Любовь С Ягодным Ароматом

„Духи, как и любовь, неуловимы. Их можно выбирать долго и тщательно, а можно просто влюбиться.“
— Марилен Дельбур Дельфи

Не то что бы Северус Снейп был таким уж гадом, как о нем рассказывают, но казаться таковым всегда старался. И делал это умело — как ни как дурил Волдеморта, ну, и, впридачу запугивал детишек до дрожи в коленках, для профилактики. И почти все велись....

За исключением двух небезызвестных наглых и ужасно раздражающих гриффиндорцев. Почему двух? Да потому что рыжий действительно воздухом давился, когда его видел, а если профессор, не дай Мерлин, обращал вниманиена него, то все, пиши–пропало, полуобмоорок и курс в сторону кладбища.

Поттер был слишком непонятлив, чтобы боятся или, хотя бы, на крайняк, опасаться его. Нет, на Лили он был похож, несомненно, но это никоим образом не перебивало идиотский характер папаши-оленя. Мальчишка все время везде лез, что-то вынюхивал, то ему интересно, это ему интересно, и все, как одно, травмоопасно! То оказавшийся опасным Квирел, то Василиск, то ополоумевший крестный-преступник вкупе с преподавателем-обортнем, то внезапное участие в смертельном турнире, — серьезно, Мерлиновы панталоны, почему это вообще законно? — то сборище детей, именуемое Отрядом Дамблдора, хотя, вряд-ли это было его идеей, то внезапное желание таскаться за мелким Малфоем со своими подозрениями двадцать четыре часа в сутки, то бессмысленные геройства и марш-бросок по лесу в поисках крестражей, в общем — лучше бы его пришибло снитчем.

А девчонка-то! Девчонка! Кажется, она с первого года обучения поставила себе цель— либо прикончить его, либо довести до инфаркта. Как вообще можно было расценивать её выкрутас? Она его подожгла, дракла за ногу. А кто дал ей право таскать ингредиенты из его личных запасов? Так же Северус, все ещё, упорно не понимал, почему Альбус отдал ей этот треклятый маховик. А ещё не понимал, почему на четвёртом курсе за ней, — да симпатичной, да умной не по годам, и что? — таскалась половина Дурмстранга во главе с этим идиотом Виктором. Он ей так приглянулся, потому что сидит на метле?

Да пожалуйста, будто он летать не умеет! Ха, да даже лучше.

Альбус только смеялся над ним тогда — недовольный ситуацией и своими, хоть и мысленными, попытками сравнить себя с Виктором Снейп пришёл жаловаться на назойливого чемпиона, хватая целую охапку ненавистных лимонных долек, и, усевшись напротив директора, клял Крама на чем свет стоит.

На пятом курсе он точно знал— ОД был ее идеей. Достаточно было спросить у мадам Пинс какие книги брала ее любимица. Он тогда почему-то гордо поднял подбородок, ведь библиотекарь назвала, в основном, книги по продвинутым зельям.

Тогда же он в первый раз услышал этот томительно-сладостный аромат, обосновавшийся в его душе и разуме повсеместно. Не ясно как, но эти несочетаемые запахи вместе были восхитительны: яркий цитрус, жимолость, тёмный шоколад и кофе тесно переплетались с мягкими красными ягодами, карамелью, бергамотом и сахарной ватой.

Он буквально стал зависим от этого аромата, голова совершенно отключалась в моменты, когда его окутывал этот запах.

Альбус опять только смеялся и игриво, — Салазар, как выкинуть эту картинку из головы? — пожимал плечами, подмигивая. Говорил, что сделать что-то с его помешательством, — интересом, поправлял его Северус, — пока что нельзя, мол, нет такого лекарства.

— Мальчик мой, ты же умен, ты и сам все скоро поймёшь, не в моих интересах томить тебя ожиданием, но до этого ты должен дойти самостоятельно,— а дальше Северус не особо слушал, потому невозможно было снова делать вид, что он воспринимает бубнеж о "всеобщем благе" с адекватной реакцией.

На вопрос о том, что же это за болезнь такая, Дамблдор, очевидно, не ответил.

Снейп привык ощущать этот запах рядом с собой все время,— казалось, уже сам замок впитал в себя этот волшебный аромат.

Через два года, на седьмом курсе Золотого Трио, привычный запах, ставший неотъемлемой частью жизни, пропал.

Северус почувствовал это лишь когда прошло несколько месяцев — от былого сладострасного аромата остались слабые отголоски, а значит его источник не присутствовал в школе все это время.

А потом он понял.

Дракл его задери, как он бесился в момент осознания произошедшего, а душу рвало на куски от понимания ещё и своей глупости. И как его угораздило?

Он чувствовал себя хуже некуда, не понимал, почему именно она — эта светлая девочка, подруга Гарри Поттера, хоть и не делившая мир, как лучший друг, на чёрное и белое, людей, на плохих и хороших, хоть и всегда старавшаяся оценивать ситуации со всех сторон, хоть и защищавшая его перед друзьями, но смогла бы она остаться, если бы знала, что он делал? Если бы видела, как он спокойно смотрел на мучения попавших в руки ПСов бедняг, как сам пытал, как убивал?

Снейп отказался это принимать — засунул на самую далёкую полку в подсознании, занимая себя чем угодно, но стараясь не возвращаться к этим мыслям. Стал тщательней выполнять директорские обязанности, отвлекаясь на них, врал сам себе и ходил злой как пикси. Все тумаки доставались студентам, оказавшимся не в то время, не в том месте, а пустыми одинокими ночами он, как в сопливых маггловских фильмах, усаживался на широкие подоконники в коридорах, тихо скробя о Дамблдоре, сжимая в руке хроноворот.

Когда Поттеру нужна была помощь у треклятого озера, Северус чуть не лишился чувств: вместо грациозной лани, после произнесенного  заклинания из палочки вырвалась маленькая сверкающая выдра и начала наматывать около него круги, попутно размахивая полупрозрачным коротеньким хвостом.

Эта верткая энергичная выдра ему понравилась и стала частым визитером, если это можно было так назвать. Снейп, сохраняя ночной ритуал, уходил в отдалённые части замка, перебирая между пальцев цепочку хроноворота, и говорил с внимательно слушающим его патронусом.

О, он понял, как рад ее видеть, только когда она ворвалась в зал суда, вырубив дежуривших на входе авроров, вытолкнула с возвышения, вещавшего до её появления, Кингсли и разразилась праведным гневом.

— Вы, кучка пустоголовых недоумков, какого-то дракла не допустили меня до слушания, хотя я имею право здесь присутствовать как человек, вытащивший Северуса Снейпа с того света,— он тогда вздрогнул, услышав как она рычит, ха, гриффиндорка, что поделать.— И с какой стати вы держали его в Азкабане эти недели, скажите на милость? Решили поиграть с властью и заигрались?

Снейп, кажется, никогда не слышал такой звенящей тишины, — боялись раскрасневшуюся от злости Грейнджер, с зажатой в руке палочкой, все до единого, а он, улыбался как полнейший идиот, и, закрыв глаза, вдыхал любимый аромат, пока члены Визенгамота, скосив на него глаза, крутили пальцем у виска.

После окончания всех разбирательств ему удалось таки сохранить лицо и авторитет — стараниями вездесущей мисс Грейнджер, в оправдательных статьях были исключительно сухие факты, прилюдно подтвержденные Министерством и Визенгамотом, а слезливая история осталась при нем.

А к началу учебного года, за несколько недель до конца лета, она вновь его ошарашила — появилась на пороге директорского кабинета, держа под ручку Поттера.

Яркий аромат снова ударил в нос, обволакивая душу, разгоняя кровь, заставляя, замерзшее много лет назад, сердце биться быстрее.

— У нас есть просьба, сэр!

Северус снова судорожно думал, но все ещё не понимал: она же все знает, дракл её задери! Чего же так улыбается, почему подходит так близко, почему не боится, почему не отворачивается, почему не показывает отвращение?

— Мисс Грейнджер, мистер Поттер,— первым отозвался им с портрета Альбус, наверное, заметив, что новый директор завис, глядя в одну точку.— Дайте им лимонных долек, мой мальчик.

Гермиона тогда еле слышно хихикнула: картина Северуса Снейпа, показывающего язык портрету опреленно останется ее лучшим воспоминанием на всю жизнь.

Снейп замер, услышав это, облегченно опустил напряжённые плечи.

Ей, похоже, абсолютно все равно.

— И что же вы хотите, мисс Грейнджер?

Она тут же хлопнула в ладоши, пустившись в размышления: оказалось, Гермиона хотела набиться в преподаватели, а дружок, до этого желавший стать аврором, тоже начал напрашиваться на должность.

Нет, она действительно планировала довести его до инфаркта!

Согласился бы он, конечно, в любом случае, — по крайней мере на ее присутствовие, — но, чисто ради сохранения образа, пришлось дельно призадуматься и несколько минут помолчать, стуча пальцами по столу.

Как итог — Грейнджер заняла пост профессора Зельеварения, а Поттер заменил Роланду Хуч. Главенство надо Домом Слизерина он, очевидно, оставил при себе, а Гермиона прибрала к рукам грифов, потому что МакГоннагал решительно отказалась вновь, на старости лет, трепать себе нервы гриффиндорцами, ну, а Поттеру он бы все равно не доверил такую работку, да тот, впрочем, и не рвался.

Эти самые несколько недель до начала года они с Гермионой провели вдвоём, Гарри откланялся после вступления в должность и унесся к ненаглядной Уизли,— Северус вообще не понял зачем, она ж вернётся в школу, но молча пожал плечами и отпустил, — а остальные учителя пообещали прибыть за день.

Ох, и надоела же ему Минерва за время их короткого разговора по каминной сети. Эта старая кошка связалась с ним опять, как только Гермиона закрыла за собой дверь кабинета, после того как они втроём решили организационные вопросы, и начала хлопать в ладоши, глупо улыбаясь и поигрывая светлыми бровями, все говорила и говорила, как он поменялся, что снова похож на милого мальчика, поступившего в Хогвартс, а Снейп, представьте, попался! Начал активно отнекиваться от своей странной влюбленности, называл её невыносимой, раздражающей, наглой, а Минерва молчала, слушала и все так же улыбалась.

— Северус, дорогой, а я разве говорила о причине твоих изменений?

Он тогда взорвался, схватив со стола чернильницу и швырнув в стену у камина, плюхнулся в кресло, потирая переносицу и слушая, как МакГоннагал обсуждает эту ситуацию с портретом Дамблдора, совершенно игнорируя его присутствие.

Всю неделю до последнего дня августа они приводили в порядок теплицы, восстанавливали всякие мелочи в замке, возвращали на место любимый девушкой потолок в Большом Зале, чистили территорию, а после, наработавшись, шли в просторные комнаты Северуса.

Грейнджер сразу же облюбовала его книжные полки и диван, примощенный у массивного камина, и начала говорить. Она говорила все время, каждый вечер, много и долго, рассказывала что-то из детсва, что-то со времен учёбы, о чем он не знал, и, вздыхая и всхлипывая, говорила о седьмом курсе, проведённом в лесах, будто отрывала от сердца, будто обнажала душу, будто читала отповедь, пытаясь заполнить этими рассказами все то время, что была далеко, все то время, что он тихо умирал от тоски, сидя на холодном каменном подоконнике.

И Северус слушал.

Он, по ее настоянию, садился рядом, на диван, а не на кресло, и слушал, вдыхая сладкий аромат: свежий цитрус кружил голову, перемешиваясь с нежной сладостью ягод.

— Я не надоедаю?— он лишь приоткрыл один глаз, давая понять, что услышал вопрос.

— Говорите, Гермиона, мне нравится Вас слушать,— это, правда, вырвалось само по себе, но девушка, кажется, осталась довольна.

Она счастливо улыбнулась, поднося к губам чашку ягодного чая с бергамотом,— любимого чая Северусс Снейпа, начиная с пятого курса этой девчонки,— и без остановки говорила обо всем на свете.

А потом говорить начал он.

Он сам, Мерлина ради, не заметил как это произошло, но терять, правда, уже было нечего. Снейп не заметил как выложил перед ней на блюдце с золотой каемкой все подробности своего детства, студенчесва и мнения об ее первых четырёх курсах. Единственной целью было не выдать свою....заинтересованность. И, конечно, двойной шпион прекрасно,— ну, может и не прекрасно, но сносно точно,— с этим справлялся.

Когда начался учебный год они все так же сидели по вечерам у него, пили чай, говорили, спросили, — Салазар, как ему нравилось с ней спорить, она выглядела восхитительно, когда, вскочив с дивана и размахивая длинными густым волосами, упирала руки на бёдрах, и, гордо подняв подбородок, доказывал свою точку зрения, — и читали.

Ну, читала, в основном она, а Северус прикрывал глаза, сжимая пальцы на чашке горячего чая и слушал, как она меняет интонацию, то воскликая, то шепча, то — помилуйте грешника, спасите от пытки,— довольно мурча и охая.

Северусу не хотелось ломать то хрупкое взаимопонимание между ними, что начинало крепнуть. Он не хотел ей рассказывать, смущать, заставлять думать над этим или выбирать, не хотел, чтобы она переживала о том, как себя вести, или чувствовала себя виноватой если откажет.

Он смеялся сам над собой, если быть честным. Смеялся и ненавидел. Потому что ничего не мог понять. Никогда ведь не был высокоморальным человеком, а тут, девочке жизнь портить не хочет, надо  же, совесть-то в нужный момент проснулась.

И если бы не эта дурацкая ситуация, она бы так ничего и не узнала.

И почему его понесло в кабинет именно во время урока, чего не подождал-то, недоумок?

Как всегда театрально вошёл в класс, не глядя по сторонам совершенно, — да и на кой обращать на этих студентов внимание, они и так под надзором Гермионы, а она уж может построить, он не сомневался,— и в тот же момент в голову, вновь, с силой, ударил привычный сластолюбивый аромат, но с нотками чего-то нового: прежние запахи дополнились костром, лесом, сырой землёй, солёными слезами и, кажется, сталью, и он невольно вспомнил о седьмом курсе гриффиндорки, но тут же тряхнул головой, стараясь сосредоточиться на деле.

Он тогда списал все на кабинет — Грейнджер постоянно ошивается в нем, потому запах и сохранился.

Но кто ж его за язык-то тянул?

Ясное дело, конечно, для учеников он все ещё остался противным профессором, шипящим, не хуже питомицы Волдеморта, на всех и вся, и в его образ, несомненно, были включены подколы гриффиндорской умницы.

— Профессор Грейнджер, Вам стоит бросать привычку выливать на себя половину флакона духов, дышать же невозможно!

Эта тишина давила даже сильнее, чем в суде. Он никогда не мог на своих уроках добиться такого, что даже дышали дети незаметно. А сейчас они так резко замолчали, и в кабинете стало слишком тихо.

Он замер и медленно перевёл взгляд с подсобной двери, куда направлялся, на шокированную Гермиону, тоже, кажется, не дышащую, прикрывавшую рот рукой, а потом взглянул на доску с темой урока.

Амортенция.

Он ретировался буквально за секунду, оказываясь за пределами кабинета, аппарируя, — благо мог это делать в школе, — в свой кабинет, хватаясь за сердце, сползая на пол, отмахиваясь от назойливых причитаний Дамблдора с портрета.

Теперь знала о его позоре не только она, но и весь седьмой курс, а, следовательно, будет и вся школа. Ха, тщательно поддерживаемый годами образ грозного профессора Зельеварения летит в тартарары!

В кабинете он просидел до самой глубокой ночи, несколько раз, как идиот, выглядывал в коридор, чтобы проверить есть ли там кто, а потом поплелся на астрономическую башню.

Шагнув на башню он вновь услышал любимый аромат и уж было думал потихоньку сбежать, когда заметил, что Гермиона, мать её, Грейнджер, сидит за перилами, на парапете.

Немыслимо! Эта девочка действительно хочет довести его до инфаркта!

— Мисс Грейнджер, я не знаю, что Вы задумали, но перешагните обратно, пожалуйста,— он вообще не понимал происходящего и старался действовать по ситуации.

— Знаете, чем пахнет моя амортенция, Северус?— она почти шепчет, но он все слышит и подходит ближе.— Книгами, разными книгами, старыми и новыми, мятой, – она ведь постоянно была у Вас под рукой во времена преподавания, – всевозможными травами, с лёгкой горчинкой, но это все связано с одной из Ваших сторон.

Северус тогда, перемахнув через ограду, присаживается рядом с ней, свешивая ноги вниз, а в груди разливается тепло.

Умная девочка, понимает, что видимый ей на протяжении шести лет человек — не просто образ, а его часть.

— Так же пахнет ягодным чаем и выпечкой, с начинкой из горького шоколада, пушистым пледом и дровами, потрескивающими в камине,— она говорит о том человеке, которого он показывал ей в эти несколько недель, теплом, домашнем и родном.

Снейп, правда, хочет возразить, хочет сказать о мерзкой работе шпионом, об ужасных поступках, насилии, убийствах, пытках, но она продолжает говорить до того, как успевает даже издать звук.

— А ещё кровью,— тогда он замирает, медленно поворачивая голову к ней, рассматривая её профиль.— Кровью невинных людей, кровью преступников, кровью не только человеческой, но все же одинаковой, – вся эта кровь, как одно, кровь жертв войны, без которых нельзя обойтись.

Гермиона грустно улыбается, перебирая в пальцах край мантии, но в глазах все ещё видна решимость, а Снейп тогда не может поверить в происходящее. Она так спокойно говорит о его третьей, тёмной стороне, она её принимает.

— Я знаю, кто ты, Северус,— девушка протягивает ему руку, поднимая уголок губ.

И он осознает, что она действительно все знает, что она все видела в этом треклятом Омуте, и что она ни капли не поменяла отношение к нему из-за увиденного. Гермиона Грейнджер, защищавшая его от нападок друзей, спасшая от мучительной смерти, выгораживающая в Министерстве и на суде, пришедшая устраиваться преподавателем, знала о нем все и без его вечерних рассказов, и она осталась.

— Я на это и рассчитывал,— умиротворенно улыбается он, протягивая руку в ответ, сжимая её холодные от ветра пальчики.