VIII. Истинный император
«... Валентайн Ренард - правитель Реймонда и прилежащих к нему земель - будучи тринадцатым в порядке душ властвовал сравнительно долго и мирно. Страна его крошечная, но богатая расположилась на пересечении главных торговых путей, принимала на своих брегах не одно купеческое судно, славилась плодовитыми землями и самыми рукастыми ремесленниками во всей Акротении. При Валентайне расцвела, возвысившись над прочими державами...»
_______
Август неумело держался в седле. В ногах засела нервная дрожь, ладони вспотели, так что поводья скользили в руках, а спина ныла от боли и напряжения. Лошадь под ним, светлая, в редкое рыжее яблоко, то и дело недовольно фыркала, стеснённая столь неумелым всадником, вставала на дыбы, вопреки глубокой убежденности гвардейца (любезно её одолжившего) в её спокойствии и редкостном уме. Собственный конь оказался к долгой дороге не приучен и годился лишь для коротких прогулок с дамами, в многочасовом же пути быстро издох. Холеный, вороной, с блестящей на солнечном свету гривой, вскормленный и взращённый на лучших хлебах и пол своей жизни проведший в просторном стойле - некогда повод для гордости - он стал обузой для своего хозяина. Коня забрали и нехотя предложили другого на смену, но лучше не стало.
Гвардейцы посмеивались за спиной. Благо, что сдержанно. И Август Д'артагнан всё никак не мог поверить, что это происходит с ним, а не с кем бы то ни было.
Так унизительно.
- Вы дурно чувствуете себя, Ваше Высочество? - Нарочито громко спросил Аберлард Фрашон, вызвавшийся сопровождать его. Несмотря на глубокие годы, он превосходно держался в седле, легко переносил дорогу. - Если хотите, мы можем остановиться или нанять Вам экипаж...
- Не стоит, - процедил в ответ, не скрывая раздражение, - я превосходно себя чувствую.
- Утром Вы говорили иначе. - Аберлард явно не собирался оставлять его в покое. - Гордость - дурное качество, Ваше Высочество. Дурное... Здесь Вам некого стыдиться и некого опасаться; незачем изнывать себя дорогой. К тому же мы прекрасно понимаем Ваше положение.
- Вы так действительно думаете?!
- Считаю.
- В таком случае, Вы недостаточно наблюдательны, господин Фрашон.
Тот едко усмехнулся в ответ; сухое лицо его ненадолго смягчилось, в глазах скользнуло лукавство.
- Для гвардии я - повод для насмешек. Не более того. - Д'артагнан скосил глаза, ловя на себе настороженные взгляды, пришпорил лошадь, чувствуя с какой неохотой она поддалась, оторвался от общего строя на пару метров.
Пыль столбом. Ветер бил в лицо короткими удушливыми порывами, осушая холодный пот. Август чуть склонился вперёд, навстречу хлынувшей свежести, ловя минуты легкости и покоя.
- Не ищите в наших лицах своих врагов, - Аберлард тотчас нагнал его, поравнялся, - у Вас их и без того достаточно. Гвардия - Ваше всё. Сейчас Вы избегаете её, а завтра она отвернется от Вас. Не пренебрегайте этим фактом. Расположение каждого человека необходимо заслужить. Это мы, члены Совета, видели Вас с малых лет, знаем ещё с пелёнок, а они видят Вас иного. Ищут в Вас состоявшегося мужчину. Более того. Предводителя. Что же демонстрируете им Вы? Холод?! Отторжение?! Пренебрежение?! Не мне Вас судить, не мне Вас наставлять, но задумайтесь над моими словами.
В окружении гвардейцев Август чувствовал себя зябко. Здесь каждое лицо было чужим и ловило в его силуэте недостатки, искало слабости и душевные прорехи. Эта мысль сводила с ума, заставляя держаться как можно отстранённее и сдержаннее. Ещё больше досаждало всеобщее пренебрежение.
... На первом и единственном привале господин Ксавьер, глава гвардии и один из членов Имперского Совета, предложил Августу потренироваться в фехтовании, на что тот не сумел ответить отказом. Юноша, выставленный против него, был столь молод и тонок на вид, что цесаревич счёл это оскорблением. По-девичьи изящный стан, узкие плечи, ничуть не тронутые былыми сражениями, каштановые с медным отливом кудри, аккуратно обрамляющие острое личико с небывало яркими зелёными глазами, - противник представился Льюисом, немедля обнажил саблю. Какого же было изумление, когда после пары минут схватки, юноша резким рубящим ударом повалил его на землю и, к неистовому ликованию присутствующих, взгромоздился на него, навалившись всей тяжестью своего, казалось бы, невесомого тела. Воздух в секунду покинул лёгкие, и Августу показалось, что он вот-вот задохнется. А в глазах соперника ни малейшей натуги, ни следа ярости, и то распаляло и гневало пуще прежнего. В мыслях почему-то пронеслись глупые драки беспризорных мальчишек, что вечно околачивались возле дворцовой конюшни или кухни, прося милостыню. И именно такой унизительной дракой всё обернулось. Без капли чести и достоинства, зато в грязи и в пыли с ног до головы, на потеху окружающим, под крики и гомон, без малейшей задней мысли.
Льюис не бил. Щадил. Так или иначе, наследников бить негоже. Однако же сдаваться он тоже не намеревался. Скинуть его с себя никак не выходило, впрочем, как и пошевелиться вообще; он намертво вдавил Д'артагнана в землю, а от каждого лишнего движения становилось лишь хуже, будто он угодил в трясину или в паучью сеть. Наглотался песка.
- Я бы убил Вас, Ваше Высочество, если бы был вправе. - голос Льюиса ударил по ушам своим спокойствием; ни малейшей отдышки, ровный и кристально чистый. - Убил бы. И повесил бы Вашу голову в качестве трофея.
Он резко встал, склонился, протянув цесаревичу руку, помог подняться на ноги и отряхнуться.
К чему была эта внезапная любезность?!
Ксавьер смеялся сквозь усы. В Августе будущего императора явно не видел, и эта сцена, наверняка, стала для него показательной. По крайней мере, наследник так думал...
- Вы правы, - произнёс внезапно для себя, сильнее натягивая поводья. - Но я им не ровня и никогда не смогу ею стать.
Аберлард посмотрел на него пристально и напряжённо, коротко проговорил:
- Вы и не должны быть им ровней. Вы выше. Не только чином, но и умом. И вести себя должны соответствующе. - С этими словами он отдалился, лёгкой рысцой направился в сторону строя.
Август бросил косой взгляд ему вслед, в задумчивости уставился на дорогу, что так и вилась впереди, ускользая из-под ног. Вокруг благоухающие поля, укрытые сухими травами; над головой сизое небо в прозрачной дымке перьевых облаков; позади - родной Даспир с его белокаменными дворцами, расписными набережными и галереями зелени, а впереди - тоскливый мятежный Эйсбург.
На юге Кайрисполя всегда неспокойно. Стачки здесь не редкость, скорее обыденность, но последняя из них разгорелась столь сильно, что охватила разом все производственные цеха Эйсбурга — центра текстильной промышленности страны. Город будто остановился, замер вне времени и пространства. Даже смог, стоявший в небе густым непроглядным покрывалом, осел и чуть рассеялся, обличая пасмурное осеннее небо. Попытка потушить забастовку силой привела к кровопролитию; Эйсбург ощетинился тысячами худо-бедно вооружённых граждан, не желающих сдаваться на самосуд "никчёмный" правителей. Август, принявший на себя службу отца и этот внезапный удар, уже хотел отдать распоряжение о снаряжении конной гвардии, но Аберлард Фрашон остановил его, как бы то сделал всякий хороший наставник.
- Вы ещё не взошли на трон, а уже нещадно мараете свою репутацию. - Холодно сказал он, оторвавшись от насущной бюрократии. - Не хотите разрешить всё мирно? Или хотя бы выслушать их требования?
- Страх — лучшее орудие власти. Уступи я на первых порах, останусь в проигрыше и в дальнейшем. - Д'артагнан устало взирал куда-то в сторону.
- Этим слепым убеждением жил Ваш отец и безбожно передал его Вам. Властвовать — не значит воевать. Даровать — вот истинное проявление власти. Ваша слабость в жестокости, а её корень в страхе. Окажись рядом с Вами человек, сумевший разглядеть этот страх (а такой непременно найдётся), Вы потеряете всё, что имеете. Так почему бы не искоренить в себе эту "Ахиллесову пяту"?!
И Август волей-неволей прислушался к его словам. Следующим днём в столицу из Эйсбурга прибыл посол, и на вопрос: «Чего же хотят восставшие?», Д'артагнан получил короткий, но ничуть не радующий ответ:
«Вас. Они желают говорить с Вами».
Так Август и оказался верхом на чужой лошади, уставший и потрепанный с дороги, зато в окружении "верной" гвардии и приближенных лиц. Однако положение это не радовало, скорее ещё более утомляло своей тягостностью и обреченностью, незнанием того, что ждёт впереди и есть ли хоть доля чего-то святого в тылу.
На подъезде к городу их встретила огромная бушующая толпа; строй же остановился на холме, откуда открывался вид на город, раскинувшийся вокруг крупнейшего текстильного предприятия, что теперь стояло обездвиженное и немое.
Гвардия по приказу Ксавьера разделилась на два отряда: первый, включая самого главу, окружил будущего императора непроглядной стеной, второй же спустился навстречу восставшим. Спустя пару минут последний вернулся, сообщив всю ту же неутешительную новость:
«Они хотят говорить с Вами, Август, и ни с кем более».
- Самое время для спланированного нападения. - Заключил Дамиан Ксавьер, вглядываясь в бушующую толпу, собравшихся горожан. - Не исключено, что они и вовсе растерзают Вас, ступи Вы к ним хоть на шаг. Сделаем вид, что идём на их поводу, сами же окружим их с боков. Только и всего... Хорошо было бы подобраться и сзади... Жаль, время не на нашей стороне.
- Лучше переговорить с ними... - начал было Аберлард, но собеседник грубо перебил его:
- Боже! Господин Фрашон! Забудьте наконец о дипломатии! Вы не на съезде правителей Акротения и даже не на собрании Совета! Забудьте! Чего могут они хотеть, кроме как сокращения рабочего дня, уменьшения штрафов и увеличения платы?! Если мы пойдём им навстречу, если вместо четырнадцати положенных часов оставим лишь десять, то прощай вывоз лучших тканей в Лиронию и Эльзерию. А если прикажем платить вместо тридцати цейнов сорок, то прибыль сократится в пять раз, и через месяц всё производство вновь станет. Им, - он вскинул руку в сторону толпы, - не понять! Никому из них! Ни сегодня, ни завтра, ни через годы. Они вновь и вновь будут выходить на площади и стенать, пока не насытят свои желудки, пока вся страна живёт впроголодь, а мы бьёмся в жалкой попытке выйти из кризиса. Забудьте о дипломатии! Здесь Вы никому ничего не докажите и ни до кого не докричитесь... Будь с нами господин Тайфер (мир его праху), он бы согласился со мной.
Аберлард смерил его строгим взглядом, ответил не сразу, будто бы собираясь с мыслями:
- Я бы предложил Вам заниматься своим делом, моё же оставить на моих плечах.
- Хотите быть миротворцем?! - Ксавьер глухо рассмеялся. - Что ж... Ваше право, но тогда будьте готовы расплатиться жизнью за Вами же выдуманную иллюзию мира! На моей памяти нет ни одного сослуживца, разделявшего Ваши взгляды. А если и были они, то давно покоятся в могилах.
На том и порешили.
Д'артагнан в сопровождении Фрашона и пары гвардейцев, среди которых затесался Льюис, спустились с холма по широкой песчаной дороге; навстречу им выступили трое всадников, пожалуй, единственные, кто были верхом из собравшихся и внушали какое-никакое, но доверие.
- Будьте спокойны и уверенны, - тихо произнёс Фрашон, намеренно чуть отставая, - власть и контроль в Ваших руках, но лишь тогда, когда Ваш разум не подвержен страху и панике. Отпустите их. Император не ведает сомнения.
Август еле заметно кивнул, выехал вперёд, тотчас встречаясь взглядами с доброй сотней, обращенных к нему лиц. Они склонились к его ногам в едином движении, и в тот момент что-то со свистом рассекло воздух по левое плечо от наследника.
Благо, что поодаль.
Выстрел пронзил тушу коня одного из «стачников»; животное неистово заржало и, согнув передние ноги, опрокинулось навзничь, увлекая за собой всадника. Тело того с хрустом подмяло под плоть плещущего кровью животного, голова неестественно вывернулась, и глаза пусто уставились на Августа двумя алеющими подтеками. Собственная же лошадь встала на дыбы, и Д'артагнан еле удержался в седле, отчаянно цепляясь пальцами за узду, стиснул ногами круп.
Толпа охнула.
Мысли сновали в голове неясными тенями, но одна из них звучала особо чётко: «Стреляли свои». В суматохе Август поспешно повернул назад, слыша оклики встревоженной гвардии, и тут же почувствовал, как восставшие отмерли, громыхающим, как само предприятие, потоком ринулись следом. Выстрел повторился, теперь исходил со стороны "стачников". Сухощавая фигура Аберларда Фрашона покачнулась, исходя первой кровью, рухнула в ноги испуганной лошади. Пыль поднялась в воздух тугой шитой тканью, сквозь которую напрямик беспорядочно двинулись гвардейцы. Август застыл ошарашенный, и только чей-то голос сумел вывести его из этого ступора, велел следовать за собой. Руки тряслись, лошадь под ним подчинялась с трудом и неохотой; силуэт же уверенно вёл против всеобщего движения, не давая обернуться или хотя бы глянуть назад.
Крики, выстрелы, топот копыт... Всё смешалось, скрылось за дымкой помутненного сознания; перед глазами чётко и ярко застыл силуэт осевшего на землю советника, отчего тело отзывалось дрожью, и всё внутри сковала плотная сеть страха, выбраться из которой не удавалось вопреки всем попыткам.
Ваш разум не подвержен страху и панике.
Август лихорадочно втягивал воздух, насквозь пропитавшийся пороховым дымом и смрадом горелой плоти. Дрожь почему-то покинула тело; на место ей пришло полное онемение и немощь.
Мой разум не подвержен страху и панике.
Слова раз за разом прокручивались перед глазами с бешеной скоростью, сливаясь и затмевая собой прочие мысли.
Мой. Разум. Не. Подвержен. Страху.
Мысль упорядочивала всё и вся, проникнутая новым смыслом. Август тщетно искал в себе силы, но находил лишь помутнение и панику, когда в голову ослепительной болью ударила истина: сил нет. От рождения нам даны лишь страх и смута, затмить которые сумеет лишь нечто извне. Нечто организованное до малейшей детали сознания, нечто, умеющее плыть вопреки течению самой жизни, видя его надуманность и ошибочность. И это самое «нечто» человек возводит в себе сам, идя против своей жалкой природы. Против того, что она ему даровала.
Я. Не. Подвержен. Страху.
Силуэт перед глазами принял резкие очертания, и Август с удивлением узнал Льюиса. Его тонкая фигура вытянулась от напряжения как по струнке; в руке он наготове сжимал пистолет, который будто бы стал продолжением его изящной ладони.
- Ваше Высочество, - окликнул он Д'артагнана с явным недовольством в голосе, - следуйте за мной и постарайтесь не отставать на сей раз. Да, опасность осталась позади, но враги по-прежнему могут нас настигнуть... Я головой отвечаю за Вашу жизнь, - чуть помедлив, сказал он с той же непринужденностью, будто и не было вовсе никакого кровопролития, будто осталось оно в его памяти лишь незначительным кошмаром, отнюдь не суровой реальностью, - и мне, честно признаться, хотелось бы ещё пожить. Думаю, Вам тоже...
В тот момент Август с удивлением для себя отметил, что лишь Льюис находился на достаточном расстоянии, чтобы совершить тот роковой выстрел, подвергший мирное решение дилеммы необратимому краху. Лишь он мог это сделать, и никто более. Настораживал и факт того, что юноша был налегке и кроме револьвера ничего не имел, даже одежда его свидетельствовала о неготовности к вооруженному столкновению... Или... Он просто заранее знал, что оно обойдёт его стороной? Август старательно напрягал память, пытаясь восстановить ранее утерянные фрагменты случившегося. Вот он разворачивается... Натягивает узду... Вот силуэты Льюиса и второго безымянного гвардейца остаются за спиной, отдаляются... Выстрел. Вновь по левое плечо и вновь из-за спины, но в противоположном направлении, со стороны восставших. И Аберлард Фрашон падает из седла навзничь.
Сомнения одолевали всё больше и больше. Льюис смотрел на него светлым, непомутнённым взглядом, весь преисполненный чувством долга и ответственности. Не каждый день доводится спасать жизнь без пяти минут императору, если подумать. А сколько противоречий было в этом взгляде! Сколько драмы и сомнений отразилось в нём, стоило Августу уловить себя в его зелёных глазах! И в этой смуте Льюис — сама невинность во плоти...
- Что-то не так? - юноша уловил напряжение в раскаленном воздухе, и от его чуткости Д'артагнану стало ещё совестливей. Даже стиснутые зубы скрипнули в порыве нахлынувшей досады.
Власть и контроль в Ваших руках, но лишь тогда, когда Ваш разум не подвержен страху и панике.
Мысли роились в голове, но Август сумел смирить их, решительно шагнул следом за Льюисом.
Будь что будет...
________
- Я скучаю по дому, - внезапно произнёс Рафаэль.
Он лежал на скамье, положив голову Ленор на колени, и мирно посапывал в полудреме. И вот внезапно заговорил с ней. Если подумать, их общение никогда не было насыщенным, но в том и прелесть родственных отношений: лишние слова не нужны — вы и без того понимаете друг друга.
- Даспир и есть наш дом, как бы не хотелось с этим мириться, - протянула она, вздыхая; тяжесть стала поперёк горла, не давая расслабиться и почувствовать облегчение.
Рафаэлю в этом году исполнялось пятнадцать. Он рос таким же высоким и крепким, как и старший брат, Август Д'артагнан, хоть и был слабее здоровьем. Светлые русые волосы — семейная черта — красили его особенно, играли золотом на солнце, в лунных же лучах отдавали серебром.
- Мы здесь навсегда? - Он открыл глаза и посмотрел на неё пристально, уверенный, что она наверняка знает ответ на этот вопрос, просто таится.
- Как решит наш отец...
- Неужто?! Я был в его покоях. Он не сумел заговорить со мной, даже в сторону мою не глянул, будто и не видел вовсе... Он болен. Смертельно болен. И вряд ли уже хоть что-то решает.
Она промолчала.
- Когда ты вернёшься к нам? Мне тебя не хватает... Август говорит, мол, ты не захотела выйти замуж за господина Тайфера и сбежала, чтобы заставить отца отказаться от этого решения.
- Август ошибся. К тому же решение о моём браке — не больше, чем идея. - Она откинула с его лба пряди спутанных волос, будучи мысленно уже не здесь и не сейчас.
- Ты не любишь его?
- Кого? - Ленор вмиг опомнилась.
- Фабиана Тайфера, - Рафаэль выскользнул из её рук, сел, распрямив плечи, и Ленор с удивлением отметила, что он значительно превзошёл её в росте. Ранее она не замечала этого, теперь же, спустя две недели разлуки, перемена стала особенно явной.
- С чего бы?! - Протянула она, склоняя голову набок. - С чего мне любить его?!
- Говорят, он красив, умён и пылок. Не слишком обходителен, но зато обаятелен. Молод. - На последнее брат сделал особый акцент, и Ленор сразу поняла почему. К ней часто сватались богатые владельцы крупных предприятий, значимые чиновники зарубежья и даже парочка известных культурных деятелей, но все они оказывались стары и немощны, видели в ней лишь верную, благовоспитанную супругу, что будет терпеливо дни и ночи проводить у их постели, наблюдая, как они доживают свои последние часы. В сравнении с ними Фабиан казался достойной партией, однако он видел в ней лишь обузу.
По крайней мере, Ленор уверяла себя в этом.
Она не хотела ничего отвечать, но понимала, что Рафаэль просто так не отпустит этот вопрос, а потому нашла в себе силы произнести неуверенное:
- Я просто поняла, чего я хочу от жизни, - некогда полуложное заявление озарилось значительной долей правды. - Вот ты... Знаешь, чего хочешь?
Тот покачал головой, не понимая к чему это она, промолчал. Впрочем, Ленор и без того знала ответ на вопрос. Рафаэль мечтал о старинном доме на побережье; том самом, что стоял у подножья их собственной усадьбы и числился за неизвестными господами, приезжавшими туда лишь летом; он рисовал его неисчислимое количество раз, пусть и не слишком умело, ночами пробирался туда, вопреки всем запретам, мог бесконечно и с восторгом рассказывать об его обстановке, саде, что раскинулся чуть левее, спуске к воде вдоль живописного обрыва. Рафаэль мечтал о "певичке в розовой шляпке", которая выступала в одном из местных ресторанов субботними вечерами. Её голос, медовый и тягучий, нежил его слух, отзывался в душе трепетом и благоговением; брат ловил каждое её движение и каждый взгляд, затаив дыхание, будто бы боясь, что чудесная иллюзия растворится. Как-то раз Рафаэль даже сумел преодолеть смущение, по окончании одного из таких вечеров подарил прекрасной незнакомке роскошный букет роз, на что получил крайнее удивление и неловкую благодарность. Всё это время ему казалось, что она не знала отбоя от почитателей и поклонников, но подарок принимала словно впервые. А возвращаясь за собственный столик он услышал десяток нелестных слов как в свой, так и в её адрес. Пара "выдающихся" господ, не стыдясь ничуть, назвали певицу... Рафаэль не хотел более слышать это слово!
Но более всего он желал найти себя. И судя по его словам, поиски эти изрядно затянулись. Его непомутнённый ум, жаждущий непременно испробовать себя во многом, если не во всём, перебирал десятки вариантов в поисках той самой золотой стези.
Ленор знала Рафаэля как пять своих пальцев. Жаль, в самой себе разобраться было некому.
- Я хочу, чтобы всё было, как раньше, - в задумчивости произнесла она. - Так и никак более.
- А Август? - Голос звучал надломлено, сорвался, пронзенный недоумением.
Старшего брата в жизни Ленор толком никогда и не было. Всегда порознь. Всегда по разные концы страны. Судьба намеренно разлучала их, оттого некогда родные люди остались друг для друга незнакомцами. Впрочем, Ленор не жалела. Встретившись с Августом впервые за последние пять лет, она не увидела в нём ничего, за что мог бы ухватиться её цепкий женский ум и не менее чуткое нутро.
- Вы чудесно выглядите, - этими словами он приветствовал её, только прибывшую в столицу, желающую восстановить разорванные семейные узы. Но вместо этого она столкнулась с холодностью и неиссякаемыми формальностями.
Что уж говорить, Август был пропитан одной сплошной формальностью, время от времени дробившейся на ещё сотни таких же мелких формальных формальностей. Пустой. Даспир, кажется, задушил его.
- Ты вернешься? Не думаю, что подвернётся ещё одна возможность встретиться так. - Рафаэль глядел на неё с надеждой.
- Конечно. Но мне нужно время. Хочу успеть насладиться свободой, пока есть такая возможность.
- Перед смертью не надышишься, - из его уст звучало шуткой, но что-то внутри в страхе сомкнулось.
Заскрежетало.
_________
Замечательная эстетика с Ленор Д'артагнан от мастера своего дела SorryMay