, успокоилась. Она больше не дрожит от истерики Минхо больше не выливается за все возможные края. А ведь Хо заходил за этот край. Он был там миллионы раз и даже чуточку побольше. Но каждый раз, оказываясь там, он притворялся странником. Он путешественник во времени. Минхо в жаркое лето был в холодной зиме. Чувства, казавшиеся ложью, были самой настоящей правдой. Всё было важно, нужно. И потому-то тело в вечности не двигается. Момент утонувшей души и погибшего сердца настиг печально-тоскливым концом. Красные розы, что, наконец, смогли разорвать грудину, проросли чудесными цветами украшая мёртвое тело Минхо. Забвение фрагмента, что будет запечатлён на камеру памяти больше никогда не смогут увидеть люди. Никто не поймёт, почему в квартире хорошего Ли Минхо нашли наркотики и почему в три часа ночи устроил погром в съёмном жилье. Стоило ли это всего того, что было? Нет.

Ничего.

Этого.

Не стоило.

Минхо умер в маленькой ванной комнате от передозировки наркотиками. Он погиб от острых ощущений, которые так хотел испытать. И виной тому был он сам. Теперь всё также в одиночестве, где тишину нарушает капающая вода, он не сможет вернуться назад.

Я погиб от рук несчастной любви.

Это он меня на эти чувства, как специально подсадил.

Больше нет этой любви, что тлела в сигаретах.

Меня тоже больше нет, я утонул в забвениях моей болезненной любви.

И был таков мой снежный конец.