Последствия одиночества

Дома горел свет. Чугайстер провел меня до калитки и развернулся в сторону леса.

– Постой, – остановала я и протянула букетик старику. – Верни это Кассию и скажи, что я хочу видеть его лично и слышать, как он делает мне предложение, а не ты. Он не маленький мальчик, а я – точно не та, которую ему нужно бояться.

Чугайстер с грустью посмотрел на меня, но цветы взял.

– Спасибо, – улыбнулась я и отвернулась, чтобы дед не видел моих слез.

Когда я вошла домой, Адам уже стоял на пороге и выжидательно смотрел на меня.

После, окинув меня взглядом, заметил, что моя одежда грязная и оборванная, мгновенно изменился в лице и схватил меня за плечи.

Слезы мои ещё не высохли, поэтому я представляю, какая картинка сложилась у брата в голове.

– Ева, что это чудовище сделало с тобой? Что он сделал? – глаза Адама были полны ужаса и тоже намокли от слез. – Ева, он?..

– Нет, он разозлился, но мне не навредил, – как можно спокойнее сказала я, хоть правдой это и не было.

Кассий навредил мне больше, чем когда-либо кто-либо другой, навредил больше, даже если бы сделал со мной то, что представил себе Адам.

Я чувствовала, что попала в ловушку, из которой мне не выбраться. Я не смогу убить Кассия, я не смогу расстаться с ним, я не смогу всех спасти. Я слишком слаба и ничтожна. Беспомощна.

Я всего лишь жалкий человек.

– Ева, я его убью.

– Мы оба знаем, что это невозможно, – вздохнула я скорее с облегчением, чем с досадой.

Я бы не хотела, чтобы кто-то мог обидеть мое чудовище, причинить ему боль.

Я лучше приму все эти страдания на свои хрупкие плечи. Каким бы Кассий ни был, я люблю его, даже если это делает меня худшей из всех людей на планете, я люблю его.

– Я хочу умыться, – я мягко убрала руки Адама со своих плечей. – А где Вероника?

– В душе, – рассеянно проронил Адам, продолжая сверлить меня своими карими глазами. – Наконец смогла поохотиться. Одолела медведя, так была голодна. И... Ещё кое-что...

Адам повел меня в бывшую комнату мамы, и желудок мой сжался от болезненных тошнотворных воспоминаний.

На маминой постели лежала Аглая.

– Кассий вернул ее около часа назад. Сказал, что если мы будем и дальше пытаться избавиться от него, в следующий раз шанса выжить уже не будет.

Я осторожно села на постель рядом с девушкой. Обычно румяные щеки теперь были бледны, даже отдавали нездоровой желтизной, губы посинели.

– Она... в порядке? – с недоверием спросила я, мягко коснувшись холодной щеки, и поправив черные кудри.

– Да, думаю, к утру проснется.

В комнату вошла Вероника, румяная, с блестящими глазами, бодрая и полная энергии.

– Боже, Ева... – Ника сразу помрачнела. – Что он с тобой сделал?!

Ну неужели я настолько плохо выгляжу?..

– Ничего, о чем вам стоило бы переживать. Главное, что мы снова вместе. Город выглядит по-прежнему пустым, боюсь, что кроме нас четверых никого не осталось. Я хочу переодеться и поспать. Адам, может, проверите обстановку в городе? Вероника, будь его телохранителем. Поговорим утром.

Не дожидаясь лишних расспросов и попыток меня задержать, я вышла из комнаты прямиком в душ и разрыдалась в голос еще до того, как успела закрыть за собой дверь.

***

Проснулась я в пять утра с ощущением, что на меня кто-то смотрит, но, открыв глаза, никого рядом не обнаружила.

Комната пахла весной от цветов, сплошь устилавших пол, которые я заметила, включив прикроватную лампу.

Губы сами собой расплылась в глупой улыбке, а сердце кольнуло приятной болью.

Кассий.

А вот и букеты, об отсутствии которых предостерегал Адам. Может, все не так страшно? Я привыкла видеть мир чёрно-белым, и если случалось что-то плохое, я сразу погружалась во мрак отчаяния. Возможно, я снова сделала слишком поспешные выводы, и все куда лучше, чем мне кажется?

Какая вообще разница, если с моим монстром случаются мгновения отчаяния и страха. Вчера он напугал меня, а теперь чувствует вину и пытается всё исправить. Может, со временем он совсем оттает и вспомнит свою человеческую суть?

Ноги утонули в приятной свежести и прохладе первоцветов, наполнив меня счастьем до краёв, энергия внутри меня ощущалась яркими солнечными лучами, пряным запахам летнего вечера, детской искренностью.

Захотелось жить.

Дома не было никого, кроме все ещё спавшей Аглаи, которая выглядела уже намного лучше.

Я умылась, почистила зубы впервые со дня пропажи отца, уложила волосы и улыбнулась своему отражению, счастливому, с блестящими от возбуждения глазами и раскрасневшимися щеками.

Конечно, Кассий любит меня. Конечно, любит. Я красива, я умна, я в принципе замечательный человек. Так с чего бы мне сомневаться в том, что я могу быть любима?

На улице все ещё было темно, но это не могло остановить меня, ничто не могло меня напугать теперь, когда монстр, кажется, признал свои ошибки.

Улица встретила меня тишиной и морозным сверканием звёзд. Крыльцо припорошило, так что нельзя было сказать, был ли здесь кто-то до меня. Я еле сдерживала себя, чтобы не бежать по направлению к лесу, но, заметив на опушке среди деревьев темный силуэт, отбросила все сомнения и побежала в объятия чудовища со всех ног.

Кассий был словно погружен в тишину и мрак, растерянно осмотрев меня с головы до ног, он раскрыл руки для объятий и крепко прижал меня к себе, зарывшись носом в мои волосы. Мне было одновременно тревожно и страшно спокойно, вжавшись в холодную грудь монстра я чувствовала себя дома, в безопасности, но отпрянуть и посмотреть ему в лицо не хватало духа. Когда монстр приобретал в моем понимании человеческие черты, он сильнее казался мне нереальным. Мне снова стало страшно, что Кассий лишь плод моего больного воображения.

– Ева, помнишь, я говорил, что кто-то другой пытался предрешить нашу судьбу? – Кассий отстранился, вдруг крепко вцепившись в мои плечи, глядя на меня глазами безумца.

– Да...

– Я не хочу, чтобы моей и, особенно, твоей жизнью распоряжались, как вздумается. Когда я оставил тебя тогда, после секвойи, я искал ответы. Я взывал к высшим силам, к небесам, ко всему миру, находящемуся по ту сторону человеческого понимания, по ту сторону реальности. И я нашел.

Пальцы чудовища ещё сильнее впились в мои плечи, так что теперь мне было больно.

– Пойдем.

Кассий потащил меня вглубь леса, терпеливо придерживая, пока я спотыкалась о причудливо переплетавшиеся корни древнего зеленого океана.

– Куда мы идём?

– В место, где все началось, – сквозь зубы прорычало мое чудовище. – Ты знала, что в древние времена здесь бушевали моря? Ещё до появления людей, до появления жизни, но уже после появления зла?

– Да, Тетис кажется... океан...

– Знаешь, на чем держится мир? Какие его незыблемые основы? – Кассий был очень взволнован, и в этом волнении не было ничего хорошего, оно было злым, грызущим его изнутри. – Тьма. Тьма безграничная, тьма прожорливая, тьма бессердечная. И свет. Яростный, живой, беспощадный. Тьма залегала на дне древних морей и вот, когда родились горы, тьме пришлось встретиться со светом, и между ними началась вечная борьба за власть, бессмысленная конкуренция. Появились люди. Основы мира долго наблюдали за ними, восхищаясь свободой выбора и презирая их смертность. И вот, тьма со светом поспорили: кто же всё-таки сильнее? Они решили поселить себя в женские чрева. Моя мать была первой, потому что первородной была и тьма. Свет должен был родиться тогда, когда я потеряю сердце и надежду, когда я потеряю то, что делает человека человеком. Тогда Филипп встретил и твою мать, и его звала не любовь, а свет, манящий и убийственный, заложенный в ее чреве. Наши матери умерли, потому что ни одно человеческое существо не может выдержать такой силы.

Мне стало до тошного тревожно и волнительно. Свет и Тьма. Жизнь и Смерть. Я и Кассий. Я не хотела романтизировать зло, не хотела искать что-то сладко-удушающее в его прекрасном лице, чистых холодных глазах, но я пропала еще задолго до секвойи. Я пропала, когда начала нуждаться в мертвом чудовище больше, чем в живых людях.

Мы прошли через островок леса и теперь спускались по пологому каменистому склону, справа от которого в камнях шелестел двухметровый водопад, чтобы стечь к ручейку, замерзшему по краям.

Небо за вершинами гор начало розоветь.

Кассий продолжал:

– Мы должны были встретиться, как равные. Моя ослабевшая тьма и твой потускневший свет. Если бы Филипп тебя убил, победила бы тьма. Если бы ты заперла меня под плитами, навсегда забыв, победил бы свет. Духи поведали мне, что мы с тобой живем уже не впервые, что все никак не получается найти того, кто победит. В этих жизнях почти все кости были у тьмы, поэтому складывается впечатление, что она побеждает, но не позволяй себе убеждаться в этом, нет, ты куда сильнее моей слабости.

Я молчала, только сильнее вцепилась в Кассия, чтобы не поскользнуться на заснеженных камнях.

– Я не хочу, чтобы кто-то выиграл, чтобы мы были пешками в чьей-то злой несправедливой игре. Я обуздаю зло, Ева, слышишь? Я подчиню себе плоть, я подчиню себе тьму, и мы оба будем победителями. Я и ты. Вдвоем.

Я отвела взгляд от заснеженного поля, вслед за которым вновь возвышались хвойные деревья, глядевшие на эти виды веками.

Кассий обуздает тьму, но обуздаю ли ее я? Если во мне свет, то почему внутри так больно и пусто? Почему я чувствую себя мраком, черной пустотой, поглощающей все вокруг, но вечно голодной?

Кассий держал меня за обе ладони, нежно поглаживая их большими пальцами. Он смотрел на меня так, как смотрел впервые после моего прикосновения к секвойе. Дымка глаз подернулась синевой: намокла.

– Мы сейчас на одной из низин Карпатского хребта, дитя. Тьма спала здесь миллиарды лет, а после решила тягаться со светом. Так пусть она подавится своей чернотой, захлебнется в алчности, потому что здесь, в ее колыбели, я заявляю, что игра окончена. Я не ее раб, и я сделаю все ради тебя. Тьма хотела твоей смерти, а я сделаю из тебя равную мне. Ты моя нареченная, моя судьба. Моя жизнь.

Я вдруг так испугалась, что он скажет мне, что любит меня, что мне захотелось заткнуть уши ладонями и бежать без оглядки. То, что Кассий говорит теперь, и то, в чем он гневно уверял меня вчера, слишком сильно расходится. Как скоро наступит очередной перепад его настроения, который меня уничтожит?

– Что ты так хмуришь бровки, милая? Дорогая Ева, что так тревожит мысли твои? Ты можешь мне доверять.

Я немного отвернулась, почти крича от радости и боли, которую вызывали мои чувства.

– Знаешь, – я мягко забрала у Каса свои руки, чтобы была возможность впиться в ладони ногтями и успокоиться. У меня есть некоторые переживания. Страхи. Я... боюсь тебя. Я боюсь боли, которую ты мне можешь причинить, но еще больше..

Я повернулась к чудовищу, крепко вцепившись в ворот его пальто и почувствовав, как мои глаза наполняются слезами.

– Еще больше я боюсь причинить боль тебе.

Кассий обхватил мое лицо ладонями и крепко прижался лбом к моему лбу. Вдруг на мою щеку упала слеза, и это пронзило меня, как электрический разряд, вызвав волну ненависти к себе и жалости к чудовищу.

– Прости меня. Клянусь, что не причиню тебе боли, пока держу контроль над мраком.

– А если ты его потеряешь? – я опустила глаза вниз и стала теребить ворот черного шерстяного пальто. – Что тогда?

Несмелые солнечные лучи коснулись лица чудовища, и я задрожала всем телом, потому что лицо это было божественно, свет, преломлявшийся в ледниках глаз, был невыносимо чистым, и я всем своим существом хотела верить, что тот Кассий, который сейчас смотрит на меня так нежно, с любовью, и есть настоящий Кассий, который скорее умрет, чем причинит мне боль.

– Тогда я надеюсь на силу твоей любви и твоего прощения, - умоляюще сказал он, и внутри меня что-то надломилось.

Кассий поцеловал меня в лоб, в щеки, в глаза, в голову, бесконечно поправлял мне волосы, раздуваемые непослушным ветром, но губ коснулся лишь кончиками пальцев, после крепко прижал меня к себе и гладил по волосам, продолжал целовать в макушку.

Мне было больно, так, как будто кости стали жидким раскаленным металлом и жгли внутренние органы. Чувство нежности было невыносимым, кричало мне вжаться в монстра, съесть его, залезть к нему внутрь и остаться там до скончания веков.

– Я люблю тебя, – прошептала я вниз, нашим ногам, и разрыдалась.

Кассий вновь промолчал.