Чернильное Сердце

Мик

Утром, чуть не проспав завтрак, мы с Гером быстро собравшись, взяв сумки с книгами и расписание, вбежав в Большой Зал, сели за стол и только потом посмотрели, какой первый урок и с каким именно факультетом. Были в шоке, особенно Герман, мне-то все равно. Оказалось, в этот год расписание изменили кардинально, все те предметы, на которые мы ходили с Рэйвенкло, а их большая часть, теперь мы будем посещать со Слизерином, а именно: ЗОТИ, Зельеварение, Трансфигурация и Чары.

Теперь же Травология и История Магии будут совмещены с Рэйвенкло. Астрономия как всегда все вместе. Радовало, что выбранные мной, Гером и девочками УЗМС и Руны у всех факультетов смешанные. Желающих пообщаться со зверушками не так много. А профессором — Хагрид. Лучшего подарка я и не представлял. Уж кто-кто, а он расскажет о волшебных созданиях все.

— Плевать, — отмахнулись мы, — пошли на ЗОТИ.

Мы с девочками под руки, точнее они вели нас на уроки, Ханна под руку со мной, а Сьюзи с Гером, шли к кабинету Защиты. Нас рады были видеть Драко и Панси, Тео же, как всегда в своих мыслях и на окружающих не реагирует. К нему подошла Сьюзи, толкнув легко плечом, показала на нас. Он ей улыбнулся и влился в разговор о предстоящих уроках. И пришел профессор Люпин. Странно, только сейчас у меня всплыло в памяти значение имени его рода. Люпин, это цветок, означающий тоску и печаль. Но, цветок красивый.

Шок — парт и стульев в кабинете не было. Громадное пустое помещение и отскакивающее от стен эхо. Зато стоял шкаф, в нем явно что-то потустороннее, так как я слышу голос этого существа, и он требует его отпустить. А еще посередине зала стоял граммофон с пластинками. Нам сказали сложить в угол сумки с книгами, нам они не понадобятся, потом выстроиться в шеренгу и приготовить палочки. Дальше был задан профессором вопрос:

— Как думаете, кто в шкафу?

— Боггард, сэр, — сказал Драко.

— Верно, мистер Малфой, десять баллов Слизерину. Еще вопрос: как его победить? — у меня была мысль, сказать провести сеанс Спиритизма и освободить от предмета, который его удерживает, но не успел, ответила Сьюзи:

— Смехом!

— Верно, мисс Боунс. Для этого есть заклинание, — уточнил, — пока без палочек. Повторяем: Ридикулус! — и хором мы произнесли заклинание, а потом профессор сказал: — важно не только заклинание, а еще фантазия и воображение. Боггард покажет ваш страх, а вы, увидев его, представите то, что вас веселит, заставляет смеяться и радоваться, произнесете заклинание: «Ридикулус» и Боггард отринет облик страха. Итак...

Включилась музыка, и первым побороть свой страх вышла Ханна. Ее страх — воздушные шары. Боггард обратился в огромные, разноцветные шары, зависшие над полом, прямо у девушки перед глазами. Она закрыла глаза, сосредоточилась на образе смешного и радостного, а потом направила палочку, произнесла: «Ридикулус» и шары обратились пушистыми, как овечки облаками, плывущими в небе, меняющие форму. Дальше Драко, его страх — какая-то кудрявая женщина, с пепельными прядями. Он резко поднял палочку, произнес заклинание и вместо тетки, перед ним предстала девушка с разноцветными волосами, меняющимися и переливающимися всеми цветами радуги. И так, пока очередь не дошла до меня.

«- Господин!» — взмолил Боггард.

— Началось! — рыкнул я себе под нос.

— Михаэль, у тебя нет страхов? — спрашивает профессор, а я ответил:

— Есть. Только Дар рода оказался сильнее страха. И Боггард, как потустороння сущность, а точнее неприкаянный призрак, порабощенный и оскверненный тьмой и чужими страхами, взывает к Дару. Он молит меня его отпустить.

— И вы сможете? — в глазах профессора — интерес, а у всех остальных, кроме друзей, лишь паника и дрожь. Не часто встретишь волшебника с подобным даром. По сути — это темный дар. Но, из-за того, что он редкий, Спиритизм так и не классифицировали. Входит в разряд «редкие» или «родовые», и все, никакого упоминания стороны силы. А я прекрасно понимал студентов, им страшно и завораживающе одновременно. На меня смотрят все и ждут, что будет. А я и сам не знаю.

Профессор предлагает проверить способность отпускать неприкаянные души. Не отказываюсь. Подошел к Боггарду ближе, призвал способность и направил энергию, коснулся его, сделав для всех видимым, в истинном облике. Черное, полупрозрачное нечто, похожее на просвечивающий балахон или шелковые занавески, с белой маской. На ней щелочки для рта и глаз. Призрак склонил голову, и как же хорошо, что слышу его только я:

«- Наследник ЕЁ воли, молю, отпустите меня!»

— К чему ты привязан? К предмету или к месту?

«- К месту, к этой школе»

— Ух, — повел плечами, шеей и сказал: — трудно будет. Но я попробую. Настроюсь на твою связь и попробую распутать нити. Не факт, что с первого раза получится. Сам видишь, я только учусь, — странно видеть, как я говорю с Боггардом, и еще страннее, что он мне каждый раз кланяется.

Нити, его со школой связывающие — я видел, их много и они перепутаны. А порезать или порвать я их не смогу. У меня нет несущего отпечаток Госпожи оружия, и я не некромант. Это они — перерезают нити и готово, мне же придется их распутывать. Словно клубок из пряжи бабушки Изольды. Она распускает какую-то вещь, а я помогаю скатывать нитки в клубок. И медленными шагами распустил нити и уже заканчивал скатывать их в клубок.

Пока я разбирался в переплетениях и помогал обрести Боггарду покой — урок закончился. Всех отпустили, а я и друзья, меня ждущие — остались. У нас следующим уроком Зелья и снова со Слизерином. А мы же предвкушали взгляд Забини, когда он узнает, кто именно пометил Гера, увел желанного парня у него из-под носа. Шли на урок, обсуждая то, что произошло на ЗОТИ. Друзья переживали, что из-за набирающего силу и мощь дара, не упокоенные призраки ко мне потянутся и будут просить их освободить. А таких — целая школа. Проблема, но мне не трудно, и им помогу, и дар разовью.

Герман

Урок Зельеварения прошел странно, но приятно. Ловил мимолетный взгляд профессора в мою сторону, особенный, теплый, дающий уверенность в действиях. Казалось, если профессор всегда будет так на меня смотреть, то мне все нипочём, все переживу и преодолею. А мне и правда не страшно, ведь я знаю, все будет хорошо. Шел второй урок, практика и варка зелья. Мы с Миком в паре, где-то на задворках. Кожей ощущали взгляды Забини, Мик — мечущий молнии, а я — полный похоти и желания. Он раздевал меня взглядом, в мыслях покрывал поцелуями и вылизывал каждый дюйм кожи, становясь все ближе и ближе к моменту обладания.

Но, урок заканчивается, зелье сдается профессору. И по придуманному нами плану я несу подписанный пузырек последним из всех. А Забини, желающий подловить меня после урока и зажать в углу, стоит у дверей кабинета.

— Профессор, вот моя работа, — подошел к столу, оказываясь совсем рядом, чуть склоняясь, протянул пузырек, зажатый в руке.

Как по сценарию, мои пальцы накрывает рука профессора, пузырек присоединяется к остальным, а вот руку мне не отдают. Профессор встает со своего кресла, притягивает к себе ближе. Я стою рядом, нас разделяют жалкие дюймы, рука в захвате длинных, изящных пальцев, которые перехватывают мое запястье, притягивая к нему еще ближе. К коже, к тонкой паутинке вен, там, где лучше всех ощущается запах сущности, прикасаются легким поцелуем. Бледные, тонкие губы оказываются теплыми и мягкими, даже горячими, так как от этого вспыхивают смущением щеки и горят от стыда за развратные мысли уши. Едва держась на ногах, слышу рык, принадлежащий Забини и его голос, а следом и он сам:

— Значит — он, а не я?! — показал пальцем на профессора, — выбрал профессора, а не меня? Привлекает возраст и опыт, а Грейнджер? Что, думаешь, лучше удовлетворять будет? — переходил черту Забини.

Профессор спокоен. Моя рука все еще в захвате профессора, отпускать ее не собираются. Просто держат, поддерживая. Забини бы скандал закатил, на дуэль вызвал, но он — студент, а его противник — профессор. Не те весовые категории. Поэтому ему остается только и делать, что слюной брызгать да обвинениями кидаться. А еще угрожать, что он напишет в министерство, с просьбой снять с меня метку, так как я еще не совершеннолетний, а партнер, пометивший меня аж на двадцать лет старше.

— Вперед, мистер Забини. Пишите, если вам так хочется. Но помните, что ваши слова о насилии и привороте, сказанные при других студентах перевесят все ваши «добрые» намерения избавить мистера Грейнджера от моей метки.

— Почему? — спрашивает меня Забини, не смотря на стоящего рядом профессора профессора, — чем я плох, раз ты так отчаянно ищешь помощи у старшего, готов быть с ним, а не со мной? — показывает пальцем на профессора, — неужели, ты думаешь, что при первой же течке он тобой не воспользуется? — профессор по-прежнему спокоен, как и я. Решил Забини кое о чем напомнить:

— Запах, Забини. У профессора Снейпа, у одного единственного в школе, подходящий мне и моей сущности запах. Ты мне никак не подходишь, наши запахи не сочетаются, Забини. Я — ореховый, а ты — цитрусовый, — эти слова, как вердикт обреченному и смертельно-больному, без вариантов. Так и Забини.

— Ореховый... ты — ореховый... — обреченно говорит слизеринец, запал его спадает на нет. Он падает на ближайший стул и положив руки на столешницу опускает голову, повторяя слова: — ореховый, ореховый. Два совершенно-разных, не подходящих друг другу запаха... — профессор отпустил меня на следующий урок, а это УЗМС, мулат шел следом. А в дверях профессор добавил мулату еще и наказание:

— И мистер Забини, с завтрашнего дня вас ждет неделя отработок с мистером Филчем, за нарушение субординации, — Блейз тяжело вздохнул, кивнул и пошел следом за мной на урок. А по пути я выслушал его извинения за все те поползновения на мою честь и лишения свободы выбора. Он пожелал нам счастливой жизни. На вопрос: «Простишь ли?» сказал: «Подумаю». А сам думал, как же мне повезло, и под крыло и опеку взял именно профессор.

Мы с ним, как и Мик, из разряда редких видов запахов. Такие волшебники встречают пару своего направления еще реже. Обычно, стараются подбирать нечто подходящее, сочетающееся с феромонами или флюидами сущности. И если у нас с профессором таких кандидатур мало, но есть, то у Мика их нет в принципе. Природнику нужен исключительно природник. Можно сказать, что найдя такого волшебника, Мик найдет истинного на всю оставшуюся жизнь.

Мы с Забини едва успели догнать остальных, шедших к сторожке лесника. Друзья спрашивали, как все прошло, смотря на присмиревшего Забини и видя спокойного меня, идущего с ним рядом. Показал, что все отлично и что мулату толково и грамотно разъяснили, что все его поползновения на мою честь и свободу — бесполезны. Что после озвученной категории запахов, к которым мы с ним и профессором принадлежим, он сам осознал, что был не прав и чуть не перешел черту, забыв о таком банальном, как совместимость. Друзья были за его вменяемость и адекватность рады, а слизеринцы — спокойны.

Мик

Рад, как же я рад, что у Забини все же есть мозг и разум, к которому он прислушался, когда узнал категорию Гера и профессора. Надеюсь, это постоянный эффект и какая-нибудь омега привлечет его внимание в течку и окончательно отобьет желание смотреть на Гера. А пока у нас урок УЗМС, который ведет профессор Хагрида. Его урок — это что-то с чем-то, особенно полеты на спине гиппогрифа. Как всегда повезло мне и попробовать подружиться с этим красивым, но гордым и своенравным существом по имени Клювокрыл, выпала мне.

— Мик, не бойся! — говорит мне лесник, ставший профессором.

— А я и не боюсь, это же не акромантул и не василиск, — заметил, как на словах о пауках вздрогнул Рональд, так, все интереснее и интереснее. Значит — пауки? Запомним. А пока я медленными шагами подхожу к Клювокрылу, тот угрожающе и предупреждающе вздыбился, щелкнул клювом, но не напал. А я замер, как и говорил профессор. Дальше легко поклонился, медленно, и дождался поклона от него. Потом опять же не спешными шагами приблизился к гиппогрифу, протягивая руку. Он не сразу, но ткнулся клювом в ладонь.

— Молодец, Михаэль! — были рады друзья, фыркали некоторые рыжие личности, а дальше Хагрид, как ребенка взял меня на руки и посадил на спину гиппогрифа: — он не против тебя покатать, — я едва успел хватиться за шею, а вдогонку профессор сказал: — не выдергивай ему перья, «спасибо» не скажет, — и хлопнул того по заднице. Гиппогриф всхрапнул, встал на дыбы и понесся вперед, а там прыгнул с обрыва и расправив перья, взмыл вверх.

Мы летели вперед, встречный ветер бил в лицо, трепал длинные пряди волос. Это потрясающее чувство свободы, словно расправляющие за моей спиной крылья, гораздо круче полета на метле. Если мне кто-то скажет, что метла лучше гиппогрифа или фестрала, то он ни разу не летал с этими потрясающими существами. Уверен, полет на Розмарине мне понравится не меньше этого. Я лишь жду, пока мой фамильяр окрепнет и у нас появится возможность полетать над школой ее окрестностями и запретным лесом.

Когда наш с Клювокрылом полет был закончем, он медленно и плавно спустился, а за то, что не убил меня в полете — получил от Хагрида угощение. Меня спрашивали, какого это, летать на гиппогрифе? Страшно или нет? Отвечал и говорил, что в разы захватывающе каких-то метел. И если бы не Драко, который обратил внимание, что к Клювокрылу шел Рональд, расталкивая всех на ходу, по пути оскорбляя это высокого полета существо, называя его: «домашней скотиной» и «курицей переростком» — быть беде.

Словно и не было слов предупреждения от профессора, говорящего о гоноре и скверном нраве создания, не переносящего хамского поведения, который нападет на любого за резкие движения, неуважительный тон и хамское обращение в свой адрес. Что и произошло. Рональд слишком резко, без поклона подошел к Клювокрылу, назвал его:

— Тупое ты создание! — и словил от гиппогрифа когтистой лапой прямо по рыжей, тупой башке. Естественно кровища, вой, крики о помощи, на руках Хагрида полумертвый Рональд, который сам виноват, все это подтвердят, многие слышали его слова в адрес гиппогрифа, а так же все видели его хамское отношение к гордому и своенравному созданию. Так что отстоит и профессора Хагрида и клювокрыла.

Директор Флитвик незамедлительно вызвал старших Уизли, поставил Мунго на уши, подключилось министерство и Попечительский совет. В том числе и Сириус с Люциусом. Палата лордов сделала их ответственными за это дело, и вот, уже часа два мы сидим в гостиной Хаффлпаффа и обсуждаем случившееся. И все, от первого до пятого курса нормально воспринимают слизеринцев, сидящих в нашей гостиной и в нашей компании. Проходят, здороваются, а те отвечают взаимностью. Имена не запоминают, но ведут себя вежливо и учтиво.

Да и Драко с первого дня, еще до распределения на факультеты, показал себя, как истинный аристократ: воспитанный, культурный и сдержанный, предложил руку дружбы, помощь адаптироваться в волшебном мире. При этом не настаивал, не навязывал свою компанию, шел на сближение медленно и терпеливо, завоевывая мое внимание и доверие. И завоевал, особенно тем, что готов был помочь Хагриду и отстоять Клювокрыла. Радовало, что в этом наши мнения совпадают. Всех, здесь сидящих. Ведь гиппогриф не виноват, что Уизли — пень неотесанный.

— Уизли — придурок! — ругался на рыжего Драко, а мы все с ним согласны, сам нарвался, за это и огреб, профессор и создание не виноваты. Если мозг в голове есть, а пользоваться им не умеет — не их вина, а тех, кто не научил. Продолжал ругаться: — Первые слова профессора Хагрида — это учтивость и уважение, никакого хамства и оскорблений по отношению к гиппогрифу. А он что?

— Кретин! — подвела черту Персефона и все с ней согласились.

Сириус и Люциус, смотря на нас — хаффлпаффцев и сидящих рядом слизеринцев — смеются и говорят, что такого сочетания давно не было. Барсуки не плохо ладят с воронами и львами, львы с нами и воронами, вороны нормально общаются со всеми, а вот змеи или чисто со своими или с воронами. Со львами — война, а с барсуками — игнор. А тут не то чтобы дружба, но начало чего-то большого.

— Это все Поттер, — показывает на меня Паркинсон, — и Малфой, — на Драко, — и тот, кто составил в этом году расписание. Большую часть уроков мы учимся с барсуками, а не как в те года со львами. И надо поблагодарить составителя этого расписания, за такой дар, как уроки с вами, ребята.

— Согласен с Панс, — говорит Блейз, все еще виновато смотря на Гера, а тот, судя по выражению лица и улыбки — простил мулата. — Вы тихие, спокойные, у вас зелья не взрываются, над вами не трясутся, как над драгоценностью. Чума просто, а не год!

— Поддерживаю, — вставил свое слово молчаливый Теодор, — уроки с вами — это сказка, — смотрит на Сьюзи, она на него. И чует моя селезенка, эти двое друг другу подходят. Возможно, даже по запахам совместимы друг с другом.

И как же хорошо, что им плевать на гоны и течки. Нормальные, человеческие отношения, не вызванные волшебными обстоятельствами. Быть Бетой — кайф. Слова Теодора вызывают улыбку Сью и взгляд полный тепла и чувств. Определенно, между ними что-то будет. И по посланному Персефоне и Драко взгляду получаю отклик. Они тоже не против свести этих двоих. Как и сидящих рядом со мной Гер. Ханна пока не видит, но ей тоже сообщим новость о предстоящем сводничестве.

А пока нас отправляют спать, перед этим взяв со всех по флакончику с воспоминаниями сегодняшнего урока. Сириус и Люциус обещают разобраться и сделать все, что в их силах и даже больше, лишь бы Хагрида не обвинили в халатности, а Клювокрыла не казнили, как опасное магическое создание. А я на пару слов отошел пошептаться с Сириусом. Нашли уголок у окна, на всякий случай Сириус наколдовал купол от подслушивания. Я рассказал о первом уроке по ЗОТИ и Боггарте, попросившем его отпустить, о растущих с небывалой скоростью способностях Спиритиста, и еще об одно странной детали.

— Не сразу обратил внимания, на уроке не до этого было, Боггард и все такое. Профессор Люпин, он, как и ты с отцом — анимаг? Способностью Банши я видел за его спиной нечто напоминающее волка, стоящего на двух лапах в полный рост. Но ощущения другие, тебя я хоть в форме пса, хоть в человеческой форме ощущаю, как волшебника, душа-то у тебя человеческая, а вот у профессора... — не мастак я пока объяснять свои ощущения, но Сириус и так понял, что именно я имею в виду.

— Ты правильно понял, что с Люпином что-то не так. Он — оборотень, — я чуть не поседел раньше времени, а крестный продолжил: — именно ради Римуса, мы: я, Пит и Джей стали анимагами. Ведь оборотень не нападет на анимага, в какой бы форме ты не был. Он чует в тебе зверя. Мы принимали его таким, какой он есть. Друг все-таки. Вопрос в другом: Какой идиот пригласил его на пост профессора? Уверен, не Флитвик точно, ведь он в курсе сущности Люпина.

— Диггори шепнул, что министр ради Альбуса разрешил ритуал на упокоение души профессора Бинса. Уверен, ноги от Дамблдора растут. Возможно, и кандидатуру Люпина на место профессора предложил он. Зачем?

— Ты и я. Вот и весь ответ, Мик, — сказал крестный, — я — его школьный друг, ты — сын его друга и мой крестник. В его планах может быть сближение нас с Римусом с какой-то целью. А какой? Без понятия!

— Дела, — выдал я, а крестный отправил меня спать, прося не связываться с Римусом и следить за лунным календарем. И просил никому, даже Геру и Драко не рассказывать о Римусе. Пообещал, принял объятия, пожелал спокойной ночи и ушел к нам с Гером в комнату.

Принял душ, переоделся в пижаму, заглянул к Тому, перевязал его раны, рассказал о сегодняшнем дне, а он обещал порыться в оставленной Марволо памяти, найти там хоть что-то о способностях Спиритистов и Банши, а еще, как и Сириус, просил следить за луной. На прощание привычно прижал меня к себе, но в этот раз поцеловал в щеку, оставив на коже запах соленого моря в разгар бури. Я не остался в долгу, запустил пальцы в волосы Тома, откинув непослушные пряди в сторону, приблизился и запечатал едва касающийся шеи поцелуй, оставив ему на прощание свой запах: сухой, просящей влаги земли перед проливным дождем. Пожелал спокойной ночи и вынырнул из тетради. День сегодня — просто кошмар! Но как он закончился, ммммм...