Находка Лероя

Что есть ценность, если её не распознать, и как безжалостный случай играет нашими судьбами, не выдавая ни правил, ни подсказок?

Негр-бомж по имени Лерой, уже пять лет, как откинулся с зоны. Жизнь у Лероя была не сахар: спал он на картонке под мостом, ел объедки из мусорок, а в последнее время его ещё и анус начал подводить — гнить стал, зараза, от сырости и грязи. Запах от него шёл такой, что даже крысы шарахались, а вороны, пролетая над ним, падали замертво. Но Лерой не унывал — он привык к своей бродячей жизни и каждый день рылся на свалке в поисках чего-нибудь полезного.

Лерой просыпается каждое утро, ощущая, как его гниющий анус разъедает постоянное жжение. Боль не отпускает ни на минуту — словно раскалённый прут вонзили ему в тело. Геморрой, похожий на кусок сырого мяса, вываливается наружу, и Лерой, скрипя зубами, пытается засунуть его обратно грязными пальцами. «Давай, держись там, ёб твою мать», — шепчет он себе, но тот снова выскальзывает, липкий от крови и гноя. В знойные дни Лос-Анджелеса к его ране слетаются зелёные мухи, жужжат, садятся прямо на открытую плоть, кружат и роятся вокруг гниющего ануса, Лерой отмахивается от них, кричит: «Уёбывайте, твари поганые!» — но насекомые только наглеют, облепляя его, как живой мусорный бак. Когда приходит время посрать, это превращается в настоящее мучение. Он присаживается на корточки за каким-нибудь углом, и каждый раз кажется, что из него выходят не отходы, а собственные внутренности. Боль такая острая, что слёзы текут по щекам, а вонь смешивается с уличной пылью и запахом бензина, заставляя его задыхаться.

Днём Лерой, прихрамывая, бредёт к мусорным бакам, волоча за собой рваный мешок. Он роется в отбросах, выискивая еду или что-то, что можно сдать за пару долларов. Его руки по локоть погружаются в липкую грязь — гнилая пицца, прокисший йогурт, размокшие окурки. Иногда ему везёт найти что-то съедобное, вроде половины банки тёплого пива или куска хлеба с плесенью. «О, да это удача! — бормочет он, обдирая зелёные пятна. — Лучше, чем ничего». Боль в заднице не даёт ему присесть, так что он ест стоя, жуёт быстро, пока мухи не налетели на добычу. Алюминиевые банки, спизженная электропроводка, бутылки  от пива — всё это он складывает в мешок. К вечеру ноги едва держат его, а пульсирующая боль в теле становится невыносимой, но Лерой тащится в пункт приёма. Там он получает три-четыре смятых, вонючих доллара, и в голове только одна мысль — фентанил.

С деньгами, крепко зажатыми в кулаке, Лерой ковыляет к Карлосу, мексиканскому дилеру, что ошивается у старого склада. «Эй, братан, давай быстрей», — хрипит он, протягивая мятые купюры. Карлос, не глядя ему в глаза, бросает пакетик с белым порошком. Лерой отходит в тень и, несмотря на адскую боль, присаживается на корточки, чтобы приготовить шприц — старый, тупой, но ему всё равно. Он колет себя в пах, туда, где вены ещё не совсем умерли, хоть и почернели от наркотиков. Игла входит с хрустом, он вдавливает поршень и ждёт. «Ох, вот оно», — выдыхает он, когда тепло растекается по телу, на время заглушая боль в гниющем заду. Мир вокруг мутнеет — мухи, вонь, улицы Лос-Анджелеса растворяются в коротком облегчении.

Но Лерой знает, что завтра всё повторится. Утро принесёт тот же цикл: мусорки, боль, ещё одна доза фентанила. «Так я живу, — думает он устало, — и так я сдохну».

Раз в несколько месяцев, когда вонь от собственного тела становилась невыносимой даже для него самого, Лерой решал помыться. Обычно это случалось, когда он случайно натыкался на пару долларов сверх обычного или когда кто-то из местных благотворителей раздавал талоны на бесплатный душ в приюте на Скид-Роу. Он ковылял к обшарпанному зданию приюта, где в подвале была тесная душевая — ржавая кабинка с тонкой струйкой холодной воды. Лерой раздевался, морщась от боли, когда засохшая грязь отдиралась от кожи вместе с корками гноя вокруг ануса. Вода, пахнущая хлоркой, стекала по его тощему телу, смывая месяцы мусорной липкости. Он тёр себя обмылком, подобранным с пола, пока кожа не начинала гореть, а мухи, обычно вьющиеся вокруг, на миг теряли его след. Эти редкие минуты чистоты были для Лероя почти роскошью, но заканчивались быстро — мокрый, дрожащий, он натягивал ту же вонючую одежду и возвращался под мост, где грязь тут же начинала липнуть снова.

Если приют был закрыт или талоны кончились, Лерой пробирался к заброшенному участку у реки Лос-Анджелес, где в бетонном русле иногда скапливалась мутная вода. Он спускался по скользкому склону, рискуя свернуть шею, и окунался в эту жижу, больше похожую на сточную канаву. Вода была тёплой от солнца, но воняла мазутом и гнилью. Лерой полоскался, оттирая грязь камнем или куском картона, пока мухи и комары не начинали атаковать его с новой силой. Он вылезал, отплёвываясь, с кожей, покрытой маслянистыми разводами, но хотя бы без корки мусора. Сушился он прямо на берегу, лёжа на горячем бетоне, пока солнце не пекло так, что боль в заднице заглушала всё остальное. Такие "купания" оставляли его чуть чище, но с чувством, что он лишь поменял одну грязь на другую.

По Скид-Роу Лерой бродил, как тень среди теней, волоча свой рваный мешок и хромая от боли, что отдавала в ноги с каждым шагом. Улицы здесь были пропитаны мочой и дымом крэка, а воздух гудел от криков, ругани и далёких сирен. Лерой лавировал между палатками, картонными укрытиями и телами, лежащими прямо на асфальте — кто-то спал, кто-то кололся, кто-то уже не дышал. Он знал каждого: старуху Мarge, орущую на невидимых демонов, и хромого Тони, что вечно предлагал спизженные батарейки. Лерой перебрасывался с ними парой слов, но держался особняком — его вонь создавала невидимый барьер. Иногда он останавливался у мусорного бака, роясь в нём с методичностью археолога, пока местные псы не начинали скалиться. Скид-Роу был его миром — жестоким, хаотичным, но знакомым, где он был не изгоем, а просто ещё одним куском этого сломанного пазла.

Лерой ковылял по Скид-Роу, волоча рваный мешок, когда из-за угла, где воняло мочой и горелым пластиком, вылезла тощая фигура — старик Бак, местный псих, бормотавший про инопланетян. «Эй, Лерой, ты сигналы ловишь? Рептилоиды, они в башке, суки, шпионят!» — прохрипел Бак, тыча пальцем в небо. Лерой, морщась от боли в заднице, отмахнулся: «Бак, заткнись, какие, на хер, сигналы? Мухи вон жрут меня, какой нахуй космос». Рядом, у перевёрнутой тележки, сидела Мардж, оравшая на невидимого врага: «Скотина, верни мой глаз!» Лерой буркнул: «Мардж, успокойся, твой глаз в канаве сгнил». Тут из тени палатки выполз мужик с седой бородой, щурясь на Лероя. «Чёрт, Лерой? Это ж ты, сука, с Сан-Квентина, блок D!» — прохрипел он. Лерой пригляделся — Рэй, старый кореш по зоне, с которым они делили шконку и ворованный сахар. «Рэй, мать твою, ты ж сдохнуть должен был! Какого хера тут?» — осклабился Лерой, хлопнув его по плечу. Рэй кашлянул: «Да та же хуйня, братан. Вижу, тебя жизнь тоже не балует, воняет от тебя, как от дохлой кошки». Они заржали, перекидываясь матом, пока Бак не заорал про «луч смерти», а Лерой с Рэем, хромая, побрели к палатке, вспоминая, как в зоне пёрли самогон из картошки и ебали опущенных.

Лерой проснулся на своей картонке под мостом, когда первые лучи солнца пробились сквозь смог Лос-Анджелеса, а боль в гниющем анусе уже терзала его, как раскалённая игла. Он закашлялся, сплюнув комок слизи на асфальт, и потёр лицо грязными ладонями, пытаясь прогнать липкий кошмарный сон, в котором мухи жрали его заживо. «Ну, сука блять, ещё один прекрасный день, — пробормотал он хрипло, — нужно вставать». Скрипя суставами, он поднялся, чувствуя, как геморрой пульсирует с каждым движением. Мухи уже вились вокруг, жужжа, как проклятый хор. Он пнул пустую банку из-под пива, валявшуюся рядом, и прохрипел: «Похер, сегодня найдём что-нибудь годное, может, на фентанил хватит». Схватив рваный мешок, Лерой поковылял к городской свалке, что раскинулась на окраине, где вонь гниющих отбросов смешивалась с запахом бензина и жары. «Только бы не сдохнуть по дороге, хотя... — бормотал он, — держись, задница, не разваливайся».

На свалке Лерой, хромая, забрался на кучу мусора — гору из ржавых банок, гнилых овощей, использованных шприцов и презирвативов, мокрых тряпок и целофановых пакетов. Он вгрызался в этот хаос с упорством, роясь руками по локоть в липкой грязи. «Где вы, мои сокровища? — ворчал он, вытаскивая размокший картон. — роюсь здесь в дерьме, может лучше на зону вернуться?» - промелькнуло у него в голове. Пластиковые бутылки и алюминиевые банки он кидал в мешок, прикидывая: «Это центов двадцать, а это, может, полтинник». Иногда попадалась еда — кусок пиццы с зелёной коркой или полбанки колы с окурком внутри. «О, жратва! — хмыкнул он, обдирая плесень. — Не ресторан, но сойдёт». Вдруг пальцы наткнулись на что-то твёрдое. Он вытащил старый жесткий диск, потёртый, с наклейкой, на которой написано от руки "100000 BTC". «Это что за хрень? — пробормотал Лерой, вертя его в руках. — Похер, какая-то компутерная фигня, тяжёлая, как кирпич». Сначала он хотел швырнуть его обратно в кучу, но передумал: «Не, Джо, жирный ублюдок, может, даст пару баксов. Зачем выкидывать? На пиво хватит». Он сунул диск в мешок и, отмахиваясь от мух, поплёлся к скупщику, бормоча: «Если Джо зажмётся, пихну ему эту штуку в его пончиковую рожу».

Припёрся Лерой на окраину Лос-Анджелеса к скупщику хлама, местному толстяку Джо, который скупал всякий хлам за копейки. Джо сидел в своей будке, жевал пончик и листал журнал с голыми бабами.

Лерой сунул диск под нос Джо и прохрипел:

— Эй, Джо, бери штуку, отдам за тридцатку баксов. На бухло мне хватит, а тебе, может, на что сгодится.

Джо скривился от вони, махнул рукой, чтоб Лерой отодвинулся, и глянул на диск. "100000 BTC" — прочитал он и хмыкнул.

— Тридцать? За эту грязную хрень? — Джо фыркнул, откинувшись на стуле. — Пять баксов, и то много.

Лерой почесал затылок, от чего в воздух поднялось облако пыли.

— Ну ты загнул, Джо! Это ж компутерная штука, ценная! Давай двадцать пять, и разойдёмся.

— Десять, — отрезал Джо, жуя пончик и не глядя на Лероя. — Или вали со своим мусором.

— Эй, братан, не жмись! — Лерой придвинулся ближе, от чего Джо чуть не подавился. — Двадцать, и я сваливаю.

Джо поморщился, покосился на диск и вздохнул.

— Пятнадцать, вонючий, и чтоб духу твоего тут не было. Последнее слово.

Лерой осклабился, обнажив гниющие зубы.

— По рукам! — прохрипел он, хватая мятые пятнадцать баксов, которые Джо швырнул на прилавок.

— Всё, пока, — буркнул Джо, забирая диск и отмахиваясь от Лероя, как от назойливой мухи. — Клиенты разбегутся из-за твоей вони.

Лерой схватил деньги, радостно зашаркал прочь, думая о пиве и, может, даже о куске пиццы из забегаловки за углом. А Джо бросил диск в ящик с прочим барахлом и вернулся к своему пончику.

Лерой, сжимая в потном кулаке пятнаху, похромал в ближайшую забегаловку. Купил не ящик, а всего три банки самого дешёвого пива и занюханный хот-дог, который продавщица брезгливо протянула ему на щипцах. Он забился в свой вонючий угол под мостом, и этот пир показался ему королевским. Пиво лилось в него, как вода в сухую землю, на время заглушая ноющую боль в промежности. Он чавкал хот-догом, роняя на грязную рубаху ошмётки сосиски, и чувствовал себя почти счастливым. Это было его маленькое, выстраданное богатство, его триумф над миром, который вышвырнул его на помойку.

Но счастье, как и пиво в банках, кончилось быстро. Уже к утру Лерой проснулся от знакомой, тупой боли, которая теперь, казалось, сверлила его с новой силой. Голова гудела, во рту было сухо, как в пустыне, а от остатков хот-дога в животе началась революция. Пятнадцать долларов испарились, оставив после себя лишь гору пустых жестянок да липкое разочарование. Он снова был просто Лероем — вонючим бомжом с гниющим задом, которому предстояло снова лезть в мусорные баки в поисках завтрака, воровать металл ради дозы фентонила. Краткий миг праздника лишь острее подчеркнул беспросветность его существования.

Тем временем Джо, повертел диск в руках, понюхал и поморщился. Воняло от него так же, как и от бывшего владельца. Сначала он хотел было подложить его под ножку шатающегося стола, но потом передумал — ещё испачкает пол. Так что он просто швырнул его в дальний угол своей будки, в ящик с ржавыми замками, треснутыми зеркалами и одиноким детским ботинком. Там он пролежал несколько дней, придавленный сверху дохлой мышью, которую Джо было лень убирать.

Как-то к Джо заглянул его племянник-подросток, прыщавый малый, вечно торчащий в интернете. Парень ковырялся в ящике с хламом в поисках чего-нибудь для своих самоделок и вытащил тот самый диск. «О, дядя Джо, а это что? BTC... это как биткоин, что ли?» — спросил он, протирая наклейку. Джо, отрываясь от созерцания пышных форм в журнале, лишь отмахнулся. «Какая в жопу разница, — пробурчал он. — Барахло компьютерное, один вонючка притащил. Не мешай, иди отсюда, делом займись, или пончиков принеси». Племянник пожал плечами и бросил диск обратно в ящик. Ему и в голову не пришло, что дядя только что послал ко всем чертям состояние, способное купить весь их городишко вместе с пончиковой фабрикой.

В будке Джо стало совсем тесно от барахла, и он, кряхтя, решил навести подобие порядка. Вывалил содержимое ящика на прилавок, создавая живописную гору из всякой всячины. Среди этого мусора оказался и тот самый диск. Джо повертел его в руках, подумал было выкинуть, но его внутренняя жаба, натренированная годами скупки хлама, пискнула: «Заплачено ведь!». И он, недолго думая, прилепил на него ценник, написанный на куске картона: «Комп. штука. 30$». Цена была взята с потолка — вдруг какой-нибудь чудак и клюнет.

Прошло пару дней, и Джо, решив навести порядок в своей лавке, вытащил из ящика старый жесткий диск с надписью "100000 BTC". Не вдаваясь в смысл этих букв, он небрежно поставил диск с прилепленным ценником на прилавок рядом с другим хламом. Диск лежал там, никому не нужный, среди потёртых кастрюль и сломанных игрушек, пока мимо проходили редкие зеваки.

Спустя несколько недель, когда Джо уже почти забыл про свою находку, в будку вошёл тощий парень в очках, с красными от недосыпа глазами. Заметив диск с надписью "100000 BTC", он вдруг остановился, побледнел, схватился за грудь и, с трудом выдавливая слова, спросил:

— Сколько за это?

— 30 баксов, — написано ведь.

Очкарик молча отдал полтинник, схватил диск и умчался, будто за ним черти гнались. Джо пожал плечами — "Странные эти компьютерщики" — и пошёл за новым пончиком.

И так, Лерой, невольный участник этой причудливой игры случая, остался на жестоких улицах Лос-Анджелеса. Его жизнь продолжалась по привычному сценарию: мусорные баки, отчаянные поиски пропитания и желанная, но мимолетная эйфория фентанила, заглушающая невыносимую боль его гниющего ануса. Он по-прежнему выпрашивал мелочь, искал что-то ценное среди отбросов, и каждый глоток дешевого пива казался ему высшим благом. Лерой так и не узнал, что проданный им за горстку долларов кусок железа таил в себе состояние, способное изменить не только его собственную жизнь, но и судьбы сотен тысяч таких же обездоленных, как он сам. Он и понятия не имел, что в тот момент, когда он выбирал между дешевым пивом и еще одной дозой, миллиарды долларов проскользнули сквозь его грязные пальцы, оставив после себя лишь легкое дуновение ветра и привкус горькой иронии.

А тем временем очкарик, чья проницательность и удача оказались сильнее грязи и невежества, воплотил в жизнь мечты, недоступные большинству людей. Поговаривают, что, получив доступ к огромному богатству, он не только купил себе райский остров, где шелестят пальмы и лазурные волны ласкают берег, но и наслаждается каждым моментом своей новой жизни потягивая экзотические коктейли с зонтиками и наблюдая за пылающими закатами над бескрайним океаном. Такая вот история.