Луна

(23:10)

...Получасовой эпизод любовного сериала про девицу из провинции и богатого, карикатурного и загорелого альфонса, который пытается её добиться, закончился быстро, как и полагалось, на самом интересном месте. Придётся смотреть и другие серии тоже: дофамин совращает голову плетьми быстрого и нетрудоёмкого удовольствия. Но перед этим неожиданно, спонтанно, словно какая-то беременная, которая стихийно захотела извращённого деликатеса, резко приспичило оказаться в круглосуточном продуктовом магазине, чтобы купить желанную закуску к вину и сериалу. Например... тарелку ассорти дорогих сыров: мягких, твёрдых, с приятной горчинкой и сливочным послевкусием, с дырками и без, с плесенью и зеленью. Чтоб сбоку на подносе рядом на блюдце россыпью орехи всякие лежали и ягодами по бокам обставлены. Клубника. Голубика. Ежевика. А рядом – соусница с тягучим, вязким, сахарным, стеклянным мёдом. Чтоб от него веяло нежным сладким цветочным ароматом, и орешки приятно на зубах похрустывали и с приторной слюной смешивались.

Хочу сыра. И вина.

Перерыла все кухонные шкафчики: заначки в лице привлекательной утончённой бутылки полусухого не нашлось, за апрель все запасы исчерпались. Ну хоть продуктовые магазины товары питания поставляют круглосуточно – и на том спасибо.

Милана шустро оделась, накинула на себя нарочито самые объёмные вещи из гардероба, чтобы хотя бы издалека попытаться силуэтом сойти за невысокого коренастого парня. Сменила платье и сапожки на синюю кофту с глубоким капюшоном и единым сквозным карманом по центру живота, на серые широкие джинсы и белые кроссовки, а поверх всего, вместо белой укороченной пышной шубки, втиснулась в чёрную дутую куртку с высоким воротом. Растрепанные ломкие волосы уложила в длинный хвост и спрятала их за спину, под кофту.

В дверях на мгновение остановилась, потянулась снова в заметки. Пальцы суетливо затрепетали:

«Сложно мыслить стало ново,

Будто это невозможно

Невозможно? – врать не буду,

Но сегодня будет чудо...»

Она очередной раз уперлась большим пальцем в мелкие буквы клавиатуры, машинально подрагивая на одном месте: на строке ввода появлялось монотонное: «чудооооооооооо...»

Ноготь нервно клацал по одной клавише, что в конечном итоге перевёлся на серый значок со стрелкой и крестиком, целиком удалив этот никудышный, по её категорийному мнению, стихотворный файл.

Рифмы нет. Вдохновения нет. Глупо. Бездарно. Примитивно. Ни о чём!

Милана зачем-то открыла фронтальную камеру на айфоне, обидчиво взглянула на отражение в экране, надула самой себе глупую гримасу, затем сунула телефон в сумочку и поспешила к лифту, наружу, на улицу, к освежающему выдоху.

***

Город В. кочками и всюду непостоянным волнообразным рельефом славился: по всей округе столько шикарных сооружений возводят, а обуздать природу с её сопками не могут. Все дома, парки и торговые центры зигзагами насыпаны, повсюду по ступеням то вверх, то вниз карабкаться приходится. Мало здесь ровных, сплошных и длинных дорог; всему неймётся – вся инфраструктура к разным высотам стремится и с разных высот начинает расти. И лишь рядом протекающее бескрайнее море во всю эту динамическую композицию баланс некий добавляет.

Однако сейчас все эти городские нюансы Милану не коснулись.

Продуктовый, в ста метрах от дома, хвастался своим чрезвычайным удобством. Ассортимент самой разной еды и всевозможных напитков был внушителен, пусть и в два раза дороже, чем в ещё относительно недавнем «когда-то», но это уже проблема безжалостной из раза в раз нарастающей инфляции и вынужденно-привычного стороннего импорта.

Сколько санкциями Россию не загрязняй всё равно предприимчивые «серовеки» и отечественные производители всё обмоют и приспособят. Ничто не сможет побороть эту страну, кроме её собственных жителей, их уникального менталитета и национальных привычек.

Но эту проблему мы сегодня опустим. Мне ведь ещё завершение этого рассказа дописывать. А в клетке чифиры гонять и одновременно писать книжки всё же сложнее, чем на воле. Да и жаловаться грех, пока меня всё здесь устраивает. Честное слово, гражданин следователь!

Милана закатала рукав и досадливо вгляделась в прямоугольный экранчик смарт-часов от любимого всеми женщинами, от мало до велика, «яблочного» производителя: «23:30».

Жаль, конечно, что бутылку вина уже не купить. Но не зря же она вновь спускалась вниз на лифте. Повезло, что застройщики любят договариваться с сетью продуктовых. Если бы магазин был дальше, ей пришлось бы задуматься о том, идти ли по ночи своими ногами, заказывать такси или же отсидеться дома, никуда не выходя до наступления следующего вечера.

И с уличными художниками, кажется, дела тоже имеют, раз на торце универсама красовалось большое граффити красной совы, которой несколькими днями ранее здесь точно не наблюдалось. Свекольного оттенка морда с большими глазами и жёлтым замкнутым клювом ехидно улыбалась, корча широкие зелёные брови, наспех выведенные баллончиками краски.

Слегка удивившись необычному настенному рисунку, Милана шустро юркнула внутрь магазина, нашла холодильник с фермерскими товарами и взяла с полки круглую пластиковую тарелку с нарезанными кубиками всевозможных сыров, вложенной туда же маленькой порцией золотистого мёда, свежими ягодами, а также россыпью кешью и грецких орехов.

Пыталась на других продуктах особо взгляд не задерживать – время торопила быстрыми шагами: домой обратно хотелось, дальше в своей рефлексии вариться. В ярком оранжевом свете магазина некомфортно было, головой в просеку глубокого синего капюшона укрывалась, словно от горящих ламп ожоги на лице могли появиться.

Спокойно, нарочито неспешно и с неестественной для самой себя плавностью подошла к алкогольному отделу. Поначалу все бутылки вин изучала столько не унесёт. Затем случайно обратила внимание на аккуратно расставленные рядком миниатюрные бутылочки виски на самом нижнем стеллаже – точно те, которые в качестве сувениров с курортов привозят друзьям и коллегам по работе вместе с магнитиками на холодильник. Огляделась по сторонам: одна из камер наблюдения магазина прям над головой у нее в углу над стеллажами пристроена – бдит за всеми.

В открытую, очевидно, нельзя.

Неумело сделала вид, что что-то своё уронила. Со слышимым хрустом в коленях резко нагнулась, ловким движением сдёрнула одну бутылочку и сунула её в сумочку, а другой рукой схватила вторую бутылочку и по-актёрски принялась её крутить-вертеть над головой, как бы читая состав, чтобы внимание на своё безобидное любопытство акцентировать. И так же вернула её на нижнюю полку обратно.

Через плечо робко озираясь, взглянула на моргающую красной точкой полусферу с камерой на потолке. Но глаза в пол устремлялись, совесть, взращённая с детства, изнутри тихо пробиралась.

И только на кассах толкучка неожиданная образовалась. Вроде время уже позднее, а людей меньше в городе не становится.

***

Навороченные сенсорные кассы самообслуживания, будто сговорившись, все мигали красными экранами с мерцающими крупными надписями: «Ошибка сканирования товара, позовите на помощь сотрудника магазина!».

Кроме одной, через которую все стремились пробить свои покупки, образовав неприлично продолжительную очередь. При этом две работающие обычные кассы с живыми «офлайн» кассиршами в зелёных фартучках работали в штатном режиме даже в надвигающуюся полночь. Однако подходить покупатели к ним не торопились и, скорее, по безвыходности образовывали рядом две медленные угрюмые очереди, всё равно продолжая подглядывать, не освободилась ли случайно касса самообслуживания неподалёку.

— Раньше ведь как было! Раньше, в Советском Союзе, люди именно так и знакомились. А потом влюблялись, женились, деток растили, — подмигивал коренастый короткостриженый загоревших парень, стоя с полной продуктовой тележкой каких-то колбас и пакетов маринованного мяса для шашлыка, будучи вторым в очереди к обычной кассе с живыми кассиршами.

— Ну и соцсетей же тогда не было, — интонацией согласилась бледнолицая китаянка позади него с корзинкой в руках, полной фруктов, овощей и пары пачек диетических хлебцев.

Больше в разговоры бабочек-однодневок, которые сейчас встретят друг друга первый и последний раз, Милана старалась не вслушиваться. Просто глазами пустое белое поле заметок в телефоне сверлила, в ожидании потока рифм.

Не думается.

Дождалась, наконец, своей очереди именно на самообслуживание. Оплатила сыры картой в айфоне, тот поощрительно пиликнул после лёгкого прикосновения к терминалу. Оплата прошла.

Поспешила к выходу...

...Что и следовало ожидать: антенны защиты от краж у выхода из продуктового запищали сигнализацией.

— Уважаемая, позвольте проверить вашу сумку с чеком, — окликнул её в тот же момент смугловатый мужичок в облегающем чёрном поло, синих джинсах, поношенных мокасинах, с залысиной – островком надежды всех лысеющих – и носом с выразительной горбинкой.

— Да, извольте, — внушая в голос недовольную строгость, ответила Милана.

Она никогда не была вором. К чему ей всё это? Поэтому и сейчас, по неопытности, глаза прятала, волнуясь излишне даже от такой мелкой и незначительной кражи. И этим же она себя утешала: не всё в себе потеряно, есть ещё хорошее, борются человечность и совесть с духовным голодом творца!

Охранник начал нехотя изучать короткий список на мятом чеке. Долго он вглядывался, рассматривал одну строчку с ценой сырной тарелки. Жестом попросил открыть сумочку. Поверхностно её осмотрел и с лёгкостью пожал плечами. Вещи её уже не стал перебирать – видно было, как при первом соприкосновении взглядами с Миланой смутился, словно ошпарился. Так и отмахнулся от неё, мол, много народа, и всех досматривать полностью не собирается. Тем более девушек. Боится, что ли, чего-то? Странно, что попросту не попросил пройти по второму разу через противокражные ворота. Может, жалость какую-то почувствовал? Или попросту сам засмущался.

Так и ушла. Сначала тело пробрала приятная дрожь, охватило хитрое ликование от содеянного, точно как у непослушного ребёнка, который украл запретную для него сладость, на которую у него аллергия. А с другой стороны, стало стыдно. Ведь если хочешь проповедовать свои учения в стихах окружающим тебя людям, будь добр сам соблюдать эти принципы и будь праведным человеком. Однако ни в том, ни в другом послевкусии не нашлось ни намёка на полученное вдохновение. Украла и украла. Не поймана – умница. Утащила и не заплатила стыд и позор. На этом всё. Лёгкая эйфория и сомнительный, мнимый экстрим от бесполезного действия, где в те волнительные минуты важен был процесс. А может, и не важен совсем – бредни баловства этакие.

На скамейке неподалёку от магазина Милана краем глаза заметила явно юную любовную парочку, судя по дрожащим голосам и коленкам на скамейке в тени от фонарей. Одна фигура – паренёк в чёрной кофте с накинутым капюшоном и плотной утеплённой рубашкой кофейного оттенка поверх, другая – девчонка в розовой кофте на замке и тёмно-серой ветровке с тремя полосками. Они сидели в обнимку и о чём-то тихо и увлечённо беседовали.

Милане вдруг стало интересно. Может, она зря перестала тогда подслушивать загорелого парня и белолицую китаянку? Может, в их словах удалось бы вычленить что-то новое и уникальное про знакомства в общественных местах и любовь с первого взгляда, о чём она могла бы написать впоследствии?

Нет, конечно. Чушь ведь?

Она специально замешкалась на месте, принялась симулировать, будто что-то кому-то пишет, наигранно клацая ногтями по яркому горящему экрану телефона. Затянула капюшон потуже, пытаясь слиться с темнотой.

Тут же ей показалось, что влюблённые заметили её, на секунду затихли, шмыгая замершими носами и выискивая тех, кто их пытается подслушать. Спустя мгновение снова опустили свои головы себе в ноги и возобновили романтичные беспокойные разговоры.

— Совсем скоро экзамены, затем поступление... переезды, — досадливо перечисляла девчонка.

— Ты думаешь, мы разъедемся? — сквозь немалые усилия произнёс паренёк, понизив голос.

— Не знаю. Я в Петербург мечтаю поступить, а ты здесь хочешь остаться, — сухо отрезала девочка.

— Даже если мы разъедемся в разные города, мы всё равно будем вместе. Я спокойно дождусь, четыре года пролетят незаметно, я буду к тебе летать по праздникам, будем переписываться, — в голосе парня улавливалась некая надежда, приторный самообман. Детская, наивная надежда о том, что он верит в свои правильные приоритеты и представления о новых этапах юношеской жизни верны и просты.

— Хорошо... Будем, - девчонка мокро вздохнула и сухо уставилась в небо, к невидимым сегодня звёздам на восхитительном тёмно-розовом небе, к собственным надуманным миражам.

Легко, сидя в комфорте, на привычном месте, на знакомой улице, в родном городе размышлять о счастливой, почему-то обязательно успешной и от природы никогда нерушимой первой школьной любви...

Жаль их.

***

Тем же путём Милана вернулась домой.

А небо вечереет окончательно, апрельская весна и затянувшийся тёмный закат пыльной интригующей розоватостью плывёт. Словно лёгкий румянец собой округу затянул, и лишь серые кляксы мрачных облаков кружили над домами, портя своим дегтем красивый вид и застывшее ночное зарево.

Вдруг она резко отшатнулась назад от неожиданности. В метрах семи по асфальту пробежало что-то. Некое тёмное мыльное пятно, что стремительно по диагонали в противоположные кусты и клумбы юркнуло. Когда подошла ближе, под погружённым в кружевную синюю тень кустом разглядела упитанного чёрного кота с недобрыми жёлтыми глазами, поблёскивающими в свете фонарей. Из уважения к устоявшейся привычке потыкать приметам она вынудила себя тут же развернуться и обойти ту область, через которую ей перешёл дорогу чёрный кот, чтобы не навлечь на себя ненароком беду, продолжив идти прежде по пустующей ныне узкой дороге, обставленной вдоль сплошняком уже спящими машинами.

Спустя ещё пару молчаливых мгновений, когда и мысли в голове даже ленились путаться, дошла до своего дома.

Чуть не поскользнувшись на мокрой плитке из-за падающих, еле-еле заметных удивительных весенних снежинок, которые сразу же таяли у подъезда, шагнула внутрь.

Внезапно у Миланы подкосились ноги.

Сердце о грудную клетку неминуемо ухнуло, горячим ребра обжигая. Глаза появившейся картине противились, дереализация виски сдавливала.

Величественный сорокаэтажный дом из красного кирпича, стекла и металла с горящей по ночам подсветкой обладал необычной цилиндрической формой. На его вершине было установлено некое подобие решетчатого диска, напоминавшего больше своеобразный нимб, и чье практическое применение для Миланы всегда оставалось загадкой.

Однако в эту секунду, по возвращению, здание изнутри, словно по воле чего-то потустороннего, стало походить на ржавеющий, заляпанный чёрной плесенью заброшенный муравейник с лабиринтами бесчисленных буквально вырытых в бетонных стенах кротовых ходов, лазеек, тёмных поворотов, свежепостроенных закоулков. Искривлённые металлические штыри, будто сорняки, разрослись из кафельных плиток и тянулись к потолку, к разбитым лампам. Тут и там лежали рванные пакеты с гниющим мусором. Жестяные банки и битое стекло, покрытые чем-то густым и алым противно хрустели под некогда белоснежными кроссовками. Возникало такое чувство, будто бездомные бродяги, наркоманы и сектанты в отсутствие Миланы устроили здесь бесстыдную яростную оргию. Коридоры, соединяющие двери квартир, разрослись, стали длиннее и запутаннее, точно живые. За мутными зелёно-фиолетовыми стёклами в коморке охранника никого не наблюдалось, только одиноко шумела тусклая бурлящая плазма с работающим новостным каналом, а телефон, брошенный исчезнувшим Аликом Араратовичем, разрывался от мелодичной вибрации звонка. По всему первому этажу и у ресепшена тоже не было людей. Из квартир веяло спящей могильной тишиной, лампы на потолке недобро потрескивали, будто щепки разлетались от костра, а кофейный автомат изнурённо извергал тонкую монотонную струйку бурой воды.

Милана зачем-то подошла, бездумно ткнула пальцем в льющуюся горячую жидкость, приложила к губам, на кончик языка. Самое обычное кофе. Слегка сладковатое. Американо.

Без злого умысла, скорее из-за безобидной жадности, вытянула из картонной коробки под безлюдной стойкой ресепшена самый большой бежевый бумажный стакан с принтом карандашного наброска Эйфелевой башни и надкусанного круассана. Подставила его под струю, заполнила до краёв бесплатным кофе. Про себя беззаботно проговаривала: «Кофемашина вари-вари, хлеще горшочка вари!»

***

...Пара тугих дверей в лифтовой холл поддались с заметными усилиями – дроблёные кирпичи и пакеты скрипящего мусора из всех углов сочились, проход заваливая.

Вокруг откуда-то сверху постоянно с одной и той же периодичностью капает:

Кап... Кап... Кап... Кап...

Этакой пыткой тюремной, капли сточной жижи воздействовали на уставший и сонный разум Миланы. Вонь канализационная ноздри режет, покоя не даёт. И такое ощущение, что и одежда, и тело, и кожа через поры этим зловонием успели уже пропитаться до крайнего атома.

В тот же момент, как Милана прикоснулась к липкой, измазанной в разводах чего-то багрового кнопке вызова лифта, откуда-то сзади, за поворотом, минуя ресепшен, за дверьми предбанника, ведущего к выходу из дома, что-то громким эхом, звоном ударилось, стукнулось о плитку на полу и мигом утихло. Как подавало бы клишированным фильмам ужасов, главная героиня тут же решила бы проверить, что могло бы издать эти очевидно недобрые шорохи. Она отправилась бы в место страшного шума и неминуемо была бы убита или съедена одним из монстров-мутантов больной фантазии сценариста или режиссёра. Но... Если это Алик Араратович, и ему стало плохо, ему нужна помощь или попросту у него есть залежавшаяся бутылочка вина?

Так, довольно пустых раздумий.

Ничего в жизни просто так не бывает, значит, и шум этот неспроста нужно за ним последовать. И будь что будет! Ибо судьба, наверняка, уже предопределена, и изменить ничего у меня в ней не получится. Остаётся надеется на лучшее!

Она зашагала обратно к журчащей кофемашине, к помутневшим стёклам тёмного кабинета охраны, беспокойным мерцающим лампам и пыльному заплесневелому выходу... И никого. Ни единой сущности, ни живой, ни мёртвой. От обиды стало неловко, что, как дурочка, решила вернуться назад, что понадеялась увидеть кого-то зловещего и необычного, что хочет о такой банальщине из детских страшилок лирику писать.

Расталкивая все двери, ударилась со всего маха локтем – прям нервом об одну из дверных ручек. Сумбурно, вся вспотевшая, выбежала на улицу. Рука заныла. Синяк будет.

Инстинктивно взглянула на потемневшее, всё ещё слегка розоватое облачное небо – голубой луны не находилось, пряталась плутовка, подходящий момент выжидала. Знак свыше продолжал кокетничать. А значит, и вдохновения, и лирики пока ждать мне не стоит...

В самом подъезде, в тамбуре у входа, на улице, поблизости двора тоже никого не было, и лишь вдали, в той стороне, куда она шла к тому продуктовому магазину, на той самой скамейке вместо беззаботно влюблённых сидели на корточках какие-то сутулые, подвыпившие «шакалы». Они о чём-то беседовали: то заливаясь громким, омерзительным хохотом на весь спящий район, то намеренно переходя на пониженный тембр своих голосов – пацанскую философию разгоняли – ёпта!

Перед тем как захлопнуть парадную дверь и зайти обратно в дом, мельком изучила свои, на днях купленные, белые кроссовки: уже где-то успела заляпать боковины несколькими заметными брызгами. Не придала этому никакого значения – если что, всегда сможет купить новые, как эти окончательно измажутся.

А рядом на крыльце, прямо у ног, лежали тёмно-серые, словно отлитые из почерневшего серебра, поблёскивающие от ламп под навесом подъезда птичьи перья. Точно, как у голубя или вороны, только больше в раз пять.

Странно. Хотя, раз в самый последний момент они попались мне на глаза, то это могло бы означать, что вот-вот настанет момент снисхождения рифмы, скорого рождения моего великого произведения. Словно безликий писатель заботливо оставил свой инструмент кропотливой работы прямиком у моего подъезда, чтобы таким образом завуалированно даровать свои навыки и знания в этом образе мне. Вселить вдохновение и смелость.

С резкостью Милана села на корточки, коленки вновь хрустнули и живот от чего-то кольнуло. Покрутила в руках находки из птичьего мира. Открыла в айфоне камеру, навела на перья и загрузила фотку в Алису.

— Чьи это?

— На фотографии запечатлены совиные перья. Однако определить род хищной ночной птицы не удалось, — резюмировала виртуальная подруга из динамиков в айфоне, — Кроме того, вот что я нашла при вводе слова «Сова» в поисковике: «Сова считается олицетворением мудрости и проводником в иные миры. Её большие глаза символизируют защиту от зла и способность видеть скрытое. В древности сова была связана с божествами ночи и подземного мира, а также считалась символом знаний и пророчества. Однако в христианстве сова символизирует силы тьмы, запустение, уединение, скорбь и дурные вести. Её крик считается «песнью смерти»...

— Алиса, достаточно, — оборвала её девушка, не дав до конца процитировать какую-то псевдонаучную статью.

Милана следом сообразила – мол, книг, фильмов и сериалов про пернатых созданий целое море, а значит и ей писать про птиц смысла нет. Но пару жёстких упругих перьев всё-таки бережно свернула вдвое и запрятала на дне сумочки в качестве интересной находки и сувенира сегодняшней ночи.

По дороге в лифтовой холл, остановилась на ресепшене. Замедлилась и уставилась на секунду в обшитое круглыми горящими фиолетовыми лампочками большое зеркало первого этажа. Вгляделась мимолётно в него и показала самой себе высунутый язык.

***

...Наконец, чавкнули, разъезжаясь в стороны, двери грузового лифта. Они, кряхтя, зычно залязгали, забуксовали, словно у них не попадает зуб на зуб.

Милана нажала на синюю стрелочку в верхнем углу сенсорного экрана – и всё улетело. Днище металлического короба окончательно прорвалось: болты послетали, и тело ощутило ужасающую магию свободного падения...

***

Она резко проснулась.

Да, страшно. Но это ведь сон?

Тяжёлые веки лениво привстали, оголили голубо-серые зрачки.

Появилось жгучее желание досмотреть сон. Получить знак свыше, узнать, куда её приведёт её же подсознание. А вдруг – сон вещий? Не зря же он с субботы на воскресенье мне сейчас снится?

Чем чёрт не шутит...

С дивана не поднималась, сменила позу: повернулась на правый бок, лицом к тихо работающему приглушённому телевизору. Вскользь подчеркнула в себе, что уснула она в той же одежде, в которой в продуктовый так тщательно собиралась...

И тут незаметно и плавно гостиную заволокла сонная темнота, дурманя расслабленное тело продолжившимся сном.

***

...Скелетообразный каркас остатков вместительного лифта с клубящейся по углам чернотой и тусклой лампой над головой, шатаясь, подпрыгивал вверх, с каждым этажом всё сильнее и жёстче. Милана ныне понимала, что она спит и даже не пыталась поверить во всю необычность происходящего. Пыталась скорее... насладиться моментами чего-то действительно необычного, поистине нового для жизни рядовых людей, поэтому просто продолжила процесс участия в постановке своего испуганного «я».

Заметила, что дно лифта прогнутыми фанерными листами оказалось уложено, в жирных щелях мрак шахты виднелся. Испугавшись, что опять сорвётся с высоты, сошла на ближайшем двенадцатом этаже.

Последовала, как будто не своими ногами, к пожарной лестнице.

Вдруг, этажом выше по расколотым ступеням пробежало нечто массивное и очевидно живое. Человеком назвать сложно – от человека перья, накрахмаленные вниз по шатким ступеням в лицо, не летят.

Затрепетали сверху крылья, почудилось уханье...

Совы?

Сова! Символ бессонниц, которая и без того преследовала меня наяву: приклеенный стикер на романе, граффити на магазине. Да те же причудливые перья у подъезда, в конце концов. Она – образ мудрости и снисхождения скорого прозрения, новой идеи, в которой я так сильно нуждалась.

Это знак свыше – нужно следовать за ним...

И Милана, спотыкаясь тут и там, цепляясь за поехавшие в разные стороны скользкие поручни и наступая на пошарпанные бетонные ступени, словно вся эта сцена происходила не в её доме, а на какой-то заброшенной стройке после бомбардировки, с горем пополам добралась до своего этажа.

Птиц нигде не наблюдалось нигде.

Но вот что ещё странно – её квартира была открыта настежь...

Звон в висках.

И вновь пробуждение.

***

Милану тут же бросило в жар, но в телефоне что-то звякнуло. Её будто схватили за нитки, на которых сердце висело, и дёрнули вниз.

Заглянула в экран: новое личное сообщение – в Telegram, от «Славик. Ресторан».

С ещё туманной головой она клацнула на нужную иконку мессенджера. Там было: «Привет, Мила! Харе дома сидеть. Мы же вечно все договариваемся коллективом новых работников ресторана встретиться. А сегодня как раз Голубая Луна, будет на что посмотреть! А потом в клубешник заскочим. Ты в деле?»

Ей писал недавно принятый ею на работу официант.

Не до тебя сегодня.

Ничего не ответила.

Свернула шторку уведомлений и положила айфон экраном вниз на стеклянный книжный столик у дивана, прежде заваленный жирными бумажными свертками, попахивающими остатками недоеденной пищи из доставок еды.

***

...В глазах мир по краям мылился, затемняясь. Окружение виньеткой давило на ощущение всего реального. Казалось, что невидимый кукловод наложил на всё тёмный серо-болотно-синий фильтр. Покосившаяся лестница многоэтажки с каждым этажом наверх просвечивалась отколотыми кусками бетона и крошеного кафеля. Всюду тянулись ржавые когти фурнитуры, и продолжало издевательски капать прямиком откуда-то на темечко: кап... кап... кап...

Идти дальше в какой-то момент стало по-настоящему страшно, а останавливаться на месте – ещё страшнее, несмотря на то что это всё сценарий кошмара. Казалось, что фундамент здания вот-вот рухнет и руинами плит придавит, но не раздавит сразу до прощального вздоха, а растянет удовольствие и будет давить медленно, жестоко, перемалывая кости и органы.

Ухватиться тоже было не за что. Со всех щелей облезлых стен с тридцатого этажа неугомонно и стремительно стекала мутная сточная вода, будто вырывалась из труб водостока, словно кровь из вен пытается вытечь, из множества тонких, запрятанных капилляров.

Руки скользили по мокрым перилам, волосы сырыми прядями в глаза лезли, лоб облепляя.

Вымотанная, как последняя сука, с пульсирующей болью в коленях и неожиданной сдавливающей тяжестью в районе живота вновь дошагала до своего тридцать третьего этажа.

Массивная входная дверца всё так же нараспашку – а внутренности собственной квартиры не разглядеть, лишь лёгкая фиолетовая дымка под ногами клубится и в просеке дверной плотным покрывалом стоит.

При попытке запереться пальцы соскальзывали с дверных щеколд, которые, как будто назло, не поддавались ей, проворачиваясь кругами, снова и снова.

Следом, подобно рваной смене кадра в киноплёнке, из длинного коридора, ведущего к пожарному спуску, откуда полминуты назад вышла Милана, с бешеной скоростью вылетела неописуемая тварь ростом до потолка, которая аж головой своей пышной обтиралась о полок этажа и всё кричала что-то, визгом резаной скотины бег свой сопровождала. И всё это эхом на всей площадке этажа резонировало, барабанные перепонки оглушая, точно контузия раненого солдата.

Огромная мохнатая сова, чёрная как смоль, с человеческими сухими и до того худыми, костлявыми руками яростно рвалась внутрь квартиры. Со страшной силой, с животной кровожадностью, она тянула дверь на себя, пытаясь сорвать её с петель, пока Милана в бреду старалась удержать эту жалкую перегородку и запереть все замки изнутри.

Вдруг появилась пламенная горечь в левой руке. Последовал характерный хруст переломанных костей в предплечье. Она невольно ослабила хватку. Квартирная дверь с насмешливым протяжным скрипом распахнулась. Пышная высокая сова, горбатясь, неожиданно остыла, крутясь из стороны в сторону грудью и мясистой шеей, отошла, сомкнула клюв и выколотыми чёрными впадинами уставилась на Милану, а та, в свою очередь, в немом шоке уставилась на свою обрубленную левую руку с ошмётками фаршеобразного мяса, из прожилок которого медленно, пульсируя, сочилось красное.

Затишье.

Взмах крылом.

Взмах ресницами...

Проснулась.

(23:50)