Конец.
Но мы так и не смогли вместе вернуться в Англию. Письмо пришло через неделю их отъезда. На лабораторию, где работали родители сбросили бомбу. Я убитая
горем, не ела и не говорила. Брат заходил каждый день, он сидел, молча, возле моей кровати и уходил, напоследок хриплым тихим голосом, умоляя меня поесть;
погода больше мне не казалась такой солнечной, деревья не такими зелеными, а воздух чистым. Брат осунулся, под глазами пролегли тени, он похудел. К нам приезжали
его друзья, привозили продукты и просили поесть, мы игнорировали всех, в скором времени за нами приехал какой-то мужчина, который работал вместе с нашими
родителями, он хотел забрать нас в Англию к нашей тетушке. Мы молча собрали вещи и последовали за ним. В Англии образовали колонии и молодых людей сдавали
туда работать, и на лабораторные опыты, к тетушке мы так и не попали, после же я узнала, что она умерла еще раньше родителей. Нас разделили и хотели
отправить по
колониям, брат кричал и не хотел меня отдавать. Меня же просто подняли и посадили в грузовик к другим девушкам, они были связаны и пытались вырваться,
кто кричал тем засовывали в рот кляп. Стеклянными глазами я пыталась найти брата через маленькое окно, последнее что я увидела, как он упал на землю
и красную лужу,
растекающуюся под ним. В глазах потемнело, и я упала. Очнулась я уже на койке. Как мне объяснили, я попала в рабочий лагерь и мне повезло.
Напичкав меня таблетками, отвели в комнату. Там было 6 девушек и одна пожилая женщина. Дверь со скрипящим стуком захлопнулась, и я услышала как упал
засов. Я работала и работала, почти не ела. Нас везли рано утром на завод, мы делали детали к машинам и оружие. Значит, война еще идет и победа не на нашей стороне,
и мы в плену у побеждающей стороны, они не говорили по английски, но я и не хотела заводить с ними разговор. Увозили нас поздно ночью. Лагерь, спать, завод.
Спартанский режим начинал выматывать. Ослабленых девушек уводили и приводили новых. Никто не знал куда они пропадают, но большого
желания узнать ни у кого не было, мы просто пытались продержаться как можно дольше. Спала я беспокойно.
В одну ночь меня разбудил звук тяжелых ботинок, шагающих
по коридору, открылся засов, в комнату зашли 5 мужчин, меня взяли за руку, я не сопротивлялась и, молча, последовала за ними в одной холщевой рубашке босиком,
они вывели меня из лагеря и закинули в грузовик, там лежали тела, много тел кто-то еще дышал, кто-то нет, я лежала обесиленной куклой на груде трупов. Грузовик вильнул резко вправо, и я увидела через щель, что мы подъезжаем к воротам, было темно, но я увидела вышки, на которых стояли солдаты.
Ворота открылись,
за ними не было ничего, одна степь. Воздух, казался, был раскален, грузовик остановился, нас начали вытаскивать. У солдат на руках были перчатки, на лицах маски. Они вытащили меня из грузовика, по голым ногам бил раскаленный ветер, я побежала, за мной никто не погнался, я бежала, пока не стало хватать
воздуха, горло саднило, ветер высушивал кожу, стопы болели, хотелось пить, я упала, в глазах стало темнеть, где-то вдалеке я увидела отъезжающие фары,
это был конец. Я вижу лицо мамы и отца, они гладят меня по голове, шепчут о том, как любят меня. Вижу лицо брата, он говорит мне о том, что скоро все закончится,
что бы я очнулась,я говорю:«Зачем? Я хочу остаться с ними, и что бы мы наконец-то были вместе» Он вертит головой в разные стороны и говорит мне«Очнись».
Очертания становятся четче, и ярче я вижу, что я все еще лежу на земле, я вижу обветреное лицо брата, он держит мою голову и умоляет меня очнуться, причитая, какая
это удача, что он нашел меня, стирает мои слезы, я не верю, он нашел меня. Он поднимает меня и несет к машине, я вижу людей,и узнаю в этих незнакомых
людях с грубыми чертами лиц, тех ребят, с которыми мы ходили в поход, сидели около костра, пели песни песни больше никто не поет, больше никто не улыбается
и не смеется, я вижу людей, которые будто прошли войну, я не знаю сколько времени прошло с того момента, когда меня отправили в рабочий лагерь, брат все
причитает, что все хорошо, и что он нашел меня, прижимая к себе все больше, я вижу знакомые ворота, мы заезжаем в лагерь, проезжаем его и въезжаем в город.
Мы уедем далеко,
он увезет меня, он обещает мне. —Он не хотел уезжать, пока мы не найдем тебя—, говорят мне его друзья.—Мы искали тебя год и наконец-то нашли.
Родителей мы не вернем, но у нас есть мы. У нас есть семья, в лице друг друга. Мы уехали обратно во Флориду, к дому из ракушек. К саду со старой качелью. К пыльному чердаку с мольбертами, и к ласковому пляжу. Снова просыпаться, печь хлеб, получать дежурный утренний поцелуй в лоб.
Развешивать белье, сидеть на веранде и смотреть,
как ветер разносит листья и шуршит травой. Мы направились в Швейцарию, сидели в зеленых полях, я рисовала овец, а он писал в горах, где видно начало облаков. Любуясь небом, я будто видела улыбки родителей. А в доме из ракушек все так же было накрыто на четверых.